Ледяное пламя
Шрифт:
Холли польстило, что Джиму не все равно, как он выглядит в ее глазах.
– О'кей, - сказал он, - чего вы хотите?
– Сначала покажите, где у вас туалет.
Он посмотрел на нее измученным взглядом:
– Хорошо. Потом мы поговорим, покончим со всем этим, и вы уедете.
Оглядываясь по сторонам, она последовала за ним в комнату, соединяющуюся с просторной столовой и кухней. Похоже, хозяин дома приобрел разношерстные предметы обстановки на какой-нибудь распродаже старого хлама сразу после окончания колледжа, думала Холли, рассматривая чистую, но изрядно обветшавшую мебель и простые шкафы, набитые сотнями книг в дешевых переплетах. Ни картин, ни ваз, ни скульптур, ни цветов - ничего, что придает дому уют. Одни голые стены.
Они прошли в холл, и Джим показал ей дверь уборной. Холли заглянула внутрь: стены выкрашены белой краской, ни обоев, ни фигурного мыла в виде розовых бутонов, ни цветных полотенец. Только брусок "Слоновой кости" и рулон туалетной бумаги на полке.
Перед тем как войти, она оглянулась на Джима и сказала:
– Вы можете пригласить меня на ужин. Я просто умираю с голоду.
Выйдя из туалета, Холли украдкой заглянула в гостиную, обставленную и украшенную, если это слово вообще здесь уместно, в спартанском стиле, который можно назвать "Ранним Периодом Распродажи Всяческого Хлама". Дом был весьма скромен для человека, выигравшего в лотерею шесть миллионов.
Она направилась в кухню и нашла Джима, который поджидал ее за круглым обеденным столом.
– Я думала, что вы что-нибудь готовите, - сказала Холли, отодвигая стул и усаживаясь напротив него.
– Чего вы хотите?
– Давайте я сначала скажу, чего не хочу, - начала Холли.
– Я не хочу о вас ничего писать, я бросила работу, с журналистикой покончено. Хотите верьте, хотите нет, но это действительно так. Теперь я понимаю, что если обо всем узнает пресса, за вами начнется постоянная охота. Пострадает дело. Погибнут люди, которых вы можете спасти.
– Прекрасно.
– Я не собираюсь вас шантажировать, К тому же, судя по тому, в какой роскоши вы купаетесь, у вас за душой не наберется и восемнадцати баксов.
Он не улыбнулся. Просто продолжал смотреть на нее своими синими, как пламя газовой горелки, глазами.
– Я не хочу мешать вашему делу и не собираюсь расценивать ваше появление как Второе пришествие, выходить за вас замуж, рожать детей и лишать смысла вашу жизнь.
Его лицо сохранило каменную неподвижность. Он был непробиваем.
– Единственное, чего я хочу, - это удовлетворить свое любопытство. Понять, как и зачем вы это делаете.
– Она поколебалась, потом набралась храбрости и сказала о самом главном:
– И я хочу помогать вам.
– Что вы имеете в виду?
Холли поспешно заговорила, опасаясь, что он не выслушает ее до конца и прервет. И она так и не сможет объяснить то, зачем пришла:
– Я хочу работать вместе с вами и готова делать все, что угодно, чтобы спасать людей или по крайней мере помогать их спасению.
– Вы ничем не можете помочь.
– Но ведь я могу что-то делать.
– Вы будете только мешать.
– Послушайте, я неглупа...
– Что из этого?
– ..образованна...
– Я тоже.
– ..отважна...
– Но мне ваша помощь не нужна.
– ..если я за что берусь, то делаю...
– Извините, но ничем не могу помочь.
– Черт возьми!
– Она испытывала даже не злость, а скорее горькое разочарование.
– Ну возьмите хотя бы секретарем. Я понимаю, вам не нужен секретарь. Так позвольте быть вашей Пятницей, правой рукой, по крайней мере другом.
Но Джим остался равнодушным к ее мольбам. Он продолжал молча глядеть на нее. Холли стало не по себе. Но она не отвела глаза, поняв, что он использует свой пронизывающий взгляд для того, чтобы подавить ее волю, запугать. Но с ней такие вещи не пройдут. Она не собирается уступать ему инициативу.
Наконец Джим сказал:
– Значит, вас прельщают лавры Лоис Лейн? Сперва Холли не сообразила, о чем идет речь. Потом вспомнила: Лоис Лейн, журналистка, помогавшая Супермену в знаменитом фильме.
Холли поняла: Айренхарт пытается ее разозлить. Подождет, пока она выйдет из себя, а потом воспользуется моментом и выставит за дверь. Она решила сохранять спокойствие и доброжелательность.
Но Холли не умела одновременно держать себя в руках и сидеть спокойно. Злость, бушевавшая у нее внутри, требовала немедленного выхода. Она рывком отодвинула стул и заходила по кухне.
– Ошибаетесь. Вовсе не желаю стать вашим бесстрашным хроникером. Я уже сказала: с этим покончено. Мне не улыбается роль вашей поклонницы, этакой сумасбродной девчонки с добрыми намерениями, которая то и дело падает в обморок, вечно влипает в какую-нибудь историю. Я вижу: рядом со мной происходит что-то очень важное, и хочу предложить свою помощь. Да, это опасно, но я все равно хочу быть причастной к вашему делу, потому что нахожу его таким.., таким важным. Помогая вам, я сделаю больше добра, чем за всю прожитую жизнь.
– Доброхоты обычно так заняты собой, так самонадеянны, что от них больше вреда, чем пользы, - сказал Джим.
– Я не из их числа, меня не волнует, что обо мне подумают. Я не нуждаюсь в чувстве морального превосходства. Просто хочу быть полезной.
– В мире полным-полно доброхотов.
– Джим и не думал уступать.
– Если мне потребуется помощник, а он мне совсем ни к чему, с какой стати я должен отдавать предпочтение вам?
Невозможный человек. Ей захотелось дать ему пощечину.
Однако, продолжая мерить шагами кухню, Холли сказала:
– Вчера, когда я забралась в самолет и вытащила мальчика, Норби, я.., удивилась самой себе. Никогда не думала, что способна на такое. И мне было очень страшно там, в салоне, но я его спасла и почувствовала, что чего-то стою.
– Любите, когда вами восхищаются, когда все считают вас героиней, - сухо сказал Айренхарт.
Холли покачала головой.
– Не правда, дело вовсе не в этом. О том, что я вытащила Норби, не знает никто, кроме одного спасателя. Просто после того, как я это сделала, я выросла в собственных глазах.