Легенды Дерини
Шрифт:
Склонившись перед алтарем, дабы попросить прощения за этот миг дерзкой гордыни, Дункан опустился на скамью в первом ряду, стиснул руки между коленей и приготовился ждать. Его мысли блуждали, и он невольно засмотрелся на крошечные розы и на львов, что вышила на манжетах рубашки Мариса. Они напомнили ему об огромном гобелене с геральдическими знаками, висящем в парадном зале замка, — том самом, за которым каких-то несколько часов назад они с Марисой прятались, испуганно затаив дыхание… Неужто это и впрямь было только сегодня? Ему казалось, что с тех пор прошли многие годы…
— Это все твои проклятые родичи виноваты! Они не
Дункан Мак-Лайн невольно поморщился, скрываясь за гобеленом и сжимая руку Марисы с такой силой, что у нее даже занемели пальцы. Он никогда не мог и вообразить, чтобы столь высокий и гордый титул, как у его отца, кто-то смел произнести подобным тоном, — словно это было худшее из ругательств. Он ждал, едва осмеливаясь вздохнуть, что последует неминуемый взрыв. Джаред был человеком необычайно терпеливым, — как прекрасно знал его сын по собственному опыту, — но сейчас в доме царило столь невероятное напряжение, что даже сам воздух в замке Кулди мог в любой момент разразиться снопами искр, словно от неудачного колдовства Дерини. Миролюбие герцога было не беспредельным. Да при таких обстоятельствах и сам святой Тейло наверняка не выдержал бы и ответил угрозами на угрозы!
Однако в напряженной тишине голос Джареда прозвучал громко, но на диво спокойно:
— Я вполне готов к тому, что следующими твоими словами будут: «Свершившегося правосудия недостаточно».
В ледяном тоне герцога Кассанского невозможно было уловить ни тени эмоций. Так всегда действовали Мак-Лайны, когда сталкивались с политической ситуацией, из которой не существовало достойного выхода. Хотя Дункан и не видел сейчас отца, но вполне мог представить себе, как тот стоит, гордо расправив плечи и упираясь сжатыми кулаками в бедра, взирая на своего скорбящего соседа и стоически вынося несправедливые обвинения, которые обрушивает на него Каулай в своем горе.
Синие глаза его блестели как зимний лед, на лице была написана решительность и суровость, — в такие мгновения Джареда окружал ореол суровой царственной решимости, которая всегда внушала Дункану с Кевином подлинное благоговение. Джаред в эти минуты так отличался от обычных людей, что оставалось лишь умолять его о прощении и надеяться, что, успокоившись, он вновь станет обычным человеком… Дункан ощутил даже жалость к Каулаю, хотя и опасался, что сейчас герцог Кассанский ничем не сможет пробить панцирь гнева и скорби, которым окружил себя отец, потерявший сына в бессмысленной драке.
— Так что же, ты желаешь, чтобы я отдал тебе жизнь одного из своих сыновей за жизнь твоего? — продолжил Джаред… и теперь уже Мариса вцепилась в ладонь Дункана, больно царапая кожу ногтями. — Или ты предпочтешь затеять кровную месть… что приведет к тому же самому результату? Каулай, во имя любви к Господу нашему, образумься. Неужто новые убийства вернут Ардри из мира мертвых? Умоляю тебя… успокойся! Человек, убивший твоего сына, был и сам казнен на месте. Твоего сына, хотя он не был женат и не породил на свет наследников, все же будут оплакивать женщины и дети… У моего человека была семья, и теперь они остались без кормильца. Неужто этого тебе недостаточно?
— Недостаточно, — отрезал Каулай столь же холодным и ровным тоном, как у Джареда, но полным столь невыразимой муки, что Дункан не выдержал и отвернулся, уткнувшись лбом в плечо Марисы, ибо, будучи Дерини, он не в силах был выдержать подобного наплыва чувств… — Потому что это мой сын мертв, и, как ты верно сказал, я не способен вернуть его. Потому что я не забуду до конца своих дней, что его убил один из Мак-Лайнов. Ты слышишь, герцог Кассанский, рука жителя Приграничья пролила кровь сородича! Хоть ты и стал больше похож на жителя долины, потому что с каждым годом все больше времени проводишь при дворе Халдейнов, но ты не можешь не знать, что у нас, в нагорьях, долгая память.
— Ты слепец, Каулай, но я от всей души сострадаю тебе, — со вздохом отозвался Джаред. — Однако помяни мое слово… Если ты вздумаешь вернуться на землю Мак-Лайнов с оружием, в поисках возмездия, которое уже было даровано, то мы дадим тебе такой отпор, которого эти нагорья никогда не забудут. Ибо больше всего на свете я не выношу одного: когда у человека есть голова на плечах, но он отказывается мыслить здраво!
— Мы не можем позволить им разойтись вот так! — свистящим шепотом обратилась к Дункану Мариса. Он ощутил ее теплое дыхание на своей щеке. С трудом подняв голову, юноша с тоской взглянул на свою возлюбленную.
— Но как мы сможем их удержать? — вопросил он в ответ. — Выйти посреди двух армий наших родичей, умолять их остановиться, попасть под случайную стрелу и тем самым лишь подлить масла в огонь взаимной вражды?
Мариса пальчиком коснулась его губ. Они слышали звук шагов и удаляющиеся голоса. Их отцы покидали зал, продолжая спорить между собой. Свита двигалась следом, и члены отныне враждующих кланов бросали друг на друга взгляды, полные недвусмысленной угрозы. Мариса выглянула из-за огромного гобелена. Сейчас зал был пуст, и она вышла на свет, вытащив Дункана за собой.
— С тобой все в порядке? — негромко спросила она, заботливо вглядываясь ему в лицо. — У тебя ужасный вид!
— Могу себе представить. — Дункан с трудом сглотнул. Мать много раз предупреждала его о необходимости крепких ментальных щитов. Она также рассказывала о силе эмоций, которые люди не способны сознательно контролировать. Она часто говорила об этом, но он слишком невнимательно слушал…
Дункан закрыл лицо руками, с силой прижимая пальцы к глазам. Он торопливо применил деринийское заклинание, чтобы изгнать усталость, волной накатившую на него, и поднял ментальную защиту, дабы укрыться от тревоги и страха, царивших повсюду в доме.
— Не тревожься, — с некоторым запозданием заметил он Марисе и широко улыбнулся. — Сейчас все пройдет.
— А священники еще говорят, будто все способности Дерини от дьявола, — с горячностью воскликнула Мариса. — Только удивительно, почему же дьявол тогда так жесток с ними!
— Забудь об этом, — попросил ее Дункан и, взяв за руку, вывел из парадного зала в коридор. Там, приложив палец к губам, он призвал возлюбленную к молчанию. Бросив встревоженный взгляд из-за угла, чтобы убедиться, что никто посторонний не встретится им за поворотом, он торопливо пробежал к лестнице, увлекая Марису за собой, пока она не остановила его. Они распластались у стены.