Легенда
Шрифт:
— Пропала? — спрашиваю я, стараясь говорить спокойно и совсем не так, как будто я украла лошадь ее брата посреди ночи, когда пыталась скрыться от всадника.
— Да. Она пропала в ту ночь, когда был костер. Очень странно, потому что после того, как мы вернулись, я заглянула в конюшню, и она была там, спокойно отдыхала. Должно быть, кто-то забрал ее ночью или освободил. Я не знаю, как еще она могла убежать.
— Разве ты бы не услышала? — осторожно спрашиваю я.
Она смеется.
— О нет. Только не наша семья. Мы все спим как убитые.
Я заставляю себя рассмеяться. Это объясняет, почему она не слышала, как я стучала в дверь той ночью.
— Что ж, я рада, что лошадь вернулась, — говорю я ей, когда мы продолжаем идти по дороге.
Мэри, тем временем, потеряла интерес к лошади и начала засыпать Брома всевозможными вопросами, рассказывая ему, что она так много о нем слышала. Она спрашивает его о родителях, о том, какой я была в детстве, о Нью-Йорке, на что он отвечает односложно.
Наконец, она говорит:
— Если ты учишься в том институте, я так понимаю, ты тоже ведьмак? Не волнуйся, Кэт мне все рассказала.
Я бросаю на него осторожный взгляд, чтобы он понял, что я рассказала ей кое-что, а не все.
— На самом деле, нет, — признается он, и я впервые по-настоящему слышу обиду в его голосе и понимаю, как сильно это его беспокоит. — Просто меня пропихнули родители.
— Ого, — говорит она, с любопытством глядя на него. — Значит, ты ходишь на занятия по магии и просто…
— Сижу как дурак, — говорит он. — Все в порядке, я привык.
Ох, Бром. Он произносит это со слабой улыбкой, пытаясь притвориться, но я вижу, как ему неприятно.
Как он и предсказывал, когда мы подъезжаем к дому, моя мама недовольна тем, что Мэри с нами. Она, конечно, этого не показывает — это было бы невежливо, а моя мама всегда старалась поддерживать свою добрую, если не сказать сдержанную репутацию в городе, — но я вижу, что она расстроена. Она хотела, чтобы мы с Бромом были вдвоем, кто знает по какой причине, а я полностью сорвала ее план.
Мы все собираемся у камина в гостиной, которая теперь кажется мне чужой территорией. Я беру на себя обязанность помогать Фамке и подавать чай с печеньем. Мама пытается встать и сказать мне, что она разберется, но я возражаю, и Бром, зная, что мне нужно сделать, вовлекает ее в разговор.
— Катрина, — тихо произносит Фамке, когда я возвращаюсь на кухню после того, как подала чай. — Ты же знаешь, что тебе не следует здесь находиться.
— Ты знала, что я вернусь, — говорю я ей, ставя пустой поднос и облокачиваясь на стойку. — Ты же не думала, что я возьму ожерелье и записку и больше никогда тебя не увижу.
— Да, — резко отвечает она, вытирая лоб испачканной в муке рукой. — Я этого ожидала. Вот почему я подарила тебе это ожерелье, — она смотрит на дверь, и на ее лбу появляются морщинки беспокойства.
— Бром и Мэри там, рядом с ней, — заверяю я ее. — Он знает, что делать.
— И ты ему
Я хмурюсь.
— Брому? Конечно, — я беру ее за руку, крепко, но нежно. — Фамке. Ты сказала, что хочешь защитить меня. Ты можешь защитить меня, рассказав все, что знаешь. Пожалуйста. Я чувствую… что мое время на исходе, и у меня нет ответов ни на один из вопросов.
Она резко вдыхает через нос, ее взгляд снова устремляется к двери.
— Пожалуйста, скажи, зачем ты подарила мне это ожерелье.
Она на мгновение поднимает глаза к потолку, словно разговаривая с богом, затем вздыхает.
— Ожерелье принадлежит моей семье, — говорит она с печальной улыбкой. — Мои бабушка и дедушка из Голландии были религиозными людьми, а также язычниками. Да, странная пара. Это ожерелье всегда сочетало в себе две стороны и предназначалось для защиты от тех, кто желает им зла. Камень оникс служит для дополнительной защиты.
Я похлопываю по ожерелью в кармане.
Ее взгляд следует туда.
— Твой отец знал, что однажды он уйдет и останешься только ты. Он доверил мне заботиться о тебе. Когда Бром покинул Сонную Лощину… — она отводит взгляд, качая головой. — Ты не представляешь, как я была счастлива. Я знала, что твой отец был бы рад узнать, что ты освободилась.
Я вздрагиваю.
— Он так сильно ненавидел Брома?
— Ненавидел то, что он олицетворял, — хрипло шепчет она, ее глаза сверкают. — И отсутствие у тебя свободы воли. Пока Бром был рядом, это означало, что твое будущее определено за тебя. И он знал, что планы твоей матери на будущее никогда не учитывали твои интересы.
Я киваю, поджимая губы и пытаясь задать все свои вопросы за короткое время.
— Родители Брома — не его настоящие родители?
— Нет.
— А кто они?
Она пожимает плечами и возвращается к раскатыванию теста.
— Я не знаю.
— От чего ты пытаешься меня защитить? — спрашиваю я ее многозначительно. — Чего так боялся мой отец? Чего боишься ты?
Она бросает на меня мрачный, уклончивый взгляд.
— Твою маму, — шепчет она. — Что она сделает с тобой то же, что сделала с твоим отцом.
Я тянусь и хватаю ее за руку.
— Что она сделала с моим отцом? В прошлый раз ты сказала, что она забирала у него. Что она забирает?
— Она забирает тебя, — шипит она на меня. — Она забирает то, из чего ты сделана, и использует для себя, пока от тебя ничего не останется. Она выкачивает, Катрина. Она выкачивает твою душу.
Я пытаюсь сглотнуть, но не могу. Я едва могу дышать.
— Я познакомилась с твоим отцом, когда ему было двадцать лет, — продолжает она, — он нанял меня еще до того, как женился. Потом появилась твоя мать. Она выглядела на тот же возраст, что и сейчас. Ох, она была хрупкой, всегда болела, была слишком худой, за исключением тех нескольких дней в полнолуние, когда она выздоравливала, потом снова впадала в уныние. Твоя мама не постарела ни на день со дня твоего рождения.