Легенда об Ураульфе, или Три части Белого
Шрифт:
Анриза невольно сжала руку Юруллы — чуть сильнее, чем надо.
— Дай попить. Очень сохнет во рту. Я хотела понять, чего это стоило ей, — она тяжелым глотком отхлебнула питье, поданное Анризой. — Знаешь, сначала терпимо. Но жить с пустотой в груди, — она опять улыбнулась, — на это я не согласна. Это невыносимо.
— Юрулла, не говори так. Птичка к тебе вернется. И все будет так же, как прежде. Я тебе помогу. Я сделаю все, Юрулла.
— Ты меня любишь, я знаю. Несмотря ни на что. Я над тобой смеялась. Понукала тобой. (Анриза
— Нет! Юрулла, не надо. Не говори так.
— Мы с тобой не вчера оделись в кожу Луны. Ты знаешь не хуже меня: я прожила три жизни. Я не выдержу долго — без птички. Но три смены светил обязана продержаться. И ты должна мне помочь. Ты ведь сделаешь это, Анриза?
Анриза кивнула, глотая слезы.
— Вот и славно. Не плачь. Лучше принеси сюда блюдце. Я должна убедиться в том, что Ураульф поскачет коротким путем.
Исси сидел у края обрыва, зажмурив глаза и обхватив руками колени. До обрыва было десять мелких шагов. Время от времени он открывал глаза и пытался смотреть с высоты. Но каждый раз перед ним появлялся Тайрэ и падал спиною вниз. Исси не мог это видеть, его глаза закрывались.
Эти люди были с ним очень ласковы, называли его каруном. Они привели его к Дереву — тому, что он видел в зеркале. У Исси теперь были крылья — такие же, как у Курлыки. Нет, лучше, намного лучше. Большие и белоснежные, они светились на Солнце, и от этого света становилось как будто больше. Свет был доступным, добрым.
Все вокруг ликовали, когда он надел свои крылья. А потом привели сюда и сказали:
— Карун, мы мечтали об этом десять лунных затмений. Лети! Пусть люди увидят, сколько Белого на Вершине. Сколько Белого в Небе!
Но Исси не смог взлететь. Он сразу увидел Тайрэ: как тот на краю обрыва взмахивает руками и падает в пустоту. И услышал слова Мукарана: «Летуны вызывают брезгливость. Все они плохо кончают».
Исси с криком попятился и бросился прочь — туда, где трава и кусты. Где есть, за что ухватиться. Где пустота — не главное.
Те, кто живет на Вершине, разошлись по домам. Лица их были серы.
Надежду сменило отчаянье.
Даридан утешал людей: Нариан (так они называли Исси) не привык к высоте. Он родился и жил в Долине. Но он непременно привыкнет. Надо еще подождать. Сколько? На этот вопрос жрец не может ответить.
Да, теперь он крылатый и больше не носит перчаток. Но он не может взлететь. Ему по-прежнему страшно. Он ничтожен и жалок. Даже летучая мышь спряталась от него.
Нужно встать на краю обрыва, оттолкнуться, расправить крылья и прыгнуть вниз, с высоты. Его отец Нариан ничего не боялся. Но Исси не знал отца.
Он открыл глаза.
С обрыва виднелись предгорья. По узкой горной тропе скакал торопливый всадник — уверенно, без оглядки, не опасаясь провалов и нежданных
И еще он увидел ястреба. Тот набирал высоту.
…Больше Нар не раздумывал. Он сорвался с обрыва, расправил блестящие крылья и бросился наперерез…
ЭПИЛОГ
— Важ! Куда вы бежите?
— Туда же, куда и вы.
— Я бегу, куда все. Куда они все бегут?
— Славить сверхмастера Вальюса.
— Славить? Вы шутите, важ? Или с ума сошли?
— Что вы встали, как пень? Я из-за вас споткнулся. Бегите! Мы опоздаем.
— Но Совет его осудил: он подсмотрел свое Дерево! И оправдывал ведьму.
— В Совете — одни остолопы.
— И его посадили! Вместо этой кейрэчки. У нее оказался браслет, ее пришлось отпустить.
— А браслет, скажите, откуда? Это сверхмастер Вальюс передал ей браслет. Давайте же, важ! Бежим! Иначе мы опоздаем.
— А что случилось-то, важ? Почему нужно славить сверхмастера?
— Башня смотрителей Времени выплыла из тумана. Видно древнюю роспись.
— Роспись? Не может быть!
— А я говорю! Там все, как у Вальюса на барельефе. Лось прижимается к Дереву. А на ветке — белая птичка. Говорят, что Вальюс попросил себе глины в темницу… Слава сверхмастеру Вальюсу!
— Но разве сверхмастер не умер еще до конца войны? В трактире «Большая лосиха»…
— Важ, от разговоров у меня сбилось дыхание. И кто из приличных людей ходит в «Большую лосиху»? Да, кстати! Поздравим друг друга — раз уж мы снова встали.
— Не понял…
— Важ, поздравляю! Наступило Новое Время.
— Как это — наступило? Я ничего не почувствовал…
— Но Солнце-то стало белым!
— Ах, это…
— Ли, выходи! Не прячься.
Это был человек. Ли, однако, повиновалась и поползла на голос. Человек в сапогах. Но можно прыгнуть повыше и достать уязвимое место. Нет, она не посмеет. Человек приносит питье. И Ли уже чувствует запах. Без питья она бы давно уже умерла — как умерли все другие, когда затянулась плешь. Им хватило жизненной силы меньше чем на три Солнца. Но Ли о них не жалеет. Они сторонились ее. Их Ба ее ненавидел. И они ничего не знали о языке травы.
Змея придвинулась к блюдцу. Человеческая рука коснулась ее спины. Можно впиться зубами в серебристую руку. Но питье не дает — отвлекает. И к тому же — мешает свет. Этот, который приходит, подгадывает все так, чтобы Ли привыкала к Солнцу. Поначалу ей было трудно. Но Солнце, питье, рука — все вместе рождает странное ощущение: будто она узнала несколько новых слов. И ей нравятся эти слова.
— Нужно стараться, Ли! Тебе нужна новая кожа. Иначе ты не узнаешь, что значит быть серебристой. А теперь ползи, отдыхай. Я пошлю тебе сон.