Ледовый десант
Шрифт:
— Восемнадцать… Без десяти месяцев.
— А почему не семнадцать и два месяца? — засмеялся Майборский. — Конечно, семнадцать — не восемнадцать для девушки во время войны. Не надо, Зина. Обойдемся без тебя в боях. Сей хлеб, трудись на свекольной плантации, своей работой ты и поможешь нам.
Переодевшись в сухое, к комбригу и Зине подошел капитан Тернистый.
— Наверное, просилась в армию? — спросил он Зину. — Приехала к нам с вещами…
Зине хотелось сказать: «Ну что пристал ко мне с этим вопросом? Ишь как испугался! Глаза беспокойные…»
— Смотрите, уже четыре… Шесть… Двадцатый танк вышел на тот берег. Ой, здорово! — в восторге воскликнула она, так и не ответив Гнату.
— Я дам машину, капитан, — задумчиво произнес Майборский, — и ты с моим шофером Панкратьичем отвезешь Зину домой. Мать поблагодаришь за гусиный жир. И сегодня, и всегда он нам ой как понадобится!
Тернистый растерянно посмотрел на комбрига. Все произошло так неожиданно. Он сперва обрадовался. Но тут же помрачнел. Поедет с Зиной к ее матери. А что скажет мать? Спасибо, что нашли пропавшую непослушную дочку?
— А может, Зина не хочет, чтобы я проводил ее домой? — сказал тихо Гнат.
— Что ты! — возразила Зина. — Мама да и все село видели, как ты горел, будто герой из легенды…
— Вот видишь, капитан! В глазах матери и всего села ты герой, — улыбнулся комбриг.
«Дети еще, — покачал головой Майборский. — И разговаривают, как восьмиклассники, словно и не было для них двух лет войны. Когда кончится она, такие, как Гнат Тернистый, как Андрей Стоколос, вернутся к мирной жизни с опаленными сердцами, со шрамами на теле. Юность их будет уже позади. Беритесь, хлопцы, скажут им, за работу, ведь всё в руинах — от Новороссийска и Сталинграда до Бреста. Кто захочет, может учиться. Но и работать, и учиться придется тоже нелегко. Не будет вдоволь ни хлеба, ни одежды, ни жилья. Все это — результат войны…»
Майборский долго смотрел вслед Тернистому и девушке, не спеша шагавшим к машине. С реки доносился шелест камыша и плеск воды: волны то набегали, то расходились от танков, переправлявшихся через Десну на тот берег.
16
Прошло две недели с тех пор, как танки бригады Майборского форсировали Десну.
Солнечным октябрьским утром полковник собрался ехать на Лютежский плацдарм, чтобы с комбригом мотострелков майором Лебедевым провести рекогносцировку местности. Он вызвал старшину Луденко.
Никифор Луденко, слегка приволакивая правую ногу (она еще не совсем сгибалась), подошел к комбригу. Комбинезон старшины крест-накрест перекрещивали ремни: на одном висела планшетка, на другом — трофейный кольт. Змейка вверху на комбинезоне была немного распущена, но воротник гимнастерки, как и положено, был застегнут на все пуговицы.
— Поедем через твое село на тот берег, — сказал Майборский.
— Выходит, вы не забыли? Не забыли, что я родом из Лебедивки? — в глазах старшины вспыхнули огоньки радости. — Поехали! Местность вокруг Лютежа я хорошо знаю. А от Лютежа по шоссе до Киева и тридцати километров не будет. Поехали, товарищ полковник! Вы же разрешите заскочить к матери?
— Конечно, разрешу. Эх, мне бы вот так выпало счастье побывать дома, у матери! — вздохнул Майборский, укладывая на заднее сиденье «бантама» кипу газет — «Правда», «Красная звезда» и газеты танкистов — «За честь Родины», «За счастье Родины», «На штурм».
Через несколько минут «бантам» покинул лагерь танкистов и заколесил лесной дорогой, время от времени преодолевая песчаные барханы.
— Разрешите, товарищ комбриг, посмотреть газету Тридцать восьмой армии, — нарушил молчание Луденко.
— Бери, читай, — кивнул Майборский.
Старшина взял газету «За честь Родины».
— Так, что они тут пишут? «Умей пользоваться трофейным пулеметом В-30…» Это дело нам,
— Там меня ранило, — вспомнил Майборский. — Ты не говори матери, что брат убит, если похоронка еще не пришла. Мало ли что бывает на войне. Да и не надо омрачать радость матери. Она же так обрадуется, увидев тебя.
— Вы верите, что она жива?
— Верю.
— Спасибо, Виктор Петрович! Вы Сиянина знаете? — спросил вдруг Луденко.
— Если полковник, то знаю.
— В газете не указано звание. Тут стихотворение о нем. Прочитать?
— Читай.
А ждать луны или рассвета Сиянин в жизни бы не стал, Когда приказ сильнее света Ему дорогу освещал. — Вперед, орлы!.. — Он как отец Вел воинов к Днепру. И каждый выполнил боец Приказ еще к утру.— Это было под Зарубенцами и Григорьевкой. Да, старшина. Это про того самого Сиянина. Живой ли он теперь? — Майборский развернул тоже газету. — А вот пишет Андрей Малышко про твой, Никифор, родной Днепр… «Таким я помню его с детства. На зеленых вишенских лугах, над тираспольскими кручами, за каневскими темно-синими лесами катит плавно волны свои, будто дремлет под солнцем, будто ищет древний путь из Смоленщины к запорожским водоворотам. Гневный и ласковый, теплый и голубой, все небо вобрал в себя, все соки земные выпил, ненасытный и жадный, течет и пенится через века, через пространства и время, словно история моего народа, буйная, радостью напоенная, а больше кровью и горем… Здравствуй, Днепр мой! Здравствуй, моя родина!..»
— Здравствуй, моя хата! — не сдержался Луденко. — Это и про меня написал Малышко. Так и мне хотелось сказать, когда мы вышли к Днепру. И это же скажет душа моя без слов, когда я переступлю порог своей хаты: «Здравствуй, моя родина! Здравствуй, моя мама!..»
— «Мой родной город! — продолжал читать Малышко комбриг. — Рвут твое тело немецкие шакалы, жгут в огне великую красоту твою. Режут широкие улицы, как могучие жилы на сильном теле. Мы припомним и это! Не убить тебя, жива душа твоя, Киев! Через муки и смерть, через 750 дней горькой и страшной неволи твоей мы пришли к твоим стенам, чтобы спасти тебя. Здравствуй, мой Днепр! Здравствуй, мой Киев!..» — Майборский положил на колени газету. Помолчал немного, потом, тяжело вздохнув, произнес: — Да. Это означает, что наш фронт в долгу перед народом!