Ледовый десант
Шрифт:
Ушанка в разведке удобная вещь: надежно сидит на голове, не то что пилотка или фуражка. Сапоги бойцы подвязывали веревками, чтобы не увязали в грязи. Так делали и разведчики-парашютисты — за два года и четыре месяца войны Колотуха и Стоколос побывали ими дважды. Бывало, что сапоги слетали с ног, когда парашютист покидал самолет.
Перед выходом на захват «языка» старшина Колотуха весь день прислушивался и присматривался к бойцам: не чихает ли кто-нибудь из них, не кашляет. Подошел к Василию Волкову — с ним он подружился еще на пароме деда Романа Шевченко, когда форсировали Днепр, —
— Дышать через нос умеешь?
— А как же! — удивился севастополец.
— Ничего тут удивительного нет. Чтобы не схватить насморк, надо дышать через нос. Насморк — это предатель. Он может в любой миг выдать разведчика врагу. Понял?
Василий в ответ улыбнулся, молча кивнул.
Капитан Заруба советовал Колотухе взять с собой человек восемь. Но Максим возразил:
— Дело не сложное. Можно обойтись и вчетвером. Только бы добраться к немцам незамеченными.
Заруба не стал настаивать.
— Чего, Андрей, на звезды засмотрелся? — шепотом спросил Колотуха Стоколоса. — Хочешь через звезды с Лесей перемолвиться?
— Что ты понимаешь в этом, Максим, славный потомок пустозвонов-говорунов? — с иронией ответил Андрей. — Я по звездам определяю, сколько сейчас времени.
— Ну и что? — отозвался Волков. — Наверное, уже перевалило на четвертый час.
— Почти перевалило. Через сорок минут будут меняться часовые.
— У нас еще есть четверть часа. Проверьте ножи, автоматы, гранаты. И чтобы ничего не звякнуло, не брякнуло, — предупредил Колотуха.
— Есть! — ответил за всех Терентий Живица.
Андрей Стоколос отыскал в небе Лесины и свои звезды. Их четыре: звезда Надежда, звезда Счастье, звезда Любовь и звезда Юность.
«Пусть будет Юностью самая яркая звезда в созвездии Большой Медведицы! — сказала Леся в ту последнюю ночь перед войной на берегу шумного, бурного Прута. — Она никогда не сгорит! Правда?..»
Звезда все еще светится. А юность их сгорела в огне боев. Вернее, сгорела не вся. Но и конца войне не видно. И в любую секунду и Лесина юность, и его может догореть, оборваться.
«А звезда Любовь в том же созвездии, что и звезда Юность. Это Полярная звезда! Она извечно показывает дорогу людям, ведет их к желанному берегу, к оазису в пустыне…»
«Ты сама — звездочка!» — прошептал он тогда.
Мысли Андрея перенеслись в село на берегу реки Белая. Вспомнилась бабушка София.
«Проклятая стратегия! Не могли сразу рвануться вперед! Застряли. Какие жестокие были бои! Но не удалось прорваться дальше. А до села каких-то несколько десятков километров отсюда!» — Андрей сердился и на свое командование, и на себя, будто от него тоже зависела эта остановка.
«Милая бабушка! Кто теперь будет рисовать цветы? Ты надеялась на Таню. А она… Какой же ты, Гитлер, людоед! И ты, и твой Вассерман убили чудесную художницу Софию Шаблий! А еще считаете себя живописцами!..»
По телу Андрея пробежала дрожь, в ушах зазвучали слова бабушки Софии, которые передала партизанам Таня: «Люди! Это они меня за Сталинград!..»
«Это они меня за Сталинград!..» Был он вместе с Максимом Колотухой в Сталинграде в августе сорок второго. Там их
Где-то далеко гудели самолеты. Время от времени темное небо прорезали сполохи осветительных ракет. Иногда из сонных дзотов строчили пулеметы. И опять наступала тишина, которую нарушало лишь тихое журчание ручья на дне оврага.
Максим Колотуха взглянул на светящийся циферблат трофейных часов. До начала операции оставалось пятнадцать минут — подобраться к немецкому блиндажу им надо как раз в пересменку часовых.
«Успеем, — решил Колотуха. — Пусть бойцы немного отдохнут».
Терентий Живица смотрел не на небо, а на ручей. Еще с довоенных лет привык он смотреть не вверх, в небо, а вниз, на землю, которую пахал тракторным плугом, бороновал, засевал зерном, подсолнухом, просом или гречихой — ею так богаты нивы Черниговщины. Когда ж ему, селянину, было смотреть вверх, любоваться голубизной неба.
С того дня как сожгли родное село и погибла мать, Терентий стал хмурым, печальным. А тут еще и смерть Артура Рубена. Живица совсем потерял покой. Казнил себя, что опоздал, не успел на какое-то мгновение прошить пулями штурмбанфюрера Вассермана. Одно мгновение, а мучиться теперь придется всю жизнь.
— Не пора ли нам? — прошептал Стоколос.
— Пора, братцы! — кивнул Волков.
Все встали.
Максим Колотуха повернулся к Живице.
— Прошу тебя: осторожней обходись с часовым. Угомони свою злость, не убивай кулаком фрицев. Слышишь меня, товарищ ефрейтор?
— Слышу, — недовольным голосом ответил Терентий и добавил шепотом на ухо Стоколосу: — Служака. Теперь и к своей Галине будет обращаться: «Слышишь, товарищ ефрейтор Галя? Я хочу с тобой поцеловаться!» Уродится же такой! Хорошо, что ему звание младшего лейтенанта до сих пор не присвоили.
Пикировались, спорили Живица с Колотухой еще с довоенного времени. Но словесные их стычки были незлобивыми. Старшина заметил, что Живица принадлежит к людям простодушным, которые всем и всему верят. Вот и стал подначивать его. Терентий почти все шутки, подначки Максима воспринимал всерьез, потому и сложилось у него мнение, что старшина Колотуха — служака до мозга костей, что дай такому возможность, и он «будет вить из солдат веревки». Но стоило им не видеться хотя бы полдня, как они уже вздыхали, хандрили друг без друга, а сослуживцам становилось скучно без их перепалок.
— Ты послушай старшину, Терентий, — сказал Андрей. — Когда будешь глушить немца, не очень замахивайся кулаком. Думай не о своих мертвых родных, не о смерти Артура и Оленева, а о деле. Пойми: не убитый нам нужен солдат или унтер, а живой, чтобы с ним поговорили в штабе. Наши, должно быть, готовятся к третьему удару на Букринском плацдарме. Недаром и Жуков приехал сюда.
— Хорошо, буду осторожным, — буркнул Живица.
— Ну, двинулись, — тихо произнес Колотуха.
— С богом, как говорится, — добавил Волков, поправляя за спиной вещмешок, в котором лежали три мины.