Ледяные крылья
Шрифт:
– Еще встретимся!
– рычит демон.
Прыжком через голову исчезает в каньоне. Велира соединяет сабли в золотые крылья, те уносят владелицу следом.
– Не сомневаюсь, - говорит Эгорд тихо, с улыбкой.
Старший жрец глубоко вздыхает, посох выравнивается по вертикали.
– Как здесь оказался?
– спрашивает воин-маг.
– Увидел из окна крепости. Далеко, еле разглядел, но все-таки. А ты тут что искал?
– Просто гулял. Отдыхал.
– Вот как...
Молчание.
– Все собирался спросить...
– наконец говорит Халлиг.
– На корабле ты рассказывал, как
Эгорд качает головой.
– Нет.
– Почему?
Дыхание задерживается. Воин-маг с мелкой судорогой выпускает из легких яд.
– Из-за дурацкого страха бросил в беде лучшего друга, отца и учителя. А "младшая сестренка" стала демоном... Что может быть страшнее? Нет, не боюсь ни скорпионов, ни огня, ни крови, ни грязи... Самое страшное уже случилось, и бояться смысла нет. Остается только с этим жить.
Молчание.
– Что ж...
– подает голос Халлиг.
– Иногда полезно упасть на дно.
– Зачем?
– Ради опоры. Есть от чего оттолкнуться для взлета.
Не сразу и едва, но Эгорд усмехается. Бредут к обрыву, шаги разгребают осколки льда, те глухо перестукивают, от голубоватого облака кристаллов струится мороз. Эгорд и Халлиг замирают на краю плато, два взора устремлены на слегка замутненную дымкой огромного расстояния крепость, воздушная река теребит одежду и волосы...
– Как дела с последней ловушкой?
– спрашивает Эгорд.
– Ничего не придумал?
– Нет. Бесполезно. Похоже, тайна за дверью так и останется тайной.
– Обидно.
– Не то слово... Столько сил потратил зря.
– Пойду взгляну, может, что в голову придет...
– Попытайся... Только не клади руку в замок! Сгоришь мгновенно.
– Да уж понятно.
Спустя полчаса Эгорд на третьем этаже подземелья, на окраине черного лабиринта. В начале коридора, что заканчивает таинственной дверью.
Полусидит-полулежит в ледяном кресле. Недавно взращенная из фантазии мебель дышит туманом, лед выпускает мягкие лучи цвета океанской пучины, от основы расползлись кольчатые ледяные корни, пролегли вдоль стен, кончики мерцают в самой глуби коридора, около двери. Из этих червей льется такой же свет, земляное горло будто затоплено призрачной водой.
Сквозь десятки метров задумчивый взгляд Эгорда упирается в паутину дверных узоров и блестящую, как ложка, серебристую впадину в форме человеческой кисти - замок, на его дне залегла смертельная, непреодолимая ловушка... Что делать? От бесплодности размышлений взгляд становится сонным, упершись в ледяной подлокотник, воин-маг медленно трет подбородок, другая рука сжимает до треска и разжимает соседний подлокотник, нога вытянута, вторая - подогнута...
– Эгорд...
Воин-маг вздрагивает, голова делает пол-оборота, глаза косятся в сливовый сумрак.
Из темноты робко выплывают очертания волшебного морского платья. На предплечье Жемины висит корзинка.
– Принесла покушать, - говорит вкрадчиво.
Эгорд медленно выдыхает, внезапно на душе становится тепло и спокойно, наверное, это и есть капелька семейного счастья, когда человек кому-то нужен, когда о нем помнят и заботятся... Не мешает даже вчерашнее воспоминание.
– Спасибо, родная, - улыбается Эгорд.
– А я совсем увяз в делах, приключениях, тайнах, нет сил выпутаться... Ты очень вовремя. Правда.
Жемина отвечает улыбкой.
– Я рада.
Бесшумно подходит к ледяному креслу, туфельки переливаются оттенками морской синевы, приседает напротив Эгорда, ему на колени опускается корзинка. Внутри выпечка, исходит парок и ароматы, пробуждающие голод, рядом горшочек, накрыт тугой тканью, горловина перетянута веревочкой.
– Поешь, любимый.
– Давай вместе, родная. Посиди со мной.
Эгорд отставляет корзинку на подлокотник, объятия раскрываются, Жемина пересаживается Эгорду на колени, воин-маг приказывает доспехам выделить тонкую пленку света, чтобы девушка не замерзла, та вжимается в широкую сияющую грудь, Эгорд обнимает.
– Прости, - шепчет Жемина.
– Наговорила вчера много дурного...
– Моя вина.
Пока огрубевшие ладони гладят нежный шелк волос, кремовую кожу на плечах и ткань удивительного платья, где отражается живой морской мир, взгляд снова тонет в глубине коридора, в синем от света ледяных щупалец воздухе, упирается в тупик. Самый глухой в жизни тупик в виде серебристого желоба-руки.
– Все ломаю голову над этой дверью, будь она неладна, - вздыхает Эгорд.
– Представляешь, ее охраняло столько ловушек, подумать страшно! Халлиг обезвредил почти все, но последняя...
– Знаю, - говорит Жемина.
– Он жаловался и мне. У него был несчастный вид, будто погиб близкий человек... Какие все-таки люди разные. Каждого волнует что-то свое, к чему другие равнодушны.
– Да, вот и я такой же...
Жемина поднимает голову, по щетине Эгорда скользят подушечки пальцев.
– Ничего, сейчас поедим, со свежими силами что-нибудь придумаем.
Оба тихо смеются.
Наступает время обеда. Прочь все тайны, заговоры, проблемы, даже великие потрясатели миров, властелины и герои хотя простых милых радостей, хотя бы иногда. Жемина извлекает из корзины лепешку за лепешкой, каждая начинена сочной прослойкой мяса и овощей, тесто от малейшего прикосновения хлюпает, Эгорд любуется неспешным танцем пальчиков, Жемина отщипывает кусочки, кладет уставшему магу на язык, лоскутки поменьше робко амкает сама. Эгорд жует неторопливо, томный взгляд отдыхает на очертаниях заботливой хранительницы уюта, порой нельзя удержаться от желания самому оторвать кусочек, покормить очаровательное создание, с губ на губы то и дело перепархивает улыбка, поцелуи со вкусом специй. Поцелуи и лепешки запивают горячим супом из горшочка, выдувают из темной глиняной полости клубочки пара, отхлебывают с журчанием...
Опустевшие горшочек и корзинка покоятся на ледяной плите подлокотника, из него, как и из всего трона, торчат молочно-синие колья, всюду снежный мох, пелена мороза... Но в кресле, внутри холода - теплая сердцевина: Эгорд и Жемина переплетены, обтекают друг друга в капле медового сияния, единое целое, как два комочка воска, темный и светлый, слепленные в овал.
– Странно...
– бормочет Эгорд сквозь приятную, но немного грустную сонливость.
– Пока думал, что ты мертва, мечтал о тебе с отчаянной тоской, страдал, грезил... А когда чудом нашлась, живая и невредимая, я погрузился в дела, начал о тебе забывать...