Ледовая книга (Арктический дневник)
Шрифт:
Мыс Доброй Надежды производит сильное впечатление. Мы долезли до маяка. Слева Индийский океан, справа - Атлантический, а впереди та воображаемая полоса, где воды двух океанов смешиваются. Ни высота, ни крутизна скал не поражают так наши чувства, как огромность, бесконечность и спокойствие океана. Даже посреди океана не ощущаешь их так остро, как здесь.
Подобный пейзаж - объятия океана с материком, суровость скал, клочья взлетающей пены, - наверно, помогает воспитывать поэтов. Те, кто растут среди можжевельников, орешников и валунов, рано или поздно переходят на прозу.
Возвращаемся.
Вечером к нам на корабль пришли в гости
Не знаю, что напишет в свою газету об этой встрече мистер Хикида, корреспондент "Асахи". Среди встретившихся тут коллег мы наверняка хуже всех понимали друг друга. Мистер Хикида говорил по-английски, я по-русски, так что и тут приходилось прибегать к пальцам. Отдельные слова мы понимали, но, поскольку речь шла о литературе, этого было недостаточно.
– Достоевский, - говорил мистер Хикида, - very good! [1] - Поклон, улыбка. Я тоже отвечаю поклоном, улыбкой и "very good'ом".
– Толстой! Very, very good!
– Поклон, улыбка.
– Эренбург!
– Та же церемония.
Мы посидели в моей каюте, мистер Хикида закурил "Казбек" (сперва вставив его в рот обратным концом), а я попробовал японскую сигарету. Со стороны наша сердечная встреча могла показаться беседой немых. Я подарил Хикиде свою юмористическую повесть "Удивительные приключения мухумцев", содержание которой несколько позже изложил по-английски Воскресенский, весьма вольно толкуя иллюстрации. Хикида вручил мне свою визитную карточку и открытку с японским пейзажем, на обороте которой значилось: "With Best Wishes for a Merry Christmas and a Happy New Year". [2]
Я подчеркнул слово: "Christmas".
Мистер Хикида воскликнул:
– No!
– И начал что-то говорить о теологии, наверняка не о европейской.
Мы обменились с гостями научной литературой.
Они пробыли на "Кооперации" до поздней ночи. Капитан организовал угощение. Это еще вопрос, в самом ли деле гости так плохо знали русский язык, как могло показаться. "Бродягу" и "Стеньку Разина" поняли потом довольно многие, равно как и некоторые русские слова, которые обычно не печатают. Правда, сомнительно, чтобы они знали их точное значение. Во всяком случае, одно из них прозвучало в их своеобразном произношении как ласкательное.
1 Очень хорошо! (англ).
2 "Желаем веселого рождества и счастливого Нового года!"
6 декабря 1957
Сегодня большую часть дня провел с Олегом Воскресенским в городе. Фунты стерлингов жгли карманы, надо было от них отделаться. И вот они просто-напросто растаяли на глазах. Вспомнилось, как мой отец уже в старости как-то жаловался: его, мол, беда в том, что, сколько он ни покупал бумажников, сколько ни менял их, ни разу не попадалось такого, чтобы деньги в нем удерживались. И у меня самого уже перебывало пять бумажников, но все они отличались тем же свойством. Это тем более странно, что я больше всего в жизни ненавижу хождение по магазинам. Если днем мне предстоит что-то купить, то я уже с утра не в духе. Я весь киплю и клокочу от недовольства, хоть и сам понимаю, что это бессмысленное недовольство беспомощного человека.
Но Воскресенский настолько симпатичен, что на этот раз я не перенес никакой нервной лихорадки. Благодаря его хорошему английскому языку, переговоры с продавцами оказались простым делом. В тех лавках, агенты которых совали нам в руки проспекты еще на корабле, мы покупали мало. Кейптаун, увиденный нами, - это Кейптаун торговый. Стоит лето, а на витринах рождественские рекламы. Продавцы необычайно услужливы. С нами увязался собственник одной лавчонки, русский, и мне кажется, что он сознательно выбирал не самые лучшие магазины. Он без конца говорил о своем магазине, о том, сколько фунтов стерлингов оставили в нем китобои со "Славы", и т. д. Продолжалось это до тех пор, пока один из его конкурентов не спросил:
– А вы что, спутник этих господ?
И тут наш разговор перешел на спутник.
Наш провожатый даже забыл на полчаса о своей лавке со всеми ее достоинствами и выразил самый неподдельный восторг. Дело понятное. Спутник вертится вокруг Земли, а вокруг спутника вертятся мысли людей с самыми разными взглядами, их восторги и злопыхательства, их политические страсти и представления о завтрашнем дне. Мы, участники экспедиции, знаем о втором спутнике довольно мало. Лишь вчера до нас дошла "Правда" от 13 ноября, и сегодня мы уже несколько просвещенней по части спутника. Потрясающее достижение! Мы и впрямь испытываем гордость, хоть и не умеем выражать ее так на диво темпераментно, как кейптаунцы.
Одного дня мало, чтобы составить себе представление о городе с более чем полумиллионным населением. У меня остались в памяти пестрота кейптаунских улиц, цвет негритянских лиц - от светло-коричневого до черного, яркие, порой даже непривычные для глаза, кричащие краски нарядов, прохлада магазинов, некий пресыщенный господин в баре, задравший на стол свои ноги в больших желтых туфлях, фокусническое проворство официантов, хорошее шотландское виски. И, конечно, "кока-кола". Реклама этого напитка и трехпенсовые бутылочки неотступно преследуют тебя, в самом прямом смысле этого слова. Запомнились двухэтажные автобусы, в которых на первом этаже ездят белые, а на втором - негры и прочие цветные. Специальные бары для негров, которые выглядят (во всяком случае, снаружи) бедно и грязно.
Но я еще не познал душу города, все его лики, его жизненный ритм. Чужим приехал, чужим уеду.
Часть наших, в основном москвичи, получили тут письма из дому. Ленинградцы не получили. И Таллин, видно, слишком далеко отсюда. Я втайне надеялся, что мне что-то придет. Но не пришло. И мы подняли рюмки с ромом, полученным нами через флотских снабженцев, за здоровье тех, кто не получил писем. Грустный тост.
Сейчас мы уже в океане. Впереди Южный Ледовитый океан, холодный и пустынный. Едва ли мы встретим до Мирного хоть один корабль.