Ледяной поход (с Корниловым)
Шрифт:
Близится ружейный треск. Наши цепи отступают. Среди раненых - паника. "Женя! Женя!"– зовет хор. М., он ранен в шею, ноги и руки у него парализованы. "Застрели меня, если наши не выдержат. Женя, я прошу тебя, я знаю наше положение, а я ничем ведь пошевелить не могу". Стрельба удаляется - наши цепи двинулись вперед… Из боя пришел Садовень. "Ну, Корнилов! Что делает! Кругом пули свищут тучами, а он стоит на стогу сена, отдает приказания, и никаких. Его адъютант, нач. штаба, текинцы просят сойти - он и не слушает. Наши цепи отступать стали, он от себя всех текинцев послал остановить. Остановили - вперед двинули… И Алексеева видал, тоже совсем недалеко от цепей стоит. Его кучера сегодня убило…"
Раненые слушают, перебивая нервными вопросами: "Ну, как теперь?", "Наши не отступают?" - "Нет, теперь ничего, двинулись вперед, а было положение отчаянное. Уж больно их много, тучи прямо…"
Разговор прерывают со свистом несущиеся над обозом шрапнели.
Но что за шум впереди? что такое? Мгновенно нервное волнение бежит по подводам, вытянулись лица, прислушиваются. От головы обоза приближается, несется волной шум. Вот уже совсем близко - это "ура". "Соединились с Эрдели [57] , с Покровским! [58] передайте дальше",-кричат с передней подводы.
[57]
ЭРДЕЛИ Иван Георгиевич (1870-1939) - Из знатного венгерского графского рода. В царствование Екатерины II его предки приняли православие и переселились в Россию.
Прадед его служил в войсках Румянцева и Суворова. Генеральский чин и знатное происхождение дали ему право на потомственное дворянство Херсонской губернии. Отец Ивана Георгиевича был там губернатором и предводителем дворянства. Образование Иван Георгиевич получал сперва дома, затем в Николаевском кадетском корпусе, после чего - в Николаевском кавалерийском училище. По окончании училища он удостоился права быть занесенным на мраморную доску почета за успехи в строевых занятиях.
Корнетом он пришел в Лейб-гвардии Гусарский полк, в эскадрон, которым командовал Наследник, будущий Император Николай Александрович. Спустя 10 лет после окончания Академии он получил под командование 8-ой драгунский Астраханский полк, а через 3 года - Лейб-гвардии Драгунский. Им он командовал 2 года. Война застала его в должности генерала-квартирмейстера штаба войск Гвардии и Петербургского военного округа. По мобилизации он стал генералом-квартирмейстером штаба 9-й армии, а осенью принял 14-ю кавалерийскую дивизию. Весной 1915 года он стал командующим 2-й Гвардейской кавалерийской дивизией, а осенью 1916 года принял под командование 64-ю пехотную дивизию в Буковине. Весной 1917 года он стал командующим 18-го армейского корпуса, а вскоре после этого получил 11-ю армию. Под его командованием эта армия отличилась, перейдя в наступление и одержав крупную победу, захватив более 16 тысяч пленных и 74 орудия. С
С 1911 по 1916 годы Эрдели состоял в свите Его Императорского Величества, а 18 июня 1917 года был произведен в генералы от кавалерии, имея всего 47 лет от роду. Закончил войну он в должности командующего Особой армией, и был арестован по приказу Временного правительства в числе старшего генералитета за участие в «мятеже» генерала Л.Г. Корнилова.
Прибыв на Дон, генерал Эрдели стал ближайшим сотрудником генерала М.В. Алексеева в деле создания Добровольческой Армии. Затем он осуществлял руководство рядом операций, после чего выполнял особые поручения на Кавказе. После соединения Добровольческой армии с Кубанским Правительственным отрядом генерала В.Л. Покровского генерал Эрдели оказался в рядах последнего, и при реорганизации структуры Добровольческой армии принял под командование Конную бригаду, с которой блестяще сражался под Екатеринодаром.
По окончании Первого Кубанского похода генерал Эрдели выполнил ряд важнейших дипломатических поручений Главного командования Добровольческой армии, не только на территории России, но и за ее пределами.
К апрелю 1919 года он занимал должность Главноначальствующего и Командующего войсками Северного Кавказа. В этой должности он и завершил служение Белому делу на Родине. За рубежом генерал Эрдели в течение 9-ти лет возглавлял Союз Офицеров участников войны. С 1934-го по 1935 год И.Г. Эрдели состоял в должности начальника 1-го отдела Русского Общевоинского Союза.
Скончался в Париже в 1939 году. Похоронен на кладбище Сен-Женьев де Буа.
[58]
ПОКРОВСКИЙ Виктор Леонидович (1889-9.11.1922) - Штабс-капитан (1917). Полковник (24.01.1918) и генерал-майор (01.03.1918) - оба звания присвоены решением Кубанской Рады.
Генерал-лейтенант (04.04.1919, произведен генералом Деникиным). Окончил Одесский кадетский корпус (1906), Павловское военное училище (1909) и Севастопольскую авиашколу. Участник Первой Мировой войны: капитан в 1-м гренадерском полку; военный летчик - командир эскадрильи и командир 12-го авиаотряда в Риге, 1914-1917.
В Белом движении: по поручению Кубанской Рады сформировал 2-й добровольческий отряд (Кубанскую армию) численностью около 3000 бойцов, 01-03.1918. Первый же немногочисленный отряд Покровского (около 300 солдат-казаков) в боях с красными частями нанес (21 - 23.01.1918) им жестокое поражение под Энемом, у станицы Георгие-Афинской. 03.02.1918 возвратился в Краснодар, который вскоре, 01.03.1918, вынужден был оставить под давлением значительно превосходящих сил красных. Назначен командующим Кубанской армией 01.03- 30.03.1918. После встречи с Добровольческой армией генерала Корнилова 27.03.1918 в районе станицы Рязанской (аул Шенджий) Кубанская армия вошла составной частью (3000 бойцов) в Добровольческую армию (2700 штыков и сабель, из которых 700 - раненых), и по обоюдному согласию общее командование этими силами было возложено на генерала Корнилова.
Командующий войсками Кубанского края, 04-06.1918; командир 1-й Кубанской бригады, 06- 08.1918. Командир 1-й Кубанской конной дивизии, 08.1918-01.1919.
Эмигрировал из Крыма 04.1920 в Болгарию, не получив командной должности в Русской армии генерала Врангеля. Убит 09.11.1922 (агентами НКВД) в Кюстендиле (Болгария) в своем кабинете редактора газеты.
* Ген. Покровский, бывший шт.-кап., формировал с Эрдели добровольческие части в Екатеринодаре и, выбитый оттуда, соединился с нами в Кубанских степях. (Примеч. авт.)
По обозу катится "ура!"…
Мы едем мимо какого-то селения. "Что это такое, станичник? Аул, что ли?" - "Аул".
Я смотрю на маленькие белые хатки, и меня поражает:
почему не видно ни одного ни человека, ни животного? Замерли безжизненно дома. Ветер ударяет маленькими ставнями, подымает солому на крышах.
Крошечный аул - мертвый.
"Станичник, аул брошенный, что ли? Смотри, ни одного человека не видно".- "Перебитый,– отвечает казак,- большевики всех перебили…" - "Как так? Когда?"- "Да вот не больно давно. Напали на этот аул, всех вырезали. Тут народу мертвого что навалено было… и бабы, и ребятишки, и старики…" - "Да за что же?" - "За что? У них с черкесами тоже война…"
"Какие же это большевики, из Екатеринодара иль местные?" - "Всякие были, больше с хуторов - местные…"
Мы проехали мертвый аул. В другом черкес рассказал, что из 300 с лишним жителей малого аула более 200 было убито большевиками. Оставшиеся в живых разбежались.
Уже темнеет. Въезжаем на ночевку в аул Нашухай. Расположились в маленькой грязной сакле. Лежим на полу. Хозяин гостеприимен, угощает своими
кушаньями, ставя их на низкий круглый стол.
Наутро, сменив казака-возчика черкесом, выезжаем дальше на низкорослых, худых черкесских лошадях.
Едем по аулу. По холмам беспорядочно разбросаны сакли, крытые соломой. Шпилем к небу торчит старая, почерневшая мечеть. На улицах худой скот.
Бедная жизнь… бедная природа…
"И чего это большевики напали на черкесов? Народ бедный, миролюбивый… А теперь черкесы им ведь не простят".
"Да, черкесы поднялись теперь мстить. Из аула с нами столько поехало, на своих конях, с оружием…"
Аул Гатлукай… те же беспорядочно, без симметрии разбросанные бедные сакли, такая же речушка, бурливая и злая. Низкорослые деревья. И старенькая мечеть…
Отдохнули немного и двинулись на ночевку в Шенжи.
Шенжи больше других напоминает казачьи станицы. Дома просторнее, лучше. Улицы прямые. Здесь разместился обоз раненых. Мы нашли просторную саклю: кое-какая городская обстановка, в углу граммофон. Хозяева принимают нас радушно.
Пожилая черкешенка плача что-то рассказывает Тане и зовет ее посмотреть. "Что такое, Таня?" - "Просит сына перевязать, большевики штыками искололи".
Таня торопливо роется в медицинской сумке, что-то взяла и отправилась в соседнюю комнату. Я пошел за ней.
Молодой черкес при виде ее завозился, приподнялся в кровати. Мать заговорила с ним по-черкесски. Он встал, поднял рубаху для перевязки.
Тело бледно-желтое. Во многих местах черно-синие запекшиеся раны. Раны загноились.
Таня осторожно промывает их, что-то шепча, качает головой и накладывает перевязки.
Четырнадцать ран и ни одной нет особенно большой. Кололи, видимо, не убивая, а для удовольствия.
"За что же они вас так?"– невольно спрашиваю я.
"Бюржюй, говорят",- ответил черкес.
Его мать быстро, ломанно начала рассказывать, как большевики убивали и грабили в ауле.
На другой день в Шенжи - свиданье Корнилова с генералами Эрдели и Покровским.
На площади, около мечети гремит музыка, гудят войска.
Корнилов говорит, обращаясь к черкесам. Черкесы стоят конной толпой с развевающимся зеленым знаменем с белым полумесяцем и звездой.
Внимательно слушают они небольшого человека с восточным лицом. А когда Корнилов кончил, раздались нестройные крики, подхваченные тушем оркестра…
После парада на вышке минарета показался муэдзин, худой, черный. Долго слышались горловые выкрики его и ответный гул черкесской толпы. Муэдзин призывал к борьбе, к оружию, к мести за убитых отцов и братьев.
Вечером к нам зашел полк. С. "Корнилов вам привет прислал". Я улыбнулся. "Нет, серьезно. Я у него был сейчас. Спрашивал: как ваш отряд? Весь, говорю, перебит, переранен. А адъютант ваш?
– ранен, говорю. Передайте ему привет, скажите, буду в лазарете - разыщу".
Утром мы выехали из аула.
С ночи погода изменилась. Пошел липкий, мокрый снег с сильным, колючим ветром. Стало холодно.
Вышли строевые части. Растянулся по дороге обоз… Ехать долго. Только к вечеру можем прибыть на ночевку в ст. Калужскую. Туда отправляют раненых. Строевые же части должны с боем брать большую, богатую станицу Ново-Дмитриевскую.
Лепит мокрый снег. Дует злой холодный ветер. Пехота идет вся белая, сжавшаяся.
На подводах - раненых, кое-как прикрытых разноцветными тряпками, одеялами, занесло снегом, он тает, течет вода… все мокрое… холодно.