Ледокол
Шрифт:
И я озадачена этим ответом.
— Что?
— Как звать? — сбивает с толку, и снова руки в карманы кладёт, нависает словно скала.
— Юля, — оторопь берёт от его глаз.
— Юлька-пулька, — хмыкает он.
— Я могу идти, у меня ещё работа? — спросила я.
— Нет, — припечатывает ответом, — можешь вещи свои собрать. Я буду здесь ждать.
— Ждать? Но зачем? Мне доработать надо! — меня начинает одолевать смутное сомнение. Я переминаюсь с ноги на ногу, и шмыгаю носом.
— На сегодня твоя работа здесь закончена, давай резче, — нетерпеливо бросает и отходит
Чего он хочет от меня, так и остаётся тайной. Хотя, вполне возможно он хочет меня домой отвезти.
6
Я пробираюсь в кухню, потом оттуда в помывочную. Игнорирую любопытные взгляды, которые на меня бросает каждый встретившийся.
Где вы, блин, все были, когда меня чуть не изнасиловали?
Снова проносятся картины из только что пережитого кошмара, и воображение дорисовывает то, что могло случиться и меня начинает мутить. Я несусь в служебный туалет, и меня выворачивает. Оседаю на пол, и даю волю слезам.
Трясёт.
Оторопь берёт.
Истерика во всей красе.
Ну, Юра, сука, я сама тебя порешу!
Я неуклюже поправляю рваный лифчик, от которого теперь мало толку. И мне становиться так его жалко. Хранила, хранила, надела, и на тебе!
Мои рыдания прерывает резко открывающаяся дверь, причем щеколда, на которую она была закрыта, тут же отлетает.
— Ну и чё ты ноешь? — в проходе стоит Ямал, уперев в меня хмурый взгляд. — Я же сказал, что буду тебя ждать, какого хера, ты сидишь здесь и ревёшь!
Он дёргает меня за шкирку, и наклоняет над раковиной, включает холодную воду, и моет лицо.
Я верещу от холода и пытаюсь оттолкнуть его, но он не прошибаем, просто стена, причём титановая.
— Да что ты делаешь? — плююсь я водой, что он щедро вливает мне в рот своей лапищей.
— Всё успокоилась?! — гремит его голос на всю кабинку.
— Да! Да! Успокоилась! — уже не трепыхаюсь, и он отступает от меня. Я смотрю в зеркало над раковиной.
Мама дорогая!
Лицо красное, с разводами туши под глазами, с прилипшими по бокам волосам. Губы опухшие. Нижняя разбита. Вот теперь я точно на подругу бомжа похожа. Но надо отдать должное, истерика испарилась, теперь только злость осталась.
На Юру, козла такого. На этих тварей, что меня пользовать собирались. На Шмеля этого. На себя, что влипаю во всякое дерьмо. Ну и конечно, на этого Ямала, как ледокол, прёт! У меня на таком дядька ходил.
Ловит в зеркале мой красноречивый взгляд, и усмехается, выходит.
— Слушай, что тебе надо? Давай сразу проясним! — выхожу следом.
Стоим в помывочной, где прибавилось горы две посуды, потому что я другим делом занята.
— Денег у меня нет! Где мой муж, который всё это затеял, я не знаю. Есть только я и сын. Так что, как видишь, взять с меня нечего!
— Давай, проясним! — ухмыляется, и руки на груди складывает. — Я за тебя лям Шмелю отдал! И если ты думаешь, что по доброте душевной, то ты ошибешься. Я ни хуя, ни благородный принц. И если ты думаешь, что с тебя нечего взять, то опять же ошибаешься! Я возьму, и по полной, даже не сомневайся!
— Ты что меня от тех скотов спас, чтобы самому изнасиловать?
— Насиловать нет, трахать
— Да вы что все вокруг? Вам что баб в округе не хватает? — ору я, но он одним движением пресекает мою вспышку гнева. Просто подходит ближе, и руки по бокам от меня в стену упирает, а глазами холодными в лицо вцепляется.
— Не проблема, красивая, — говорит спокойно, но, как и тогда в подсобке, низкий голос прошивает насквозь, скрытой опасностью, — если тебе по душе ёбля в два хуя, я всё переиграю, и пацанам карт-бланш выдам!
Я всё это время не отрываю от него своих глаз, и он наверняка видит, как от его страшных слов, мой зрачок расширяется, и панику, мелькнувшую в них, тоже наверняка различает, потому что, удовлетворённо кивает.
Я же, помимо пронизывающей опасности, чувствую необъяснимое возбуждение, находясь, так близко рядом с ним. От него просто исходят энергетические волны, подавляющие волю. Холодный, суровый, безразлично смотрит на мои метания. Сейчас помимо серых глаз различаю, нос с горбинкой, тонкий шрам, что слегка делит правую бровь. Лицо крупное, скуластое. Твердый подбородок и сжатая линия губ. И в волосах вихрастых, кое-где затаилась седина.
Сколько ему лет?
На вид около тридцати пяти. На шее, из под футболки замечаю выползающий орнамент татуировки, и крупная серебряная цепь. Потом снова, поднимаю взгляд на лицо, на полные губы, что сейчас сжаты в плотную линию. А ещё от него исходит настолько волнительный аромат. Сильный, древесный, пьянящий, немного горьковатый. Под стать хозяину.
— Ты же узнал меня, — сглатываю, — думала, поэтому и спас, — нервно прикусываю губу, — зачем я тебе нужна, я же ничего не умею, — резко выдыхаю, потому что, его аромат уже забил все мои рецепторы. — Я совершенно не сведуща во всём этом, — стараюсь опустить взгляд, но он держит, считывая эмоции, — у меня за всю жизнь, был только один мужчина, я бревно, тебе не понравиться! — выдаю напоследок.
Его губы растягиваются в улыбке, потом он и вовсе смеётся, довольно мелодично для такой махины.
— Всё сказала? — отсмеявшись, снова становиться серьёзным. — Ты, наверное, немного не поняла, Юля. В твоих же интересах, чтобы мне понравилось! Ты теперь имеешь цену, вот и соответствуй! — наконец отступает, даёт передышку. — И да, я тебя узнал, и да, поэтому спас!
— А если не соглашусь, тем тварям отдашь на растерзание? — спрашиваю, хотя и так понятно.
— Отдам, — четко без лишних эмоций. — Или можешь мне миллион вернуть, тоже не хилый варик, я не откажусь, — снова руки в карманы кладёт, и смотрит так насмешливо.
В ответ рвётся много всего, но озвучивать, то, что я о нём думаю, не решаюсь, элементарно боюсь расправы.
— Ну, всё прояснили? Поехали! Где вещи твои, или так пойдёшь? — теряет он терпения, от игры со мной в гляделки.
— Я не могу уйти, меня уволят, а мне нужно ещё миллион заработать, чтобы тебе отдать! — не удержалась от шпильки.
— Не уволят, собирайся, — и выходит.
7
Мы едем.
Куда? Хрен его знает! С этого вечера я чужая собственность и цена мне миллион рублей.