Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак(Историко-приключенческие повести)
Шрифт:
— Что вы делаете? — выкрикнул Сергунька. — Ему же больно!
Мирославу и в самом деле было больно: когда смыкали колодки, защемили досками часть его окладистой бороды, и теперь было невозможно повернуть голову. Он не мог взглянуть на мальчика, чтобы успокоить его улыбкой, поэтому тихо проговорил, глядя перед собой:
— Ничего, Сергунь. Пусть их потешатся…
Он понимал, что колодки на него надели не столько с целью укротить его, гиганта, сколько из желания унизить, ведь в канги берут только самых закоренелых преступников. Неоднократно бывая в Китае, он видел таких. На бумажках, наклеенных на кангах, писали имя провинившегося, род его проступка и срок наказания. В таком виде преступников выводили на площади, базары и в другие общественные места; днем они стояли под палящим солнцем, а на ночь их отводили в тюрьму, где из-за своего тяжелого и громоздкого «деревянного воротника» они не могли даже прилечь и спали сидя.
Ван Ювэй с самодовольным видом, уперев руки в бока и выкатив живот, стоял перед пленником. Скорчившийся Мирослав сидел на полу, поджав под себя связанные ноги, голова его, лежавшая на деревянном квадрате, казалась отделенной от туловища. Несмотря на эту рабски униженную позу, дух Яновского был не сломлен. Это джангуйда понял, встретившись с ним взглядом: в глазах пленника не прочитывались ни страх, ни отчаяние, напротив: в них были спокойствие, уверенность и даже насмешка над ним, хозяином положения.
— Вот теперь можно и поговорить, — сказал Ван Ювэй.
— Я не буду с вами разговаривать до тех пор, пока вы не отпустите мальчика, как это было обещано в письме.
— Заговоришь! — злобно прошипел бровастый маньчжур в шелковом, но рваном и грязном халате. — Заговоришь, если не хочешь раньше времени встретиться с Ильмун-ханом [82] !
Но Ван Ювэй прицыкнул на бровастого и начал шептаться со своими приближенными. Мирослав смотрел на них и вспоминал все, что он знал об этих людях.
82
Ильмун-хан (маньчж.) — владыка царства мертвых.
Хунхузы, «краснобородые» — это китайцы и маньчжуры, в большинстве своем бывшие солдаты, дезертировавшие из своих частей, реже — бывшие рабочие золотых приисков и отчаявшиеся бедняки-переселенцы из южных провинций Шандуна, Куан-ли и других. Попадаются среди них и образованные люди — бакши, как например, Ван Ювэй, наверняка бывший чиновник-взяточник. Одних на путь разбоя толкает нужда и голод, других — стремление к легкой и быстрой наживе.
Иногда в банду приводят обида и желание отомстить. Мирослав слышал несколько таких историй. Знаменитый джангуйда Тан был сначала ярым противником хунхузов. Жители деревни, в которой он жил, избрали его своим старостой. Во главе команды охотников он преследовал разбойников. Однажды Тан поймал и привел к гиринскому генерал-губернатору, дзянь-дзюню, известного хунхуза. Однако начальство не только не наградило, как положено, старосту, но и отпустило на свободу бандита, получив за это солидную мзду. Обиженный Тан с группой друзей подался в горы и сам стал хунхузом.
Другая история была поучительной, и, подумалось Мирославу, ее неплохо бы рассказать людям Вана. Некий человек, выходец из Южного Китая, поселился на реке Милинхэ, притоке Муданьцзяня, наладил хозяйство, скопил приличное состояние и уже подумывал о возвращении на родину, где ждала его семья. Но о его благополучии прослышали хунхузы, напали и обобрали до нитки. Человек этот второй раз обзавелся хозяйством и вновь сколотил копейку — хунхузы опять тут как тут, и снова он остался нищ. Тогда он собрал около полусотни таких же, как сам, злых на весь мир бедолаг, стал преследовать хунхузов, а попутно грабить всех, кто попадался под руку. Этот промысел оказался доходнее, чем ведение хозяйства. Через четыре года человек стал богатым, распустил шайку и с награбленным вернулся домой. Родным он сказал, что занимался торговлей. Празднуя возвращение хозяина, все семейство собралось в домашней кумирне. Хозяин поставил полную жертвенную чашу перед изображением Лао и помолился божеству о благополучии своего дома, чтобы он был полон, как эта чаша. Едва молитва кончилась, как с криком «Отец!» умер старший сын. Через несколько дней ослеп второй сын. Все увидели в этом грозную руку Хоань-Шена, посланника великого Лао, все поняли, что богатство главы семьи нажито нечестным путем, и все отвернулись от него. Жена с оставшимися детьми ушла, чтобы и на них не обрушилась карающая десница разгневанного божества. Бывший хунхуз остался один…
Легенда это или быль — не ясно. Слухи о хунхузах, которыми люди пугали друг друга, всегда обрастали самыми фантастическими подробностями. Доподлинно известно одно: хунхузничество, сильно развившееся в Маньчжурии в конце XIX века, было весьма распространенным промыслом. Сбившись в шайки, насчитывающие от десятка до нескольких сотен человек, бандиты терроризировали как отдельных лиц, так и целые деревни и даже города. Отлично организованные и вооруженные, имеющие влиятельные связи и многочисленную агентуру, хунхузы по существу были государством в государстве, являлись такой же грозной и темной силой, какой была сицилианская мафия, появившаяся в самом начале XIX века.
Вот какого врага нажил себе фермер Мирослав Яновский. Что-то с ним теперь будет… Ван Ювэй, закончив совещание со своими подручными, отошел от них и приблизился к пленникам.
— Мы держим свое слово! — важно изрек он. — Сейчас мальчика отведут к его отцу.
— И пусть принесут мне записку от капитана Хука, что все в порядке, — сказал Мирослав.
— Вы слишком много ставите условий, господин Яновский! Не забывайте, кто в чьих руках.
Толстяк подал знак одному из бандитов, тот прошел за перегородку и вывел оттуда Сергуньку. Обретая долгожданную свободу, мальчик совсем не радовался: добрый и отзывчивый, он чужие страдания воспринимал как собственные. Не в силах что-либо сказать, очевидно, горло перехватило, Сергунька тянул к Мирославу руки, как бы желая взять его с собой, но мальчика грубо повлекли к выходу.
— Не рассказывай нашим обо всем этом, — крикнул ему вдогонку Яновский, — не расстраивай их!
Когда дверь за Сергунькой и его сопровождающими закрылась, джангуйда сел на кан, разгладил свои мышиные усики и вкрадчиво начал:
— А теперь пусть спадет вода и обнажатся камни [83] . Вы, Яновский, по крайней мере трижды заслужили смерть: вы явились на чужую землю, хозяйничаете и обогащаетесь здесь, вы изгнали нас с Аскольда, разлучив с горячо любимыми родственниками, вы вообще ненавидите нас, китайцев…
83
Китайская поговорка, смысл которой примерно таков: поговорим о главном.
— Неправда, — спокойно отвечал Мирослав, — все неправда. Я люблю Китай и уважаю его великий народ. Нет плохих народов, есть плохие люди. Я пришел сюда не обогащаться, а сделать богаче эту землю. Она, кстати, не ваша, а русская. Вы же приходите сюда только грабить — и землю, и тех, кто на ней трудится. Этим вы занимались и на острове Аскольд, поэтому вас и прогнали… Я допускал, что вы попытаетесь мне отомстить, но мог ли я предвидеть, что ваш безрассудный гнев обрушится на семью капитана Хука?..
Ван Ювэй, раздосадованный тем, что ему напомнили о его ошибке, высокомерно ответил:
— Да, мы убили курицу, чтобы преподать урок обезьяне! Теперь черед самой обезьяны.
— Что ж, она готова, — усмехнулся Мирослав.
Спокойствие фермера, подчеркнутое усмешкой, его явное пренебрежение к неминуемой расправе над ним окончательно разозлили джангуйду, и он заорал, теряя лицо:
— Вы, Яновский, русский хунхуз! Вы хуже хунхузов! Нас обвиняете в правежах и воровстве, а сами тайно намыли на Аскольде несколько даней [84] золота. Думаете, не знаем? У нас везде свои глаза и уши. Вам придется поделиться с нами золотом, если хотите жить.
84
Китайская мера веса. Один дань — 59,6 кг.