Легенды Львова. Том 1
Шрифт:
Чувство вкуса и правды
Некоторые врачи держали на Луцика зуб. Отбивали у него пациентов. Вот они посоветовались и решили, что пойдёт один из них и скажет, что заболел, но какой-то такой редкой болезнью, от которой лекарства не было. Тогда у них получится Луцика высмеять.
Так они и сделали. Пришли к нему целой общиной, а там на дворе уже целая толпа больных.
– Пан Луцик, – говорят они, – один наш коллега тяжело заболел. Мы собрали консилиум, но не нашли ответа. Может, вы поможете?
– А
Тут этот «больной» выступил вперёд и отвечает:
– Уже пару дней не чувствую во рту вкуса. Не могу отличить хлеб от картошки, огурец от яблока. А беда ещё и в том, что правды не распознаю.
Луцик призадумался, но через миг сказал:
– Подождите. Будет вам лекарство.
Тихонько зашёл за дом, где у него козы паслись, насобирал козьего помёта, завернул его в листок капусты и возвратился к пациенту.
– Ну, прошу пана, вот вам лекарство. По три шарика три раза в день, хорошо пожуёте и запьете простоквашей.
– Можно уже? – спросил тот.
– Почему нет?
«Больной» развернул капустный лист, подмигнул своим коллегам и, посмеиваясь, положил на язык три шарика. Когда его зубы разжевали «лекарство», наконец до него дошло, что это помёт.
– Тьфу! Это какое-то свинство! Вы меня кизяками лечите?!
– Ну, видите, какое это хорошее лекарство! – воскликнул Луцик. – Сразу и вкус во рту появился, и правду распознали.
Врачебная практика
Неподалеку от Луцика жил сапожник, сын которого был страшным лентяем.
Сапожному делу учиться не хотел, а вбил себе в голову, что станет так же паном доктором. Правда, пока даже подписаться мог с трудом.
Сапожник пришёл к Луцику и начал просить, чтобы тот взял его сына в ученики. Луцик терпеливо объяснял, что врачом так просто стать нельзя и что для этого нужно много усилий, а сын ленится. Ничего не помогало. Сапожник каждый день приходил и просил.
Наконец Луцик не смог больше отказывать и согласился. Первые несколько дней мальчуган носил за врачом его инструменты и помогал то в том то в сём. Но вот пришли они к больному, который лежал на кровати и стонал. Это был местный почтальон, и жаловался он на боли в животе.
Луцик спросил его, что он ел, покачал головой, а дальше говорит:
– Я бы хотел посмотреть на ваш стул.
– Прошу, тут, под кроватью, – сказала жена почтальона и вытащила из-под кровати горшок, полный фекалий.
Луцик с серьёзным лицом взял у неё горшок, внимательно осмотрел его, принюхался, и подсунул под нос ученику. Но тот отпрянул, крутя носом.
Луцик взял кусочек на палец, покрутил перед глазами и положил в рот. Мальчик вытаращил глаза от ужаса. А врач спокойно пережёвывал и что-то мурлыкал под нос, размышляя, какой диагноз поставить.
– Что-то не пойму, – наконец сказал он ученику. – Нука, ты ещё попробуй.
Услышав это, мальчик закрыл руками рот и вылетел
Ясное дело, что с той поры сын сапожника и думать забыл о лечении и взялся таки за сапожничество. И, говорят, неплохим сапожником стал.
Глупый Ясь
Долгое время это была типичная и характерная фигура львовской улицы. Настоящее имя его было Иван Лиса. Родился он на склонах Каличей горы в бедной семье. Мать его продавала борщ. Дата рождения Яся неизвестна, зато известно, когда он умер, – 19 декабря 1903 года.
Настоящее его имя Львов узнал из посмертных открыток, которыми оказал почести памяти глупого Яся владелец похоронного заведения, пан Курковский. Вместе с Яськом сошла в могилу и часть истории Львова. Это был последний из могикан старой жизни, которого знал даже самый маленький ребенок.
Ясь был сумасшедшим. Но это сумасшествие было тихим и ненавязчивым. Улыбка озаряла его лицо, будто какая-то звезда постоянного удовлетворения миром, собой, людьми. Такой светлый оптимизм и наивную философию можно встретить разве что у ребенка.
Смеялся он над всеми и над всем – в хорошую погоду, и в дождь, и в мороз, и в пургу. Смеялся на похоронах так же, как и тогда, когда с толпой детей шёл за военными музыкантами.
Люди говорят, что есть что-то святое в таком тихом сумасшествии, когда сам Бог затуманивает душу и отгораживает её от забот и хлопот. Если это правда, то Ясь был самым счастливым человеком во Львове, хотя бы потому, что всю жизнь был ребенком, даже когда поседел и сгорбился.
Он прославился благодаря своим философским размышлениям на тему жизни и смерти. Смерть у него была персонифицирована в образе пана Курковского – властителя чёрных лоснящихся катафалков, резных гробов, ярких свеч, мастера погребальных церемоний, в которых принимали участие пышно наряженные прислужники. Эти похоронные процессии сопровождала стая зевак и ребятишек. И, конечно, без Яська обойтись не могли.
– Всех добрых людей забрал пан Курковский, – вздыхал Ясь, – а остались одни бездельники…
Ясь носил длинный ободранный плащ, пожелтевшие ботинки на босу ногу, а на голове – засаленную ярмолку (суконную шапку с бараньей оторочкой). Он был постоянной декорацией старого города. Любил заходить в отель «Жорж», откуда танцевальным шагом, громко напевая, отправлялся на Рынок. А за ним бежала целая компания ребятишек, от которых ему приходилось отбиваться пинками.
Средств на существование у него не было никаких. Кто-нибудь порой что-нибудь даст, чем-нибудь угостит. Вокруг него собиралась толпа торговок, батяров, а то и случайных прохожих – фирман, который бросил телегу, служанка с корзиной, полицай… Всем было весело слушать Яська.