Легенда о черном алмазе
Шрифт:
Гость ожегся чаем, осторожно отставил кружку.
– Ну, дедуля… Ты, может, из милиции? Или без всякого уважения к моим боевым заслугам? Я трижды под Сватовом ранен и два месяца в госпитале провалялся. Уволен подчистую, инвалид. А ты сразу с допросами…
– И вовсе не с допросами,- пожал плечами Пивепь.- У нас всегда было принято расспрашивать гостя о его путях-дорогах…
Гость покивал головой, объяснил:
– А зашел я, дедуля, на хуторок не случайно… Хочется узнать об одном человеке… Крепко дружили мы с ним, да то ли куда-то уехал он, то
– Иннокентий Федотыч?.. Как же, знал его. Пусть земля ему будет пухом…
Гость мучительно покривился:
– Значит, молва не солгала. А мне все не верилось. Брел наудачу: а вдруг кто-то знает и скажет, что Иннокентьюшка жив…- Он помолчал, задумавшись, и вдруг спросил: - А что Иннокентий спрятал в этом вашем колодце? Свою находку?..
– И добрый струмент,- добавил дедушка Пивень.
– Молоточек с длинной ручкой, лопату, кирку?..
Аким Назарыч согласно кивал головой:
– Струмент был в добротный брезент завернут бечевой перетянут вдоль и поперек.
– А находка?..
– Стало быть, шкатулка?
– уточнил дед.- И она со струментом.
– Ты видел ее, дедуга… находку? Велик он, тот черный камень?
Хозяин неторопливо убирал с ящика остатки завтрака.
– Не ведаю,- молвил безразлично.- Васильев с камнями все время возился.
Гость опять болезненно покривился и устало повел рукой:
– Мне тоже они, эти камни, дедуля, без интересу. Что взял бы я на память, так это молоточек Васильева. Помню, как он, бывало, камень с земли поднимет, или голыш, или плитняк,- и молоточком цок-цок… цок-цок… А потом этак внимательно разлом осматривает. Малая вещица - молоток, а память была бы дорогая…
Дедушке Пивню пришлись эти слова по душе, и он тепло подумал о госте: сначала показалось - вроде бы колюч, а присмотреться, прислушаться - добрая струнка жива.
– Это я понимаю,- сказал Аким Назарыч, подбрасывая в печурку щепок и жмурясь от близкого огня.- Память - это свято. Ладно, очистим колодец, возьмешь себе тот молоток.
Гость не успел ответить, лишь криво усмехнулся, как у мазанки послышались голоса и кто-то постучал в дверцу.
– А входи запросто, любезный,- живо откликнулся Аким Назарыч.- Ко времени гость не в убыток!..
Дверь приоткрылась, и крепыш-майор заглянул в мазанку. Он широко и весело улыбнулся, и на лице его отчетливо проступил бурый рубленый шрам от переносицы до виска.
Пивень засуетился, приглашая гостя к столу. Офицер козырнул Акиму Назарычу, подал руку:
– Гвардии майор Прохор Пташкин. Прибыл по просьбе товарища Верзина…
– Вы насчет колодца? Сапер?
– уточнил Пивень, но майор не ответил - внимательно изучал гостя.
Лицо Пташкина стало суровым, он потребовал коротко:
– Документы!
Недовольно кривясь, гость расстегнул карман гимнастерки.
– Справка из госпиталя. Больше ничего нету. Я рядовой Сергей Мишин. Ранен под Сватовом… Да и какие у солдата документы, кроме
Он подал майору потертую бумажку, и тот развернул ее, прочел, еще раз внимательно взглянул на гостя:
– Здесь сказано, что ваши документы пересланы из госпиталя в Трудовской военкомат. Что ж, подождите два-три дня, в тот край пойдет моя полуторка, она и довезет вас до Ясиноватой. До Трудовских рудников оттуда - рукой подать…
Солдат принялся горячо благодарить, но майор остановил его недовольным жестом:
– Не стоит благодарности. Помогать раненым фронтовикам - святой долг…
– Вы говорите, машину придется ждать два-три дня; так разрешите помогать вашим солдатам,- попросил Мишин.- Картошку там чистить, дрова колоть или еще что-нибудь… Чтоб не стыдно было кусок хлеба принимать.
И снова майор внимательно взглянул на него:
– Сами поищите себе дело. А куском хлеба не попрекнем, не беспокойтесь…
Позже он видел расторопного Мишина у колодца, среди саперов. Тот суетился, пытался распоряжаться, сыпал прибаутками.
Когда через бревна сруба, вниз, в глубину, стиснув в руках узловатую веревку, легонько скользнул молоденький солдат, вокруг стало тихо: смолкли разговоры, саперы замерли кто где стоял… Томительно потянулись напряженные минуты. Но вот наконец над срубом колодца появилась голова в пилотке, потом плечи… руки солдата…
В руках тот молоденький сапер держал мину. Кто-то осторожно принял от него опасную штуковину, ее быстро подхватили и унесли. И тогда, как бы сбрасывая с себя надрывное напряжение, словно тяжкий груз, дедушка Пивень закричал и затопал своими ветхими башмаками:
– Сапоги… Вот кому я дарю хромовые сапоги!..
Солдаты засмеялись. Мишин тут же выкрикнул поговорку «Где подарки, там и отдарки!» Пожилой сапер заметил: «Остер, да неразборчив, новичок, на язык! Какие от старика отдарки?..» А майор Прохор Пташкнн, продолжая наблюдать за дружной работой солдат, сказал своему заместителю капитану:
– Что-то мне этот раненый не нравится. Будто хитрит, фальшивит… а зачем?
Взвод саперов трудился в створе колодца с утра, и рядом быстро росла несуразная гора исковерканного железа, ломаных досок, бревен, автомобильных скатов, домашней утвари и тряпья.
Под вечер солдаты разбили на широком дворе две просторные палатки, рядом задымила походная кухня. Возвращаясь с реки на хутор, Верзин издали почуял аппетитный запах солдатского борща. Гвардии майор Пташкин встретил Михея Степановича как старого знакомого, сразу же пригласил к ужину.
Веселый и деловитый повар накрыл им походный столик, и ни майор, ни Верзин не обратили внимания на солдата, который сидел на низеньком ящике и, низко склонясь над казаном, чистил картошку. Поговорили о погоде - той осенью после ненастья установились ясные дни, а первые утренние морозцы с северным ветерком поукротили дорожную распутицу; о будущем строительстве моста через Северский Донец - работа батальону предстояла большая и напряженная. Верзин заметил одобрительно: