Легенды и сказания крыма
Шрифт:
И летело время, свивая вчера и сегодня в одну пелену.
Только раз, вернувшись из сада, не узнал старик прежней Раймэ. Такие глубокие следы страданий отпечатались на её прекрасном лице; такое безысходное горе читалось в её взоре.
«Раймэ, что с тобой», подумал он, но не сказал, потому что замкнулись её уста.
И подул ночью горный ветер и донёс до спящего Курд-Тадэ речь безумия и отчаяния.
— Милый, желанный, свет души моей. Вернись. Забудь злую чаровницу. Вернись к своей любимой, как ты её называл. Вернись и навсегда. Скоро старый смежит очи, и я буду твоей, твоей женой, твоей маленькой, лучистой Раймэ.
Проснулся Курд-Тадэ и не нашел близ себя юного тела, а на пороге сеней
Чуть-чуть начинало светать. Скоро муэдзин пропоет с минарета третью ночную молитву. Хаджи, не замеченный никем, вышел из усадьбы и пошел к Папас-тепэ.
На средине горы некогда ютился греческий храм, и от развалин храма вилась по скале на самый верх узкая тропинка.
Никто не видел, как карабкался по ней старый Курд-Тадэ, как припал он к земле на вершине горы, как крупная слеза скатилась впервые из глаз святого.
Не знал хаджи лжи. А ложь, казалось, теперь стояла рядом с ним, обвивала его, отделяла, как густой туман, душу его от вершины горы, к которой он припал.
И услышал он голос Духа. И ответил хаджи на этот голос — голосом своей совести:
— Пусть молодое вернется к молодому и пусть у молодости будет то, что она боится потерять. Если угодна была моя жизнь Аллаху, пусть Великий благословит моё моление.
И в молении, не знающем себя, душа святого стала медленно отделяться от земли и уноситься вдаль, в небесную высь.
И запел в третий раз муэдзин.
И голос с неба сказался далеким эхом: — Да будет так.
С тех пор на гору к могиле святого ходят отузские женщины и девушки, когда хотят вернуть прежнюю любовь.
Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.
Крымские татары чтут могилы праведных людей — азизов. Признание азизом совершается обыкновенно после того, как несколько почтенных лиц засвидетельствуют, что видели на могиле зеленоватый свет и что над поклонявшимися могиле совершались чудеса. Если имя святого не сохранилось в народе, то азиз именуется по местности, где он погребен; так Святая могила на Папастепэ принадлежит неизвестному азизу. Но в детстве я слышал имя хаджи Курд-Тадэ, которое приурочивалось к Святой могиле, почему я и привожу это имя в легенде. Звание хаджи присваивается лицам, посетившим Мекку. Посещение этого священного города установлено ст. 192-м, гл. 2-ой и ст. 91-м главы 3-ей Корана. При возвращении хаджи из Мекки, его встречает вся деревня, с великим преклонением и провозглашением хаджи, освященным св. Духом. Минарет — каменная или деревянная башенка, с внутренней лестницей и балконом, откуда муэдзин совершает свой призыв. Муэдзин — дьякон. В час молитвы он, после омовения, поднимается на минарет (могут и другие лица) и, обходя кругом балкончик, возглашает нараспев: «Великий Боже, исповедаю, что нет Бога — кроме Аллаха и Магомет его пророк». Затем, оборачиваясь на восток, он называет иноверцев — дурным народом, а на юг шлет призыв: «О, достойный народ, приходи к поклонению, приходи к спасению!» Намаз — молитва. По учению Магомета намаз следует совершать пять раз в день, а именно: при заходе солнца, два часа спустя, перед рассветом, в полдень и в три часа пополудни.
Молитва Гахама (караимская легенда)
Давно, давно, еще до прихода потомков Чингисхана, славился в Крыму хазарский хан Ратмир своей мудростью, справедливостью, добротой и щедростью. Ни до него, ни после него не было равного ему по доброте и щедрости: будь у скупости ветви и повернись хан Ратмир к ним лицом, они покрылись бы плодами благодеяний, обратись Черное море в чернила, и московские степи в бумагу — не описать добрых
Это он велел запечатать Шайтан Чокрок (Чертов ключ) около Кок-Тобели — этот ключ так и до сего времени зовется. Вода этого ключа помрачает разум человека: глаза того, кто попробует этой влаги, видят только то, что угодно Шайтану, уши слышат только одни дьявольские нашептывания, память забывает все, все прошлое, как бы оно ни было дорого, руки перестают творить угодное Богу, а язык начинает болтать и вертеться, как шапка на голове неверных.
Кконцу 25-го года славного благополучного царствования хана Ратмира послал Господь в течение многих лет страшный северо-восточный ветер. Дул беспрерывно семь лет этот все иссушающий ветер из московских степей, не имеющих предела, и наступила небывалая засуха, исякли все ключи, пересохли крымские реки: умолк веселый Салгир, исчезла мрачная Альма, обнажила свое каменистое дно шумная Кача, зачахли берега мутной Карасу, и напрасно крымская форель искала убежища в глубоких ключах крымских скал. Следующую весну и они пересохли.
Впервом же году наведенного Господом бедствия осыпался неоплодотворенным белоснежный цвет миндаля, розовый цвет персика, белый цвет вишен и черешен, цвет яблонь и груш, быстро зачахли в серой и знойной пыли молодые и сочные побеги винограда. Погибли посевы и травы. Отощали курдюки у овец, свисли горбы у верблюдов. Появилась болезнь на скоте и на людях, и стал страдать народ от жажды и голода.
Начальник конницы хана Ратмира и его советники предложили распечатать Чертов ключ и дать своим подданным хотя и тлетворной, но все-таки жажду утоляющей влаги.
Хан Ратмир колебался
— Как же я смогу управлять людьми, которые сойдут с ума.
— Ну что же, — будем пить и мы, — успокаивалначальнк конницы.
Хан не решался.
Ижил в то время в столице хана Солхате ученый караим Гахам Шемуэль, и записывал изо дня в день на пергаменте все великие дела хана Ратмира. Хан обратился к нему за советом.
Гахам горячо советовал не открывать опасного ключа и положиться на милость Господню.
— Подумай, лучезарный повелитель, — сказал он, — во что обратятся твои подданные: влага этого источника лишит их рассудка. Не надо отчаиваться. Господь страшен в своем гневе и безграничен в своей милости. Нужно вытерпеть Божью кару. Как ни тяжело пережить эти испытания, Иову было хуже. Потерпим, будем просить милости у Господа Бога, будет хуже, если люди перестанут быть людьми. Будем поддерживать жизнь небесной росой.
— Ему, тощему мудрецу, легко питаться росой, — а как быть человеку рабочему, — заметили истощенные подданные хана Ратмира.
Хан послушался совета Гахама Шемуэля и долго не отворял рокового ключа, но когда бедствие достигло крайних пределов и изможденные люди возопили к своему повелителю, хан Ратмир велел снять печати с Чертова ключа. Весело и шумно сверкая, побежала с Кок-Тобели соблазнительная, светлая прохладная струя, все — и молодой и старый — бросились утолять жажду влагой студеного ключа, потрясающего разум человека. Один Гахам Шемуэль удержался.
Он ушел из столицы на ближайшую гору Агормыш, собрал в большую кучу разбросанные каменья, сложил их аккуратно; горячий ветер, проникая кучу, оставлял на холодной поверхности камней капли воды, которые стекали из-под кучи и давали достаточно воды, чтобы покрыть все потребности старца. И смотрел со своей высоты Гахам Шемуэль на все, что творилось в городе, редко спускался в одичавшую столицу и записывал изо дня в день, что творилось на его глазах, на отдельных листках пергамента.