Ледник Плакальщиц
Шрифт:
Глаза не привыкли, сероватый вездесущий свет как полуденное солнце, отраженное ледником. У меня болит голова. Лицо залито слезами. Я все равно думаю о том, что здесь мужчина, настоящий мужчина, а я вся грязная, от меня дурно пахнет. Воняет, прямо скажем.
– Пусть помоется и переоденется, – продолжает мужчина. Все еще толком не могу его разглядеть. Вроде среднего роста, примерно как мой отец. Фигурой тоже похож: широкоплечий, коренастый, сильный. Из тех, кто привык много ходить и собственноручно возделывать огород. В тундре.
Мужчина одет в
Едва ко мне возвращается способность различать цвета, я открываю рот —от нечищенных зубов жуть как несет, наверняка: «Синий».
Синий, синий.
Это цвет Научной Сферы Коллектива. Выше – только золото: Совет и сам Великий Вождь.
Мужчина довольно обычный: темные волосы, сухое лицо, чисто выбритое, с характерным застарелым «снежным загаром» – кожа краснеет и шелушится. Можно смазывать оленьим жиром, но до конца все равно не заживает. Он скуластый, суровый на вид, но, похоже, не жестокий. Глаза тоже темные, как у большинства из старого народа Инуэ. Хотя он скорее полукровка, как я и многие другие. Ему лет сорок или немного больше. Мужчина действительно ужасно похож на моего отца.
Синий цвет.
Я снова думаю об этом, держа его за руку, сглатываю. Он улыбается, даже не морщится от запаха грязной одежды, тела.
Совершенно ничего не понимаю.
Лян Ксилань торопит меня – шагом марш, и все прочее. У меня в голове вопросы, кусаются, словно огромная стая блох или вшей, но отскрести грязь хочется еще сильнее, вши в волосах противнее. Выбор очевиден. Для начала я вымоюсь, а раз этот человек забирает, то и задам вопросы.
Даже если он убьет, почему-то ловлю себя на мысли, хуже не станет.
Я выхожу из душа. Мне позволили принять горячий, от него кожа должна бы раскраснеться, но в зеркале отражается какое-то замученное привидение. Униформа на мне висит. Волосы поредели. Я выгляжу настолько паршиво, что проще выкинуть в помойку. Наверное, тот человек ошибся.
Быстро расчесываюсь, иду к выходу. По пути сталкиваюсь с Эллой. Позади нее Иришка.
Сейчас день, большинство девочек на работе.
– Нам сказали, – начинает Элла.
– Вот, – Иришка ее перебивает и сует мне тряпичный узел. В нем сменка белья, чулок, пара тетрадей, в которых я делала домашнее задание. Я достаю красивую фигурку – бело-желтую, из кости. Она изображает танцующую женщину.
Не просто женщину.
Я едва не отбрасываю, но Элла быстро мотает головой и сжимает мои пальцы вокруг фигурки.
– Это мое. Хочу тебе отдать. Прости. Все только и говорили, как ты спасла ту немую дурочку. Даже не знала, что у нас кто-то способен на такое. Возьми, ладно?
– Но это же…
– Просто хорошо прячь и никто не заметит.
– Твоя вещь.
– Подарок матери, – Элла хмыкает. – Она верила. Моя прабабка была Плакальщицей Инд.
Я делаю круглый рот, и глаза тоже, наверняка, круглые. Мы столько лет прожили в одной комнате, привыкли к храпу, голосам, манере говорить и телесным запахам друг друга, а сегодня узнаю, что у Эллы прабабка была жрицей богини, в которую давным-давно запрещено верить.
Как смотрительницы не нашли фигурку? Чего ей стоило спрятать ее? Почему она рисковала, почему отдавала теперь?
– Поторопись, – Элла тянет меня за рукав. Иришка прикладывает палец к губам.
– Там Лян Ксилань. Все, иди.
– Погодите, а что же Аленка…
– Вроде, ее тоже забирают. Иди же, – Элла и Иришка выталкивают меня, едва успеваю спрятать запрещенную фигурку. Мужчина и смотрительница встречают меня, Лян Ксилань по-прежнему обмазана невидимым медом, едва не кланяется ученому из Сферы Науки, синий цвет отражается в ее больших черных глазах. Она ничего не видит, кроме синего. Уж точно не меня и не подарок Эллы.
– Вы готовы, Марта?
Я не сразу соображаю: мужчина обращается ко мне. «Вы». Я тут одна.
Потом киваю.
Иришка с Эллой смотрят вслед. Лян Ксилань провожает, к ней присоединяется Анна и Ли Мин, даже почему-то учительница Тай Мэн. Все хотят взглянуть на меня напоследок. Мы идем через все серые коридоры, собирая внимание, будто цепляя колючей шерстяной юбкой репьи. Они запомнят меня и этот выход надолго, пересуды останутся в стенах «Солнышка», я превращусь со временем в очередную легенду – как Маришка.
Так странно. И совсем немного страшно, но я стараюсь не думать о страхах. Почему-то хочется достать и сжать в ладони фигурку Инд. Конечно, так нельзя. Я просто иду за мужчиной под конвоем из женщин в униформах с белыми полосками, и весь интернат сжимается вокруг меня, выталкивает, будто женские родовые пути – ребенка.
Я рождаюсь во второй раз.
За высоким каменным забором фургон. Он похож на тот, в котором привезли сюда, только синий, а не черный.
– Садитесь, Марта, – говорит мужчина. Имени своего он так и не назвал.
Упрашивать не нужно. Я забираюсь внутрь, Аленка уже сидит на жестком, обитом дешевым кожзаменителем сидении. Заметив меня, она обнимает и прижимается щекой.
А потом хитро улыбается и протягивает большой кусок хлеба, настоящий белый батон, внутри – смесь из мелко нарезанной соленой рыбы, яйца, лука, даже черного перца не пожалели.
– Это твое?
– Ешьте, Марта, – мужчина устраивается за рулем. – Аленка уже пообедала, а вас забрали позднее, так что самое время наверстывать упущенное. Под сиденьем термос с травяным чаем. Вам обеим надо восстанавливать здоровье.
Я вгрызаюсь в батон. Аленка наливает пряно пахнущий горячий чай. Он сладкий, пахнет шиповником и медом.
Ничего вкуснее на свете не может быть.
Машина трогается с места. Я заставляю себя оторваться от еды, чтобы оглядеться по сторонам – серая громада «Солнышка» быстро скрывается позади вместе с куцым и низкорослым лесом. Мы едем по большой дороге. Аленка нетерпеливо вертится и широко улыбается, у нее не хватает пары зубов – снизу и сверху. Зубы еще вырастут.
В тот момент я верю: жизнь совершила поворот, дальше будет хорошо.