Шрифт:
Часть первая
1
Автобус припоздал на пару минут. Я уже и без того вся продрогшая, на осеннем ветру, зашла в него, матерясь про себя.
Задолбала эта промозглая погода! Где, блин обещанное бабье лето?
Устлало, опустилась на свободное сидение, расплатилась с подошедшим кондуктором, и уставилась на вечерний город, проплывающий за окном.
В голове, как всегда рой мыслей.
Что приготовить на завтра? Чистая ли у Андрея рубашка? Дома ли Юра? Да куда он блин денется? Вот иногда хочется, чтобы делся, куда-нибудь,
Настроение, и без того паршивое, совсем сползло ниже плинтуса, как представлю, что опять предстоит ругаться с мужем.
Достала телефон, с намерением заткнуть уши музыкой, и так и замерла.
Напротив сидел, какой-то мужик, бомжеватого вида, весь заросший, с грязной бородой, в каких-то лохмотьях, и просто пристально смотрел на меня. Хмуро и презрительно его холодные серые глаза, встретились с моими.
Я вообще не поняла, что за хрень такая, чего ему надо, блин?
Ещё, бомжи на тебя Юлька не западали!
Явно мой пошарпанный видок, привлёк его.
Просто пипец! Выкину на хрен этот старую куртку, если уж в ней всякие бродяги на меня западают!
Хотя с таким презрением, с каким на меня смотрит, не западают, а ноги вытирают!
Я демонстративно отвернулась, вставила в уши наушники. Под такое настроение, хотелось что-нибудь, потяжелее. В плей-листе нашла SOAD и врубила на полную, аж дух захватило.
Но мысли, не ушли, а наедине с собой, вполне так обозначились, что я в свои двадцать пять, так прекрасно и цветуще выгляжу, спасибо ушлёпку мужу, благодаря которому приходится работать на двух работах, что всякие бомжи уже смотрят как на свою.
Краем глаза поглядываю на мужика, ему сейчас не до меня, к нему подошла кондуктор, и судя по выражения лица, что-то назидательно ему говорит. Он отвечает, еле губы разлепляет, хотя где там эти губы, одна борода, да усы, тёмные. Шапка на брови сдвинута, только одни глаза серые сверкают. Сидит надменно, и вальяжно, словно и не бомж, а король, автобуса, блин!
Интересно, что у них там за спор? Делаю музыку тише, на ноль свожу.
— Либо платите, либо выходите! — тут же слышу голос кондуктора. Верещит, потому что против такого бугая, только голос и поможет. Как против медведя.
В автобусе пусто, почти последний рейс, помочь некому, вот и старается женщина.
— Хуй я куда выйду, — рычит бродяга.
— Тогда платите! — вопит кондуктор. — Почему я должна вас везти бесплатно?
— Бля, — ворчит медведь, — съебись, не отсвечивай!
— Ещё и хамите! — возмущается женщина, покрываясь пятнами.
Мне становиться так обидно за неё. Мне вот тоже приходится со всяким хамлом по работе встречаться, прекрасно её понимаю.
Достаю из кошелька свою карту, протягиваю ей.
— Вот возьмите за мужчину, и не портите себе настроение!
Она растерянно смотрит на меня.
— Да ведь дело не в этом, — потерянно бормочет, но карту берёт и проводит поездку, возвращает.
— Хоть бы спасибо сказали девушке, — уже
Я только хмыкаю.
Нужно мне его спасибо!
И отворачиваюсь опять к окну, снова погружаясь в музыку, и свои тяжёлые мысли.
Он выходит за две остановки до меня, одаривая холодом напоследок, и я вздыхаю с облегчением. Разглядываю его широкую спину, в какой-то телогрейке, и прямо дышу легче, словно с груди камень упал…
И какого хрена ему надо, словно я в чём-то виновата перед ним.
Но, уже выбегая на своей остановке, забываю про него. Сразу захожу в магазин, гружусь едой, тащусь до дома.
2
В пороге встречает сын, пакеты тяжёлые отбирает, тащит на кухню. Муж хоть бы с дивана привстал.
— Юр, ты уже совсем охамел, хоть бы поднялся! — ворчу я, раздеваясь.
— Андрюха же подошёл, — тянет он, так и не пошевелившись.
— Ему всего девять…
— И что? — тут же взвивается мой муж.
Тема у нас эта больная. Я против эксплуатации сына, а его папаша считает, что раз Андрей мальчик, то должен делать теперь всю его работу, причем лет так с семи.
— Я в его годы, всё сам делал!
— Что же ты тогда перестал, хоть что-то делать? Целыми днями только и лежишь на диване? — мне-то палец в рот не клади. Я эту картину, уже второй год наблюдаю. Как попёрли его с тёплого местечка водилы, в лесхозе, так и сидит, на моей шее.
— Блядь, началось! — злиться Юра. — Пришла домой! — с дивана соскакивает. — Ну, если нет работы, что мне теперь сдохнуть!
Старая песня про то, что он никак не может нигде устроится, тоже уже осточертела мне. Здоровый лоб, под два метра ростом, руки как наковальни, и не может никуда устроится.
— Ну, так сдохни, сделай милость, — с остервенением скидываю вещи.
— А тебе, блядь только деньги нужны! — обвиняет меня. — Когда зарабатывал был хороший, а теперь плохой, да?
— Ты гонишь, что ли? — уже не стесняясь, ору на него.
— Я на двух работах впахиваю, а ты сука, лежишь на диване без зазрения совести. Конечно, ты плохой! — натягиваю халат, но от бешенства никак не могу совладать с пуговицами.
— Не впахивай, кто тебя заставляет, — хмыкает это скот.
— А оплачивать, коммуналку, продукты, школу ты будешь? — кричу уже ему вдогонку, потому что он скрывается в туалете.
Всё разговор закончен.
Блин, где же были мои мозги, когда я в восемнадцать за него замуж выскакивала?
Да вон мои мозги, в кухне копошатся. Я подхожу, обнимаю Андрейку, целую светлую макушку. В шестнадцать залетела, от этого ловеласа, любила, наперекор всем пошла родителям, школе, обществу. Из армии ждала, с ребёнком на руках. Счастья не было предела, думала что навсегда и навечно, и только так. Пока не разбилось наше счастье о быт. А вернее когда работаешь безвылазно, в одного, и не видишь в ответ ни капли помощи, тут никакое счастье не выдержит.