Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни
Шрифт:
В стране, в которой со второй половины 1920-х годов весь не приспособленный под советскую идеологию джаз официально «опускали», обрекая его лучших исполнителей играть в ресторанах и в кинотеатрах между сеансами, такое стало настоящим потрясением. Особенно для молодых людей, довольно рано, что называется, «опаленных джазом». Большинство имен мы уже называли в главе, где рассказывалось о лучших годах ресторанов «Метрополь» и «Коктейль-холл» — этих культовых для многих послевоенных неформалов заповедных зон, где формировалась разновозрастная гвардия по-настоящему джазовых музыкантов. Одни, как тот же всегда тонко ведущий свою партию Александр Рывчун, замечательный пианист-импровизатор Леонид Кауфман или более молодой выпускник музыкальной школы при Московской консерватории Юрий Саульский, успевший тем не менее в составе квинтета-секстета поиграть и у Лени Геллера на танцах в «шестиграннике», и у Яна
Действительно, в отличие от Саульского Леша Козлов был уже из следующего поколения. «Поезд на Чаттанугу» эти ребята захватили в младшеклассниках. Именно тогда, мажорно прогрохотав мимо них на киносеансах, он, казалось, бесследно и навсегда исчез.
Ан нет! Когда те же самые ребятишки перешли в пятые-шестые классы, эти ритмы — правда, полуподпольно — снова вернулись. И для кого как, но для Леши вдруг стали даже роднее, чем стук футбольного мяча. В старшеклассниках серьезное увлечение джазом, между прочим, спасло Алексея от чрезмерного увлечения «стиляжничеством». Очень скоро ортодоксальные стиляги, кое-как подсмотревшие свой «стиль» через щелки в железном занавесе, стали Алексею неинтересны. Слишком уж сильно от их агрессивного «самострока» и тусовочных бравад на «хатах» и в «Коктейль-холле» разило провинциализмом. Поэтому в институте ему ближе стали «штатники», которые, в отличие от «самопально лабающих», однозначно предпочитали «фирму». То есть если одежду, то настоящее «made in…»; если джаз, то из первоисточника, коим тогда заслуженно считалась программа «Голоса Америки» Music USA. Правда, чтобы все это тогда раздобыть, требовались невероятные ухищрения. Но тут из Кремля прописали стране «политическую оттепель», которая весьма в этом направлении подсобила.
Самым ярким пятном той поры стал Московский международный фестиваль молодежи и студентов 1957 года. Буквально только что — и казалось, навсегда — прочно упакованная в «совпаршив» столица вдруг празднично помолодела от веселой раскованности одетых в ладную джинсу юных посланцев планеты. А на некоторых концертных площадках города даже заиграл джаз. Матерых политических бойцов с раритетного бронепоезда «ЦК КПСС» эти завезенные иностранными гостями упругие ритмы никак не поколебали. Зато где-то в унисон завибрировал их кадровый комсомольский резерв. Тем, дабы не ударить в грязь лицом перед прогрессивной молодежью мира, вечно правящая партия советского начальства доверила идейно-культурно опекать на фестивале своих сверстников. Однако «партотцы» опрометчиво забыли, что их «комдети» — сами из послевоенного мальчишника. И стало быть, еще задолго до начала своей комсомольской карьеры так или иначе, но тоже подсели на джазовый экспресс. А он, между прочим, пилил на всех парах не куда-нибудь, а в Чаттанугу (штат Теннесси).
То, что уже при подготовке к фестивалю некоторые кураторы и их подшефные спелись, для легальной встречи отечественных джазменов со своей аудиторией имело решающее значение. Благодаря этому уже в 1956 году Юрию Саульскому удалось создать при Центральном доме работников искусств (ЦДРИ) молодежный ансамбль, который почти целиком состоял из импровизаторов. Биг-бенд ЦДРИ пользовался бешеным успехом. И очень достойно выступил на небольшом джазовом конкурсе, который в рамках фестиваля проходил в бывшем Доме кино на Поварской улице. Случившееся было почти беспрецедентно: после десятков лет гонения джаз в стране вышел из подполья.
Далее уже свое слово — в плане попыток создать в столице нечто вроде джаз-клуба — попытались сказать энтузиасты — единомышленники Алексея Козлова. Ему — тогда уже набирающему силу джазовому саксофонисту — даже удалось немного поиграть со своим квинтетом в первом из таких клубов. Он камерно существовал в ДК энергетиков на Раушской набережной.
Будущее, казалось, внушало отечественному джазу, а также его только-только начинающей формироваться аудитории надежды. К тому же в 1960 году в Москве планировалось проведение очередного международного молодежного форума. И его комсомольским организаторам позарез требовалось что-то «эдакое для атмосферки». Однако на этот раз номер не прошел. «Старшие товарищи» от затеи отмахнулись. А клуб на Раушской прихлопнули. Казалось, железный занавес снова стал опускаться. Но вдруг случилось то, что еще сравнительно недавно самым безбашенным джазовым фанатам из ликвидированного в 1955 году «Коктейль-холла» казалось прекрасной и невероятно далекой мечтой. Джаз сначала заиграли в только что открытом кафе «Молодежное». А вслед за ним и в нескольких других кафе, расположенных в самом центре Москвы.
Как такое могло случиться и во что вылилось — стоит отдельного рассказа.
«Молодежное». А также другие некулинарные премьеры, которым все время приказывали недолго жить
«Любите ли вы Бетховена?» — спросили как-то Джона Леннона на пресс-конференции во время первых гастролей «Битлз» в США.
«О да! — сохраняя серьезность, ответил он. — Особенно под него танцевать!»
В Советской России полвека танцевали под джаз. Правда, подразумевая под этим любую пригодную для притопа музыку. Понимание того, что джаз может быть серьезным, что танцевать под него — все равно что плясать гопака под Бетховена, пришло не сразу. Но в том, что это случилось, большую роль сыграл октябрьский 1961 года XX съезд КПСС. И конечно, настырность рвущихся из подполья отечественных джазменов, которых эта самая КПСС туда и загоняла.
Именно в этом месте власти позволили открыть кафе «Молодежное», куда в дни съезда можно было бы завести гостей из некоторых братских партий и сказать: «Смотрите, какой у нас социализм без берегов — даже джаз есть». Впрочем, днем «Молодежное» работало в режиме обычного общепитовского заведения: сосиски с горошком; яичница-глазунья и кофе с песочником. Ну, можно было еще заказать бокал сухого красного вина типа «Старый мельник».
Однако все преображалось клубными вечерами шесть раз в неделю. Тогда узкий, похожий на кишку зал на сто мест буквально трещал от наплыва посетителей. Вдвое больше завидовало в очереди за дверями. Еще бы! Счастливцев внутри угощали своими стихами молодые, но уже очень популярные звезды советской поэзии Е. Евтушенко, Р. Рождественский, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина. С ними неформально общались известные всей стране люди: от «улыбчатого» Юрия Гагарина до «певучего» Марка Фрадкина. Первый космонавт звал молодежь в межпланетное будущее. Известный композитор делился творческими планами. И даже вдохновился в этих стенах на создание песни, которая так и называлась — «В кафе «Молодежном».
И все же главным блюдом для многих были завершающие вечер выступления джазовых ансамблей. Поскольку иных мест, где можно было бы свободно послушать выступление парочки самых, пожалуй, ярких из них — квартета Г. Гараняна и квинтета А. Козлова — попросту не было. А в «Молодежном» они выступали постоянно. И не только они. В 1962 году в этом кафе даже состоялся Первый фестиваль джаза. Довольны остались все. Особый повод радоваться был у участников. Все-таки их музыка и они сами были наконец-то легализованы. Могли формировать свою аудиторию. А значит — вместе с ней профессионально и творчески расти.
При этом почти каждый догадывался, что эта «панама» ненадолго. Что их трио, квартетам и секстетам отведена роль гарнира к идеологическому блюду, которое готовили в ЦК ВЛКСМ, а то и повыше.
Впрочем, был в этом высочайшем «крышевании» и плюс. Потому что очень скоро вечера в «Молодежном» прикрыли (говорят, по жалобе на страшный шум некоего жившего в этом же доме генерала). И ребята оказались один на один с Московской организацией московских ансамблей — сокращенно МОМА. В иных условиях ожидать чего-либо хорошего от этой конторы, курирующей всю работу музыкальных коллективов в кафе и ресторанах, джазменам не стоило. Но МОМА, видимо памятуя о противоречивых медвежьих разворотах еще более высоких кураторов, форсировать события не стала. А повела себя как кукушка. В том смысле, что, сказав новым детишкам «живите!», в заботе о «гнезде» предоставила их самим себе. «Кукушата» оказались ребятами не промах. Когда нужно, умели «скорешиться» со сверстниками в МГК ВЛКСМ. Когда требовалось, ныряли под крыло Московской организации союза композиторов. А в результате очень скоро джаз стали играть в кафе «Аэлита» около Маяковской и в «Синей птице» на улице Чехова (ныне Малая Дмитровка). По сравнению с «Молодежкой» в «Синей птице» разговоров было гораздо меньше. Зато импровизационные выступления (ночные джем-сейшен) проходили с гораздо большим драйвом. Что в общем-то неудивительно. Обстановка была более располагающей, а импровизировали лучшие на то время отечественные джазмены — в том числе те же Козлов с Гараняном.