Легенды и были Кремля. Записки
Шрифт:
Вскоре Никита Панин, с трудом пробившийся через толпу, заполонившую весь дворец, поднес Екатерине только что составленный манифест. Подписав манифест, Екатерина встала и в мгновенно наступившей тишине торжественно-строго, заметно волнуясь, зачитала его. «…Того ради, — твердо чеканила каждое слово новая государыня, — убеждены будучи в опасности для всех наших верноподданных принуждены мы были, приняв Бога и его правду, себе в помощь и особливо видя к этому желание всех наших верноподданных ясное и нелицемерное, вступить на престол наш самодержный, в чем все наши верноподданные присягу нам
В этот же день вечером государыня, облачившись в гвардейский мундир капитана Талызина, и княгиня Дашкова в мундире поручика Пушкина верхом на конях, во главе 25-тысячного войска, исполненные мужества и силы, взяли путь на Петергоф.
То было триумфальное шествие.
По прибытии в Петергоф они узнают, что император бежал сначала в Ораниенбаум, затем в Кронштадт с намерением овладеть флотом. Император опоздал…
Адмирал Талызин, уже к этому времени принявший командование крепостью и флотом, не позволил императору даже высадиться. Императрица оказалась предусмотрительнее. Несчастный Петр III вернулся в Ораниенбаум в совершеннейшей растерянности. Вскоре он отправляет срочное послание супруге с покорным согласием отречься от престола.
Екатерина торжествовала…
После краткого отдыха в Петергофе счастливая императрица, снова верхом на коне, в мундире, в шляпе, украшенной лавровой ветвью, во главе огромного войска направилась в столицу.
Город встретил государыню восторженно, толпы возбужденных людей бежали навстречу. «…Гусарский полк шел впереди, потом мой эскорт, составленный из конной гвардии, потом непосредственно за мной весь мой двор; гвардейские полки по старшинству и три линейные полка, — вспоминала Екатерина II. — Я въехала в город при громких возгласах и так доехала до Летнего дворца, где меня ожидал двор, Синод, мой сын»[39].
После торжественной обедни и молебна Екатерина II принимала бесконечные поздравления и представляла двору новых приближенных. Аттестуя Екатерину Романовну Дашкову, императрица воскликнула: «Вот княгиня Дашкова! Кто бы мог подумать, что я буду обязана царским венцом молодой дочери графа Романа Воронцова!»[40].
Глубокой ночью усталую и счастливую императрицу разбудил дежурный офицер, сообщивший о волнении, охватившем войско. Прошел слух, что три тысячи голштинцев идут ко дворцу. Государыня, снова облачившись в мундир, отправилась к войскам, чтобы засвидетельствовать им свое здравие. Успокоенные солдаты вернулись в казармы. Столица затихала…
«…Итак, Бог довел нас к цели, — вспоминала императрица, — им предопределенной, и все это кажется скорее чудом, чем предвиденным и кем-нибудь устроенным делом»[41].
P.S. Екатерина II больше никогда не надела мундир капитана Талызина, но он чудесным образом уцелел до наших дней.
Здесь хотелось бы рассказать о прекрасной легенде дня сегодняшнего. Летом прошлого года одна известная художница по костюмам изучала в запасниках Государственного исторического музея коронационные платья императорского дома Романовых. Как вдруг мимо нее пронесли нечто — бесформенное сукно, серо-зеленого цвета, и одновременно она почувствовала, будто рядом пролетело что-то живое и сильное. Чувство это было столь же сильным, сколь и необъяснимым.
На вопрос, обращенный к служителю: «А что это было?» — последовал ответ: «Мундирное платье Екатерины Великой. То самое, в котором она делала переворот». Казалось, обычное платье из обычного офицерского сукна, но прикосновение этого немыслимого энергетического крыла художнице запомнилось на всю жизнь. Так рождаются исторические легенды…
ПОСЛЕДНИЙ ВИЗИТ К ВОЛЬТЕРУ
Поздней осенью 1782 г., вскоре по приезде в С.-Петербург княгиня Дашкова получила учтивое письмо-приглашение от бывшего секретаря Вольтера господина Жан-Луи Ваньера с убедительной просьбой посетить его.
Из письма Екатерина Романовна узнала, что адресат теперь проживает в столице и «будет весьма рад» показать княгине библиотеку покойного хозяина, которую императрица Екатерина в 1779 г. выкупила у госпожи Лумзи Лени, единственной наследницы и племянницы Вольтера.
Далее господин Ваньер сообщал, что он перевез все книги в целости и сохранности в Россию и долгие дни и месяцы трудился, восстанавливая библиотеку в том же виде, в каком она была при жизни Вольтера в Ферне в Швейцарии.
Показывая княгине рукописный каталог библиотеки, составленный им лично, господин Ваньер не без гордости заметил: «Государыня Императрица отметила мои заслуги, пожаловав мне пожизненную пенсию в 1500 ливров….»
Секретарь продолжал говорить и говорить, а Екатерина Романовна в оцепенении застыла на пороге библиотеки.
Изумленному взору ее предстала большая комната с высоким сводчатым потолком, заставленная массивными книжными шкафами. Уютно потрескивали дрова в камине, в тяжелых бронзовых канделябрах мерцали толстые свечи, в свете которых тускло поблескивали золотые переплеты старинных фолиантов. В глубине комнаты виднелся бюст Вольтера работы знаменитого Гудона, в простенке висела картина «Вольтер за шахматным столиком», написанная Жаном Гюбером еще при жизни «фезжейского патриарха».
Дополняли обстановку библиотеки знаменитое вольтеровское кресло и темные бархатные гардины на узких стрельчатых окнах. «Боже, — пронеслось в ее голове, — все-все, как когда-то в Ферне, той далекой весной 1770 г.!» Екатерине Романовне ясно вспомнился ее первый визит к знаменитому философу.
Его замок «La Delice» («Отрада») был расположен на живописном берегу Женевского озера. Хозяин его перестроил на свой вкус, а вокруг разбил прекрасный экзотический сад. Тогда княгиня застала Вольтера тяжело больным. Едва оправившись от приступа, он принял ее в своем рабочем кабинете, лежа на кушетке.
Вольтер с нескрываемым любопытством смотрел на невысокую миловидную женщину, одетую во все черное, которая стремительно вошла в комнату и вдруг замерла, склонившись в глубоком поклоне. Наконец она заговорила…
Княгиня дословно помнила свою извинительную речь за несвоевременный визит и просьбу перенести беседу на день или два. Видимо, Вольтера поразило не только ее безупречное французское произношение, но и мелодичный тембр голоса гостьи.
В ответ он театрально воздел руки и воскликнул: «Как! У нее и голос ангельский!..»