Ледяной сфинкс (с иллюстрациями)
Шрифт:
Как-то раз боцман, также измучившийся от неопределенности, забрался ко мне на вершину, рискуя сломать шею, и получил до того сильный удар в грудь от пролетевшего рядышком quebrantahuesos, огромного буревестника с размахом крыльев футов в двенадцать, что опрокинулся навзничь.
— Зловредная тварь! — бранился он, добравшись до лагеря. — Я еще дешево отделался! Один удар — и пожалуйста: болтаю в воздухе копытами,
Боцман и впрямь счастливо избежал опасности очутиться в воде…
Во второй половине того же дня мы едва не оглохли от варварских криков, несшихся откуда-то снизу. Харлигерли справедливо заметил, что коль скоро это не ослы, то наверняка пингвины. До сих пор они не делали чести нашему плавучему островку своим присутствием; более того, раньше мы вовсе не видели их. Теперь же можно было не сомневаться, что их рядом сотни, если не тысячи, ибо концерт получился оглушительным, что свидетельствовало о большом числе исполнителей.
Пингвины отдают предпочтение прибрежной полосе полярного континента и многочисленных островков, а также окружающим сушу ледяным полям. Их присутствие могло свидетельствовать о близости земли…
Конечно, мы дошли до такого состояния, что готовы были ухватиться, как за соломинку, за любую надежду… Однако сколько раз бывало, что соломинка идет ко дну или ломается в тот самый момент, когда кажется, что можно за нее схватиться?
Я спросил у капитана, на какие мысли его наводит появление крикливых птиц.
— На те же, что и вас, мистер Джорлинг, — отвечал тог. — С тех пор как мы дрейфуем на этом айсберге, пингвины ни разу не приближались к нему, теперь же их здесь хоть отбавляй, судя по отвратительным воплям. Откуда они взялись? Несомненно, с суши, до которой уже недалеко…
— А лейтенант такого же мнения?
— Да, мистер Джорлинг, а вам известно, что он не склонен тешиться химерами [118] .
— Что верно, то верно.
— Его, как и меня, поразило еще кое-что, хотя вы, как видно, не обратили на это внимания…
118
Химера — неосуществимая мечта, причудливая фантазия.
— Что же?..
— Мычание. Напрягите слух, и вы наверняка расслышите его. Я последовал его совету и убедился в том, что исполнителей было больше, чем я предполагал.
— Действительно, — с готовностью признал я, — теперь и я слышу жалобное мычание. Выходит, у нас в гостях тюлени и моржи…
— Совершенно верно, мистер Джорлинг. Отсюда я делаю вывод: вся эта живность во множестве населяет воды, в которые нас занесло течением. Мне кажется, что в таком заключении нет ничего невероятного…
— Ничего, капитан, как и в предположении, что неподалеку лежит земля… О, что за несчастье этот проклятый туман! В море ничего не видно и на четверть мили…
— Более того, он мешает спуститься к воде, — подхватил капитан, — чтобы посмотреть, не появились ли водоросли, ведь водоросли всегда свидетельствуют о близости земли… Вы правы, несчастье, да и только!
— Почему бы не попытаться, капитан?
— Нет, мистер Джорлинг, риск слишком велик. Я никому не позволю покинуть лагерь! В конце концов, если земля близко, наш айсберг пристанет к ней…
— А если нет? — возразил я.
— Если нет, то нам не удастся принудить его.
Я тут же вспомнил про шлюпку: когда же капитан решится использовать ее? Однако Лен Гай предпочитал ждать. Пожалуй, в нашем положении это было самым мудрым решением…
Наше злополучное путешествие и без того имело на счету немало жертв.
За вечер туман еще сгустился. На площадке, где стояли палатки, нельзя было ничего разглядеть и в пяти шагах. Приходилось ощупывать соседа, чтобы удостовериться, что ты не один. Говорить было трудно: голос вяз в тумане так же, как и взгляд. Зажженный фонарь напоминал скорее желтое пятно, не дающее никакого света. Крик достигал уха соседа сильно приглушенным, и только пингвинам хватало глоток, чтобы слышать друг друга.
Окутавший нас туман нисколько не походил на иней или изморозь. Изморозь образуется при более высокой температуре и не поднимается выше сотни футов, если ей не способствует сильный ветер. Туман же забирался гораздо выше; я решил, что мы избавимся от него лишь после того, как он поднимется на высоту добрых пятидесяти саженей над айсбергом.
Примерно к восьми часам вечера влажный туман стал настолько плотным, что при движении чувствовалось его сопротивление. Казалось, состав воздуха изменяется и он вот-вот перейдет в жидкое состояние. Помимо своей воли я вспомнил о странностях острова Тсалал, о необыкновенной воде, частицы которой подчинялись неведомым законам…
Приходилось гадать, не повлиял ли туман на магнитную стрелку. Впрочем, метеорологи изучали подобные явления и пришли к заключению, что магнитная стрелка не подвержена влиянию туманов.
После прохождения Южного полюса мы утратили доверие к показаниям компаса, ибо на него наверняка воздействовало приближение магнитного полюса. Итак, у нас не было ничего, чтобы определить направление нашего движения.
К девяти вечера сгустилась кромешная мгла, хотя солнце и не думало уходить за горизонт. Лен Гай, желая удостовериться, что все в лагере и соблюдают осторожность, устроил перекличку. Матросы откликались на свое имя и занимали места в палатках. Наступил черед выкликать имя метиса. Боцман звонко повторил его несколько раз, однако метис — единственный из экипажа — все не откликался. Харлигерли подождал несколько минут. Дирк Петерс не появлялся. Он мог остаться рядом со шлюпкой, хотя от этого не было никакого проку — никто не отважился бы украсть лодку а таком тумане.
— Кто-нибудь видел Дирка Петерса сегодня днем? — спросил Лен Гай.
— Никто, — отвечал боцман.
— Даже во время обеда?
— Даже тогда, капитан. А ведь у него уже кончилась провизия.
— Неужели с ним случилось несчастье?
— Не беспокойтесь! — успокоил его боцман. — Дирк Петерс чувствует себя здесь как дома, и туманы смущают его, должно быть, не больше, чем полярного медведя! Однажды он уже вышел сухим из воды, выйдет и на сей раз!
Я не стал спорить с Харлигерли, хотя отлично знал, почему метис предпочитает одиночество. Впрочем, раз он упорствовал и не отвечал на зов, то нам предстояло пребывать в неизвестности относительно его участи, ибо отправиться на поиски было невозможно.