Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак(Историко-приключенческие повести)
Шрифт:
Контр-адмирал Густав Федорович Эрдман имел пышный титул — военный губернатор Приморской области, главный командир портов Восточного океана — и тем не менее был демократичен, прост в обращении. Он тепло принял Яновского, внимательно его выслушал. Потом, лукаво прищурившись, спросил:
— А не боязно ли вам, батенька, приниматься за новое и совершенно незнакомое дело?
— Я, ваше превосходительство, рискую только деньгами, а между тем имею на памяти примеры, когда люди в благородных целях познания и освоения нового рисковали своей жизнью. Лет десять назад офицер
— Кхм… — смущенно прокряхтел шестидесятилетний контр-адмирал и провел платком по густым седеющим усам: ему было приятно, что помнят о славном эпизоде его жизни. — Вернемся, однако, к вашему предприятию… Задумка хорошая, но, дорогой Мирослав Янович, вы же знаете наши природные условия: в тайге гнус, на побережье туман, сырость. С кормами, наверное, туго…
— Все это так, ваше превосходительство, — терпеливо начал убеждать в очередной раз очередного оппонента Мирослав. — Но, как мне кажется, едва ли не первостепенное значение при выращивании и воспитании лошадей имеет искусство человека, его любовь и внимание к этому делу. Посмотрите на англичан: они в своем туманном и сыром Альбионе создали самого быстрого и выносливого в мире скакуна!
— Хорошо, хорошо, батенька, убедили. Так чем я могу вам споспешествовать?
— Для конного завода нужны пастбища, загоны, конюшни… На том клочке земли, что у меня есть, негде развернуться. Вот я и прошу вашего разрешения прикупить земли на общих для Уссурийского края условиях, то есть по три рубли за десятину.
— Добро, разрешаю. Закавыка только в том, что у нас пока нет землемеров.
— Так что же мне делать? Ждать? — расстроился Яновский, не любивший откладывать задуманное.
Контр-адмирал ненадолго задумался, потом воскликнул:
— А зачем вам ждать! Берите землю, сколько нужно, распахивайте, стройтесь — словом, действуйте! Если возникнут какие-либо препятствия, обращайтесь прямо ко мне. А землемера пришлем попозже.
— Спасибо большое, ваше превосходительство!
— Это вам спасибо, Мирослав Янович, ведь в конечном счете вы на всех нас работаете: и хуторянам, и переселенцам, и армии очень нужны хорошие лошади. С богом, голубчик!
Окрыленный, Мирослав принялся действовать. Трудностей было много, но их оказалось бы во сто крат больше, не появись у Яновского в самом начале его неизведанного пути надежного помощника. Случайная и счастливая встреча с ним произошла в тот же день, сразу после визита к военному губернатору.
На Светланской Мирослав стал свидетелем уличной сценки: ломовой извозчик нещадно хлестал кнутом своего битюга, покорно опустившего голову, но не желавшего трогаться с места и тащить воз с дровами.
— Нно, проклятая! Нно же, холера! — орал возчик в армяке, лаптях и войлочном колпаке и все лупил и лупил несчастную лошадь.
К нему не спеша, слегка переваливаясь на кривоватых ногах, подошел коренастый мужик в белой солдатской рубахе, черных шароварах и высоких сапогах. Он вырвал
— Ты чего это? Чего? — вскинулся возчик, замахиваясь. Но прохожий, перехватив его руку, стиснул ее, очевидно, с такой силой, что ломовик побледнел от боли. — Пусти руку!
Отпущенный наконец, он потирал запястье и ворчал:
— Главное, дерется… Пошто дерешься-то?
— А пошто ты животную мучаешь?
— Так нейдет же, лодырь!
— Сам ты лодырь! Смотри сюда, — прохожий поднял левую заднюю ногу лошади и показал хозяину копыто. — Видишь, шиповой гриб у ней, иначе говоря, опухоль от нагнета подковой. Лечить ее надо, а ты лупишь, деревня! Выпрягай и веди к фершалу.
Оставив озадаченного возчика, мужик в белой косоворотке вернулся на деревянный тротуар и вскоре поравнялся с Яновским. Глядя на его лихо подкрученные черные усы, кривые ноги и выпуклую сильную грудь, фермер безошибочно, как ему казалось, определил, кем был на военной службе этот молодец. Приветливо опросил:
— А ты, братец, я вижу, бывший кавалерист?
— Никак нет, вашбродь! Отставной бомбардир Пантелей Чуйко!
— В лошадях, однако, понимаешь?
— Кумекаю маненько, вашбродь. Как-никак цыган я.
— Не называй меня благородием. Мое имя Мирослав Янович. Послушай, братец, мне такие, как ты, хлопцы очень нужны. Не пойдешь ли ко мне на службу?..
Он рассказал Чуйко о своих планах, увлек ими бывшего артиллериста и заядлого лошадника, и тот с радостью согласился стать главным конюхом будущего конного завода, хотя еще совсем недавно собирался уезжать на родину, в Тамбовскую губернию.
— Нам осталось только начать, — шуткой закончил свой рассказ Яновский, — то есть приступить к закупке лошадей. Я надеюсь, что ты, Пантелей, поможешь мне в этом.
— Не извольте беспокоиться, Мирослав Яныч, сделаем в лучшем виде. Правда, труднехонько будет спервоначала… Тут такая картина наблюдается: лошадей мало, а хороших пород и вовсе нет. Приводят, конечно, из Сибири, за тыщи верст, томских и забайкальских коней, но стоят они здесь — не приведи господи! Томская, к примеру, триста-пятьсот рублев, забайкальская сто пятьдесят-двести. Ну кому же это по карману, только толстосумам. Поэтому большинство местных хозяев покупают по дешевке маньчжурских лошадок и корейских пони, которых пригоняют из-за границы, благо она под боком.
— А какая разница между томскими лошадьми, корейскими и маньчжурскими?
— Огромадная, Мирослав Яныч! Томская — тяжеловесная, неповоротливая, непривычная к здешним местам, и на тропе ей тесно, и в болоте вязнет… А корейские, хоть и малы ростом, но шустрые, востроглазые, легко бегают и по каменьям и по топким местам. Ну а силенкой, конечно, бог обделил: больше шести пудов редко какая подымает, а разве это вес для лошади?
— Ну, а забайкальская?
— Это тоже мелковата, но вынослива. Я так думаю: маток надо приобресть восточно-сибирских и маньчжурских, а жеребчика взять из томских. Есть тут у меня один на примете… Вот из них — не сразу, конечно, — и может получиться местная порода.