Ледник Плакальщиц
Шрифт:
Одна упала в лужу: ее зовут Аленка. Ей недавно исполнилось одиннадцать, но она очень мелкая и еще худее остальных, ее привезли всего неделю назад. Она не разговаривает, зато плачет постоянно, и никак не может привыкнуть к ледяным струям.
Я помогаю ей помыться, выхватываю горсть порошка – меня отталкивает крупная Элла. Гребень удается добыть только один. Гребни железные и воняют горькой отравой против вшей. Аленка не хочет расчесывать волосы, и мне приходится наспех провести по ее длинным чуть вьющимся светло-русым локонами хотя бы раз пять, чтобы выглядело прилично на общем построении. За ненадлежащий вид могут лишить завтрака. Или наказать иначе.
Многие
– Ишь, добрячка отыскалась, – фыркает Элла, но и ей тоже нужно торопиться, и мы, замерзшие и дрожащие, вытираемся жесткими тряпками, а потом бежим обратно, чтобы успеть одеться.
Униформа «Солнечного» интерната – колючие колготки, жесткая обувь, водолазка-удавка белого цвета и темно-коричневый сарафан, в котором жарко летом и холодно зимой. Аленка замирает перед кроватью: ее надо убрать, привести в идеальный порядок. Подушка обязательно должна стоять утиным носиком вверх. Мне приходится помочь ей и теперь, а потом она еще и почти беззвучно хнычет. Знаю, водолазка колючая и «кусается».
Десять минут на исходе.
Два раза по десять минут – совершенно разные. Перед пробуждением: до. И «после».
Мы выстраиваемся в шеренгу, когда начинает звучать государственный гимн Индарской Народной Республики. Мы обязаны петь, прижав руку к груди. Смотрительницы приходят уже здесь, но они тоже поют, стоя напротив нас. После гимна будет обращение Великого Вождя. Если чихнуть или шмыгнуть носом во время его речи, то тебя оставят без завтрака, а порой заодно обеда и ужина, назначат двойную рабочую повинность. Я испытала на себе дважды. Потом я научилась не чихать.
Нельзя зевать, закрывать глаза. Нельзя даже громко дышать.
За почти восемь лет я поняла: Великий Вождь постоянно говорит одно и то же. О том, что Индарская Народная Республика окружена врагами, но мы готовы стойко встречать трудности и противостоять агрессорам. О том, что мы остаемся оплотом нравственных ценностей и моральным ориентиром для всего мира. О том, что мы соблюдаем традиции, но при этом смотрим в будущее.
Все слова похожи друг на друга. Великий Вождь как будто бросает цветныекамушки и пытается всякий раз выложить новый узор, но получается так себе. На самом деле, можно не слушать: конечно, смотрительницы или учителя на уроке обязательно спросят, о чем была сегодняшняя речь, но я давно научилась правильно отвечать. Просто говори превосходстве Индарской Народной Республике, светлом будущем и моральных ценностях, сработает на «ура».
Поэтому мне даже нравятся речи Великого Вождя. Они тянутся долго: по моим внутренним часам те же десять минут. Можно спать с открытыми глазами.
Тундру лучше не представлять. Смотрительницы умеют читать по глазам, по лицам, они поймут, если ты думаешь о постороннем.
Иногда мне кажется, что смотрительницы видят каждую из нас насквозь. Мы прозрачные, как подтаявший снег на ладони.
Аленка сопит. У нее насморк. Она сдерживается, не шмыгает носом, но все равно плохо дело. Если болеешь, работать все равно приходится. Смотрительницы считают, что даже жар и лихорадка не повод валяться в постели. Однажды девочка по имени Маришка проглотила гвоздь с кашей. Ее потом рвало кровью и какой-то желтой жижей, но смотрительницы заставили проработать до ночи, а потом Маришка почти до утра металась на кровати. От нее пахло горько – потом, кровью, калом и мочой. Потом она притихла. Девочки зашептались: «Умерла». Кто-то побежал к запертой двери и колотился, несмотря на отбой и комендантский час.
Пришли смотрительницы. Маришку забрали. Мы думали, что она правда умерла, но она вернулась спустя две недели. Она показывала шрам на животе: он тянулся от лобка почти до ребер, рассказывала, что заснула, а потом проснулась в лазарете, и там было неплохо, только пить хотелось, а было нельзя. Но потом стало можно. Ее хорошо кормили.
Маришка говорила, что в лазарете ей понравилось. Потом ее забрали в другой интернат, но я запомнила: ржавый гвоздь в кишках далеко не сразу заставит смотрительниц отдать тебя врачам.
Мама бы разозлилась на них. Мама отпаивала нас с Нико травами, стоило промочить ноги.
Как бы то ни было, у Аленки просто насморк, она тяжело дышит, пока Великий Вождь разглагольствует о победе Индара над врагами. Речь завершается. Полагается вытянуться по струнке и продекламировать: «Верим в заветы Великого Вождя! Верим в мудрость Коллектива! Народная Республика Индар превыше всех!»
А потом смотрительницы подходят по очереди к каждой. Это женщины в серой одежде, которая даже на вид неуклюжая и неудобная. Совсем как наша униформа. У них всегда злые лица, кожа белая с неприятной желтизной, как несвежий олений жир. На униформе белые нашивки. Одна узкая – самый низший чин. Две узкие – повыше. Три – ну, к нам такие редко заглядывают, эти обычно принимают новеньких и контролируют, чтобы все было правильно. Однажды я видела директрису – высокую худую женщину, вот у нее на униформе красовались три полоски. Белый цвет – символ Сферы Воспитания.
Они подходят и смотрят в лицо. Тут уже не поспишь с открытыми глазами. Спрашивают всегда двух-трех. Вроде: «Назови три причины посадить тебя в каменную дырку прямо сейчас». Или: «Кем бы ты была, если бы не мудрость Коллектива». Или: «Твои самые гнусные мысли, отвечай, быстро».
Каменная дырка – это карцер. Я попадала туда однажды. Не хочу вспоминать.
Про мудрость Коллектива следует отвечать, что ты была бы ничтожеством, не заслуживающим даже смерти от рук истинных граждан Республики Индар. Была бы мерзким выродком, гнилью, мусором. Нужно добавить: «Я и сейчас мусор, но у меня есть надежда. Спасибо мудрости Коллектива. Спасибо мудрости Великого Вождя».
Про гнусные мысли… в общем, тут опаснее всего сказать правду или замяться, покраснеть. Тогда они начнут придумывать за тебя. Говори: ты хотела плюнуть в суп. Говори: ты хотела списать домашнее задание. Говори: ты мечтаешь отлынивать от работы.
Хуже всего, что иногда это правда.
Смотрительницы нас хорошо знают. От них ничего не скроется.
Сегодня они выбирают Эллу – и ей попадается вопрос: «Что ты успела сделать антисоциального сегодня». У Эллы дрожат губы. Они красивые, пухлые такие, а волосы светлее, чем у большинства из нас.
– Я толкнула Марту, – наконец, сознается Элла.
Смотрительница подводит ее ко мне.
– Извинись перед Мартой.
Элла выговаривает одним ртом: без глаз, без скул или щек даже:
– Марта, прости меня. Это был недостойный единой общности проступок.
– Я прощаю тебя, Элла, – отвечаю я также безжизненно.
Мы не верим друг другу. У светлые глаза, как подтаявший ледник, и на самом дне я вижу острые сталагмиты сосулек.
Но смотрительниц это устраивает. Вон ту широкоплечую зовут Анной. Рядом с ней маленькая и худенькая – Ли Мин, она из старого народа. Как моя мать.Смотрительницы часто меняются. Они немногим старше нас, Анне, наверное, около двадцати, хотя она выглядит старше из-за толстой униформы. Ли Мин за тридцать. Вряд ли она когда-то получит еще одну полоску. Коллектив говорит о равенстве, но на самом деле, старый народ, Инуэ, не очень-то им нравится.