Легат
Шрифт:
– А вдруг боги нашлют дожди или холод? Мы ведь до сих пор не принесли им хорошей жертвы. Тот хромоногий отрок не в счет – он ведь все равно был калека.
– Какой-никакой – а все же заступник.
Жрец вздохнул:
– А уж какой заступницей станет Невда!
– Невда… – Тарх почесал затылок. – Да ты пойми, я ведь не против! Знаю, что и деве то приятно будет – вечно пребудет с любимым, да и нам полезно… Однако ж, может, до осени подождать, а? Тем более и отроки наши сгинули целым отрядом… – Старейшина неожиданно жалобно взглянул на своего собеседника, снова повторив сакраментальную фразу: – А кто работать будет? Ведь каждый человек на счету.
Брячислав упрямо сжал губы:
– Но ты и о деве подумай! Что ж ей, до осени плакать-мучиться?
– Ай, – Тарх отмахнулся. – Велики ли девичьи слезы? Поплачет да перестанет, нового жениха найдем.
– Вряд ли… Уж больно сильно Невда Витеня своего любила. Молвила – брошусь с обрыва в реку.
Старейшина покряхтел и, с шумом вздохнув, махнул рукою:
– Ладно. Как ты сказал – сладим.
– Вот и славно! – просиял жрец. – Так я пойду, обрадую Невду… Пусть уж не грустит, не печалится.
Поднявшись, он поклонился и вышел – лишь длинный, накинутый ради пущей важности, плащ взметнул на дворе пыль.
– Ну, – Тарх вздохнул. – Пойдем и мы. Поглядим, как готовят краду.
– Поглядим, – вставая из-за стола, согласно кивнул Рысь.
– Эх, – накидывая на левое плечо плащ – старый, но явно покупной, римский, или, скорее, из греческих эвксинских городов, – старейшина с укоризной покачал головой. – Хороший человек Брячислав, умеет говорить с богами… Но вот больно уж жалостливый, добрый. Всех-то ему жалко, о каждом душа болит. Так ведь и у меня болит, что я, от дурости, что ли, хотел деву небесного счастья лишить? Нет… Как бы и другие за ней не захотели, вот что! – Прищурив глаза, Тарх посмотрел в небо, словно хотел узреть там что-то такое, вообще недоступное обозрению.
– Там, с богами-то, хорошо, – вполголоса посетовал он. – А кто здесь пахать будет?
Маленькие домики, очень похожие на настоящие, – вместилище праха – занимали целую поляну в священной роще. Туда Юний с Тархом не пошли – старейшина не собирался показывать чужаку святые места. Встали рядом, на крутом обрывистом берегу. Смотрели, как люди – мужики и бабы, молодые парни и девушки – с песнями тащат из лесу валежник и увесистые коряволапые сушины. Крада – погребальный костер – должна была гореть ярко, бурно, ведь погибших было много. Всех их аккуратно, на челнах, перевезли с луга, вымыли, обрядили в лучшие одежды (у кого были), рядом с каждым покойником положили оружие, украшения, узелок с едою – до того света, говорят, путь неблизкий, так чтоб не голодали. Ждали ночи, вернее, не ждали, а деятельно к ней готовились. Вокруг звучали протяжные песни, ничуть не грустные, а среди невеликой группки молодежи Юний, к удивлению своему, вдруг услыхал смех. Впрочем, чему было удивляться? Ведь все знали, расставание с погибшим сыном, мужем, братом, дочерью всего лишь временное. Наступит день, и они все встретятся в другом мире, чтобы потом возродиться в своих внуках и правнуках. Все всегда было и всегда будет. За осенью и зимой всегда следует весна и лето, все, что когда-то было, явится снова. Так чего же грустить? Все павшие – погибли достойно и с радостью предстанут перед богами – Велесом, Мокошью, Родом…
Войдешь в Моренины ворота – не воротишься,Уйдешь по Велесову пути – не оглянешься;Мать сыра земля по тебе восплачется,Буйны ветрушки разрыдаются… [1]– протяжно пели девушки.
Радостно было кругом, а если кто и грустил, то того не показывал. Что грустить? Ведь все опять вернется.
Вдруг песни затихли. Все остановили работу и вдруг принялись низко кланяться. Рысь с любопытством всмотрелся и увидел в отдалении, у леса, шедшую по тропе высокую девушку в длинном белом одеянии. Светлые волосы ее, распущенные, шевелил ветер, в руках виднелся венок из ромашек, на губах застыла улыбка – светлая и какая-то благостная.
1
Здесь и далее погребальные причитания взяты из «Славянской Книги Мертвых» извода волхва Велеслава.
– Невда, – шепотом пояснил Тарх. – Та самая, о которой говорил Брячислав.
Ах вот оно что. Рысь покачал головой. Однако девчонка не выглядит грустной. Да, похоже, она просто счастлива! Ну, еще бы… Быть принесенной в жертву. Не каждый достоин! А ей вот повезло. И с любимым скоро встретится – считай, и расставания-то никакого не было – и за род-племя замолвит словечко. Заступница, берегиня…
– Ты уж не забудь нас, Невдушка.
– Ну, что вы, люди добрые. Как можно? За-ра-ди того и иду…
– Счастья вам там, с Витеньком.
– Спаси вас боги.
Юний вдруг почувствовал, как нехорошо засосало под ложечкой. Сжалось сердце – вот еще чуть-чуть, еще немного, и эту юную красавицу сожгут вот на этой самой краде! И она тому очень даже рада. Счастлива! А ведь могла бы… Выйти замуж, осчастливив какого-нибудь хорошего парня, нарожать детей, да мало ли… И вот, такая судьба. Страшная… Хотя, нет. Для нее – никакая не страшная. Особенная. Счастливая. И очень, очень ответственная.
Незаметно пришел вечер, светлый и тихий, в белесом небе повисла серебряная луна, высветились серебристо-белые звезды. На устроенную на вершине холма краду положили погибших: мужчин, женщин, детей. Их было много, особенно мужчин, но если б не своевременное вмешательство римлян, могло бы оказаться и больше. Застывшие лица мертвых казались торжественно-радостными, такими же, как и у их живых соплеменников, собравшихся у подножия холма и постепенно, по одному, поднимавшихся на его вершину.
Юния и сопровождавших его воинов к самой краде не допустили, отвели место в стороне, у рощицы, но и оттуда все было хорошо видно – ночи стояли светлые.
– Господин легат, почему все кланялись той девчонке в белом? – нарушая субординацию, спросил один из охранников, высокий светловолосый парень. Кажется, его звали Марий, как и знаменитого в давние времена реформатора. Остальные стражи тоже навострили уши, видно, и их заинтересовал этот вопрос.
– Почему кланялись? – наблюдая за последними приготовлениями к похоронам, задумчиво переспросил Рысь. – Ее сегодня сожгут вот на этом костре вместе с погибшим женихом! Отправят к богам вестницей и заступницей.
Марий вздрогнул:
– Неужто так и будет? Ты не шутишь, командир?
Юний грустно усмехнулся:
– Отнюдь.
– Так, может, стоит попытаться ее освободить?! Налететь, схватить, увести к реке, во-он, там челны – не догонят. Птицей пролетим до самой Нордики! А, командир? Ты же всегда говорил – всем, сколько можешь, помогай!
– Что, понравилась девочка? – Легат покачал головой.
– Ну да… Вообще-то, она красивая, и, думаю…
– А ты не думай о том, чего не знаешь, Марий, – жестко прервал воина Рысь. – Отнять эту девушку у огня – значит нанести ей страшное оскорбление. Она – посланница к богам и тем гордится – посмотри на ее лицо. Это и вправду великая честь, ты же предлагаешь совершить невесть что.
– Да, – нахмурившись, неохотно согласился воин. – Это я не подумал…
– А ты всегда думай, прежде чем говорить.
Рысь отвернулся. Честно говоря, он и сам подумывал об освобождении девушки. Правда, почти сразу же отказался от этой затеи, оскорбительной не только для жертвы, но и для всех людей племени Птицы. Может быть, и в самом деле добровольная смерть для девчонки – лучшая участь? Кто знает волю богов? Все было и все будет снова. Обязательно будет. Возродится и эта девушка, и ее погибший жених. Все так. Только вот… старик Гераклит утверждал наоборот – в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Tempora mutantur et nos mutamur in illis – времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.