Ледяное озеро
Шрифт:
– Он умер, Энди.
Некоторое время они молчали, казалось, эта страшная новость витает между ними в воздухе.
– Расскажи мне, как это случилось, – попросил Энди.
– Рассказывать здесь особенно нечего. – Люси смотрела куда-то в сторону. – Я отвезла его в больницу в Балтиморе. Оттуда он позвонил во Флориду, и на следующий день какой-то волосатый малый постучал в дверь моей комнаты в мотеле – здоровый волосатый парень. Он заплатил мне за грузовик наличными. Я забрала из машины все свое барахло и отдала Люку деньги. Он еще раньше рассказывал мне про эту сделку – грузовик доставался ему. Из этих денег Люк оплачивал лечение, но угасал он очень быстро. Я пробыла с ним все пять дней, пока он был жив. Из его палаты был виден океан. Это навело его на мысль о том, как он хочет, чтоб его похоронили. Потом я отнесла его
Хоть Энди и предполагал что-то подобное, но, чтобы смириться с мыслью о случившемся, ему понадобилось некоторое время. Прах друга был развеян над океаном. Близкими друзьями они, в принципе, никогда не были, но вместе тянули срок – а это значило немало. И это Энди втянул его в передрягу, которая привела Люка к гибели.
– Люси, – сказал он, но вдруг осекся. Потом упер ладони в широко расставленные колени и застыл в задумчивости. – Тебе надо на какое-то время залечь на дно, договорились? Ни о чем никому не говори. Ничего не предпринимай. Никто не должен знать, что ты лечила Люка. Если об этом прознают те, кому ничего об этом знать не надо, они догадаются, что ты слишком много знаешь. Можешь им только сказать, что Люк заболел и умер. У него был СПИД, так что особенно удивляться здесь нечему. Ты из-за этого очень расстроилась и вернулась домой.
Люси задрала двустволку к потолку и уперла приклад в бедро. Потом встала, прошла через комнату и положила ружье на кухонный стол. Стоя к Энди спиной, она обернулась и бросила на него взгляд через плечо.
– Я просто ничего не могу сделать.
Он тоже встал, вытащил из-под ног стул и поставил его в сторонке.
– А что здесь можно сделать?
Люси смотрела сквозь окно куда-то вдаль. Царившая снаружи тьма отражала ее облик, но она не видела своего отражения. Перед ней была только бесконечная мрачная пустота.
– Мы, конечно, можем, как ты сказал, залечь на дно, а можем попробовать что-нибудь выяснить. Надо понять, что же на самом деле произошло, почему, кто за это должен отвечать. – Она повернулась к нему лицом. – Мы должны собрать доказательства, Энди. Это единственное, что мы можем сделать.
– Люси, это очень опасно. А если ты просто будешь вести себя тихо…
– Тихо себя вести и все время думать о смерти этих несчастных людей? Я даже не знаю, сколько их там погибло. А ведь некоторых я считала своими друзьями… Я жить из-за этого не могу! И в тюрьму за чужие грехи не хочу садиться – я ведь ни в чем не виновата. – Она глубоко вздохнула, ее даже передернуло от переполнявших душу ярости и горя. – Я ведь говорила им, моим ребятам, что быть на переднем крае медицины опасно, ничего еще не проверено. Но им могло и повезти! Самое плохое, что могло произойти, – это то, что лекарства им не помогут и они умрут своей смертью, они все равно должны были умереть. Но то, что случилось, нельзя назвать простой неудачей, Энди. Господи! От этих лекарств им становилось хуже. Они убивали их гораздо быстрее, чем убил бы их СПИД! – Она тяжело дышала и пыталась успокоиться, но ее душила ярость. – Я, конечно, никакая к черту не мученица, но не могу смириться, что тот, кто в этом виноват, – скорее всего Хонигвакс, хоть мне это на самом деле без разницы, – я не хочу, чтобы он вышел сухим из воды. Я буду себя вести тише воды, ниже травы, но мне надо восстановить справедливость ради всех, кто умер, для каждого из них.
– Люси, сейчас это так рискованно…
Она пристально взглянула ему в глаза и уперлась руками в стоявший сзади кухонный стол.
– Выбирай, Энди, на чьей ты стороне.
– Брось, Люси, ты же знаешь, я всегда с тобой.
– Неужели? Не забудь, что это «рискованно и опасно». Конец цитаты.
– Иди лучше ко мне, – позвал он.
Их разделяли несколько шагов, но ей было непросто выполнить его просьбу. Поначалу она, не решаясь, стояла, скрестив руки на груди. Но потом опустила руки и нерешительно прошла по краю ковра не прямо к нему, а как бы в обход. Девушка подошла и прижалась к нему всем телом, он обнял ее, и оба застыли в этой позе. Люси была благодарна Энди за крепость объятия, за тепло сильного мужского тела. Она не знала, кому ей верить, не знала, кого любить, но именно сейчас ей позарез нужно было любить кого-то. Она, сама того не желая, многим людям принесла смерть, и ей было необходимо доказать себе самой, что она не исчадие ада, не преступница, которой нет пощады. Люси хотела одного – торжества справедливости для безвинно убитых. Ей было необходимо раскрыть истину, чтобы всем стало ясно, на ком лежит ответственность за это преступление. И вместе с тем обнимающие ее руки Эндрю Стетлера как будто давали ей отпущение грехов, Люси нужны были эти прикосновения как воздух – здесь и сейчас, потому что только они в тот момент могли ее утешить.
Эмиль Санк-Марс подъехал к дому приходского священника и припарковал перед ним машину. Дом слегка защищал его от резких порывов ветра, но он все равно втягивал голову в теплый шарф, пытаясь укрыться от пронизывающего холода и бьющего в лицо снега. Этот священник с самого начала понравился ему тем, что запросто пригласил полицейского по-дружески заглядывать к нему в любое время, а еще сказал, что в дом надо заходить со двора через кухонную дверь.
Свет в кухне был включен, и отец Режан быстро ответил на стук в дверь. Он был совой и коротал вечер с книжкой за чашечкой кофе.
– Заходите, Эмиль, заходите. Господи, как же вы решились выбраться из дома в такое ненастье?
Санк-Марс стряхнул снег с куртки, потом сбил его с брюк шерстяной шапкой.
– Надеюсь, отец Режан, я не сильно нарушил ваш покой в этот поздний час.
– Какие глупости! Мне очень приятно вас видеть, Эмиль, я всегда рад хорошей компании. Льщу себя надеждой, что вы не принесли мне печальных известий.
– Нет, отец мой, я здесь совсем не поэтому. – Санк-Марс снял куртку, священник взял ее и повесил на крючок. Детектив смотал с шеи шарф, заткнул его в рукав куртки, а рядом повесил на другой крючок шерстяную шапочку, чтоб она немного просохла. – Вчера папа неважно себя чувствовал, поэтому я решил его проведать. Но сегодня к вечеру ему стало значительно лучше.
– Рад это слышать. Я знаю, какое тяжкое испытание выпало на его долю. Вы едете домой?
– Да, отец мой. – Санк-Марс кивнул головой. – Не дано грешникам отдыхать. Завтра у меня много работы.
– В таком случае вас ждет долгая ночная дорога. Будьте осмотрительны, Эмиль. Хотите чашечку кофе?
– Спасибо, не откажусь.
– Вы не подумаете обо мне, что я пьющий священник, если я предложу вам стопочку «Гленфидик»?
– А что, отец мой, разве вы пьющий священник?
Хозяин отрицательно покачал пальцем, когда Санк-Марс садился за длинный и узкий старинный сосновый стол.
– Мне не следует забывать, что я имею дело с полицейским.
– Я бы с удовольствием выпил с вами за компанию по маленькой.
– Прекрасно, прекрасно. А я бы вас уговорил и по большой принять, но понимаю, что вам еще предстоит долгий путь.
– Знаете, отец мой, я бы и от большой не отказался, а то и от двух, если б не эта долгая ночная поездка.
Священник суетливо доставал стопки. Это был человек среднего роста, обычного телосложения, теперь, когда ему шел седьмой десяток, он стал немного сутулиться. Шевелюра его поседела, но была еще густой, мягкий взгляд карих глаз светился природной смекалкой, симпатичный образ дополнял небольшой курносый нос. Одет он был в черное, но эта одежда не имела отношения к его сану – на нем были удобные брюки и плотный шерстяной свитер. Над дверью, как и во многих католических домах в Квебеке, висело распятие. И кухня была вполне обычной для этих мест, такой же, как в любом сельском доме на многие мили вокруг. Деревянная мебель и полы в доме были старинными, потемневшими от времени, пол кое-где поскрипывал, слегка прогибаясь, будто жалуясь на почтенный возраст. Санк-Марс чувствовал себя здесь уютно не потому, что это был дом священника, а потому, что провел в таких же домах все свое детство.
К дверце холодильника небольшими магнитами были прикреплены фотографии детей, что в доме священника выглядело немного странно. Когда Санк-Марс разыскивал такого священника, о котором просил его отец, ему кто-то сказал, что отец Режан раньше где-то преподавал экономику. У него были жена и дети, он даже пытался, правда неудачно, пробовать силы в предпринимательстве. Через несколько лет после смерти жены он решил стать священнослужителем и закончил семинарию, оставаясь при этом заботливым отцом. Теперь дети его выросли, выучились, разъехались по далеким большим городам, а сам отец Режан получил сельский приход и с головой погрузился в новую для него деятельность.