Легенда об Ураульфе, или Три части Белого
Шрифт:
— Найя! Не может быть! Что ты здесь делаешь, Найя?
— Ураульфу нужна была помощь. И он ее получил.
— Но ведь ты умирала, спрашивала про цветочек. (Сознание Коварда неожиданно встрепенулось: как же он мог забыть! У Найи открылись раны.)
— Со мной все в порядке. Умираешь ты, а не я. Цветочек нужен тебе. Ковард, открой глаза. Ковард, найди в себе силы.
Видения отступили. Ковард понял, что спал, — и проснулся. В нос ударил запах прелых листьев и крови. Ковард закашлял, и по телу жгучей волной побежала боль. Кто-то добрый послал ему сон, облегчая страдания. Пусть бы он
— Ковард, открой глаза.
Голос ласковый, но настойчивый. Но боль не дает дышать.
— Ты веришь в вещие сны? Тогда найди в себе силы.
Веки Коварда дрогнули. Нет, он не сможет, не сможет.
— Ковард! Открой глаза!
Ковард сделал усилие — невозможное, нечеловеческое — и увидел труху и слизней.
— А теперь посмотри налево. Чуть поверни головой. Ну же, Ковард, смотри!
Ковард чуть сдвинул голову — и увидел синий цветочек. Он даже не усомнился, что это цветок Веренеи. Тот, что исчез из Леса три затменья назад. Тот, что так и не вырос на грядках в его усадьбе.
— Геркале… — губы Коварда разлепились. Ему чудилось наяву: он, как когда-то отец, снял перед Лесом шляпу. — Я убивал лосей… А тебе нужен Кейрэ… Пусть у Леса прибудет… Подари ему Белого Лося!
V. ТРИ ЧАСТИ БЕЛОГО
Глава первая
Сьяна не может не плакать: слезы капают сами.
Возок чуть поскрипывал и ехал не слишком быстро.
А вот у Найи из глаз не выкатилось ни слезинки. Сидела как изваяние и смотрела на шляпу Коварда — зеленую, как трава. От смены до смены светил. Только зеленую шляпу отыскали в Лесу. И еще ту лошадь, на которой Ковард уехал, — спустя три смены светил, как он покинул усадьбу.
А Коварда след простыл. Будто его и не было.
И больше уже не будет. Веселого или угрюмого, смущенного или довольного — никакого. Не будет. От боли в груди у Сьяны то и дело темнело в глазах.
Да, никакого Коварда.
Но Найя! Что она сделала? Велела седлать лошадей. Чтобы ей показали, где отыскали шляпу. И никто не посмел Найю ослушаться. Потому что она… она… Сьяне стало трудно дышать, она обхватила шею своей мягкой ладонью. Все-таки от тепла чуточку легче.
А когда они возвратились из Леса, Найя сказала: да, Ковард уже не вернется. Но похоронный обряд следует отменить: помощь Духов покоя Коварду не нужна. Он сделал то, что сумел. То, что должен был сделать.
А потом эта Найя — маленькая, тщедушная, от земли не видать — собрала всех дозорных и говорила с ними. Так говорила, будто она командир. Будто она вместо Коварда. И хоть бы один усомнился! Потому что она… она…
Сьяна почти задохнулась.
Но Коварда не хоронили.
Значит, он не погиб? Значит, он где-то есть? Сьяне хочется в это верить. Она же совсем недавно Коварда обнимала. Она еще не забыла, как он смешно сопел.
Надо его отыскать! Вот что она решила.
Она поедет к Крутиклусу. От этой мысли у Сьяны побежали мурашки. Но она взяла себя в руки: ничего, ничего. Лекарь ей намекал, что у него есть в горах знакомства. А колдуны способны не только на ворожбу, на заговоры и порчу. Они умеют гадать. Умеют смотреть
Конечно, Законы острова это не разрешают. Но ведь никто не узнает? Крутиклус же раздобыл заговоренные травы для своего лекарства? (И никто не узнал. Ни один человек, кроме Сьяны.) и приготовил зелье, которое выпил Ковард.
Зелье — а не лекарство! Вот что сгубило Коварда. Это она виновата — в том, что Ковард исчез. Сьяна снова схватилась за горло — чтобы сдержать рыданья. Она сделает все, что можно. Все, что можно и что нельзя.
— Монни, открой!
Сьяна что есть силы барабанила в дверь. Но открывать не спешили.
— Монни, открой! Это Сьяна.
— А то я не слышу. — Монни нарочно долго возилась с цепочками и крючками. — Что это вы расшумелись? Мастер не принимает.
Сьяна, не дожидаясь, пока дверь широко распахнется, протиснулась в узкую щель, отпихивая служанку.
— Где он?
— Он занят.
— Скажи, это Сьяна. У меня очень срочное дело. Монни, скорее!
— Я же сказала, важни, мастер не принимает.
— Но… Монни, я заплачу. Ты скажи: это Сьяна!
— Да что вы заладили: Сьяна, Сьяна! Подумаешь, важность! Больше вы ему не нужны. Хотя у вас все на месте. — Монни вызовом смерила Сьяну взглядом и задержала взгляд на шнуровке.
Та вспыхнула:
— Монни! Как ты можешь так разговаривать? И на что ты все намекаешь?
— Намекаю я… Не намекаю. Прямо вам говорю: нет ему дела до вас, — Монни чуть помолчала, а потому вдруг надула губы. — Ни до кого нет дела. Ни до вас, ни до меня. У него теперь мальчик! — и тут же спохватилась: поняла, что проговорилась.
— Мальчик? Какой такой мальчик? — Сьяна почувствовала тревогу.
Монни замахала руками: нет, она ничего не скажет.
— Важни, идите себе. И без вас тошно.
— Монни, послушай, Монни, — Сьяна вдруг поняла, что Монни сильно расстроена. Совсем не так, как тогда, когда приходила Сьяна, а гораздо сильнее. Расстроена по-настоящему. Что ж, это хорошо. Значит, бедная Монни нуждается в утешении. — Я не могу поверить: неужто мастер настолько к тебе охладел, что даже не замечает? — Монни кивнула. — Ты стараешься угодить, наряжаешься, улыбаешься, а ему хоть бы хны? Ах, как это знакомо! — в голосе Сьяны сквозило истинное сочувствие. И глаза у Монни в ответ заблестели. Сьяна сдернула с шеи бусы и схватила служанку за руку. — На вот, возьми. В утешение. Это горный хрусталь. Двадцать крысиных шкурок. Покупала специально перед Днем красоты. — Сьяна сунула бусы Монни в ладонь и понизила голос. — А теперь скажи: что за мальчик?
Монни спрятала бусы в карман.
— А то вы не знаете!
— Монни, я правда не знаю!
— А то вы не понимаете!
— Что я должна понимать?
— Так вы же прислали птицу, что в усадьбе — новый мальчишка.
— Я прислала?
— А как же!
— Не помню… Ах да, был один мальчишка. Так это что же — тот самый?
— Тот самый, важни. Тот самый. И нечего притворяться. Мастер за ним посылал. А вы его не отдали.
— Подожди… Дай подумать… Но его ведь тогда уже не было. Он уже убежал…