Легенды неизвестной Америки
Шрифт:
Расчёт был верный. Я объяснил Биру его последнюю (конечно, он этого не знал) роль. Я рассказал, что в определённый день в его дверь позвонит или войдёт без звонка один человек; фотографию я ему показал. Бир должен был посмотреть в глазок (да, дверь у него была сплошная, без стекла), убедиться в том, что это Тэмбэл, а потом уйти через заднюю дверь. Но у задней двери ждал я. Под дулом пистолета я отконвоировал Бира в кухню и начал стрелять. Всё это время Тэмбэл стоял перед дверью и ждал, что ему откроют: это сыграло мне на руку. Когда агент появился с пистолетом наголо, я выстрелил в баллон, откуда пошёл газ. Тэмбэл, естественно,
Зачем всё это нужно было? Чтобы уничтожить труп Бира и сделать его невозможным для опознания, особенно по отпечаткам пальцев. О том, что у агентуры нет моей зубной карты, я знал.
Единственное, о чём я жалею, так это о том, что сгорели письма Ирмы. О, это была самая страстная и сильная женщина в моей жизни. Не знаю, любил ли я её. Но я и сегодня вспоминаю её тело со сладострастным содроганием.
В 1982 году в США вышел сборник Стивена Кинга «Четыре сезона», в котором была повесть «Способный ученик». К тому времени я читал всего выходящего Кинга, мне нравился его сухой повествовательный стиль и мрачное, жестокое содержание произведений. В герое «Способного ученика» я пытался узнать себя — и не узнавал. Мы всегда были сильнее других, мы, рассеянные по всему миру бывшие офицеры Тысячелетнего рейха. Мы умели быть жестокими, непоколебимыми, скрытными, бесстрашными. Мне стыдно смотреть на мальчишек со свастиками на рукавах, которые ходят с бейсбольными битами, отлавливая чернокожих в неблагополучных районах крупных городов. Мне стыдно смотреть на бритоголовых дураков, позорящих имя фюрера даже простым поминанием в разговоре. Да начнись сейчас война, они бы обмочились со страху и спрятались в свои квартирки.
У нас, последних, нет достойной смены. Когда мы умрём, с нами умрёт рейх. Но пока мы живы — он существует. Поэтому в какой-то мере я имею право сказать, что мы всё-таки победили.
Мы победили.
Наследие мистера Джеймса
Джесси Джеймса убили незадолго до моего рождения, в 1882 году. Роберт Форд, двадцатилетний негодяй, мелкий подшиванец банды Джеймса-Янгера, застрелил его подло, в спину, когда тот сметал пыль с картины. В принципе, Джеймс был готов к смерти. Она столько раз миновала его, что он привык к её постоянной близости.
Форда убили в 1892 году, когда мне исполнилось девять лет. Его застрелил из ружья некто Эдвард Кейпхарт О'Келли. Он вошёл в салун города Крид, что в штате Колорадо, поднял свой ствол, сказал «привет, Боб» и нажал на спуск. О'Келли попал Форду в шею.
Эдварда О'Келли убили в 1904 году, тринадцатого января, в день моего совершеннолетия. И несмотря на то, что О'Келли в этой истории — никто, всего лишь человек, который убил человека, который убил Джесси Джеймса, именно О'Келли стал причиной того, что я вышел за рамки закона.
В моём детстве только и разговоров было что о Джесси Джеймсе. Мои сверстники равнялись на него, рассказывали о своих планах по становлению великими бандитами, проглатывали дешёвые книжонки с выдуманными приключениями Джесси. После убийства Джеймса его тело выставляли напоказ, сам Барнум хотел приобрести его, мумифицировать и сделать из великого преступника аттракцион. Но не вышло, родственники Джеймса всё-таки отвоевали труп и захоронили его по человеческим и божьим законам.
Смерть Форда я как-то пропустил. Конечно, о ней писали в газетах, но нужны ли газеты девятилетнему мальчишке? Нет, конечно.
Время шло, я становился старше. Работал сначала на лесопилке простым рабочим, потом под моим началом появилось несколько человек, а к двадцати одному году я уже достаточно разобрался в работе с лесом, чтобы организовать собственное дело. Нанял несколько человек на скопленные деньги, построил небольшую лесопилку, начал поставки древесины для различных нужд. Ничего особенного, в общем. Жили мы тогда в Пенсильвании, близ Джонсонбурга, довольно большого города, где было достаточно клиентуры для моей лесопилки.
Но спустя несколько дней после моего совершеннолетия (двадцать один год, если кто-то сомневается) я прочёл в газете о смерти некоего Эдварда О'Келли. Потом я узнал, кем он был и кем был тот, кого О'Келли некогда убил. И сразу вспомнил о детском преклонении перед Джесси Джеймсом. Именно тогда, зимой 1904 года, у меня возникло навязчивое желание ограбить поезд. Не банк, нет. Именно поезд. Собрать команду, остановить состав, с боем ворваться в инкассаторский вагон с золотом, забрать добычу, застрелить кого-нибудь для проформы. Всё это действо представлялось мне необыкновенно романтичным, красивым, настоящим.
Но до самого 1909 года у меня не было времени осуществить задуманное. Я построил вторую лесопилку, потом — третью, потом начал покрывать Пенсильванию целой сетью лесозаготовительных станций. Отец и мать всячески меня поддерживали; единственное, что им во мне не нравилось, так это нежелание жениться. Им хотелось внуков, я понимаю. Я был настолько занят работой, что не заметил даже самого громкого дела тех лет — убийства Бутча Кэссиди, одного из наследников дела Джеймса-Янгера. Правда, в последние годы Кэссиди работал в Южной Америке: там было проще.
А в 1910 году у меня начались проблемы с конкурентами. Точнее, с одним конкретным — толстым Джимом Харрисом. Ему было тогда около пятидесяти лет, и он совершенно не собирался терпеть какого-то выскочку на своей территории. Мелкие одиночные лесопилки его бизнес не подрывали, а вот моя постоянно растущая сеть толстяка серьёзно беспокоила. Первым его предложением была покупка моих одиннадцати лесопилок. Я отказался. Он предложил бóльшую сумму, но я снова не согласился. Через три дня одна из лесопилок сгорела подчистую; пожар забрал с собой жизни нескольких рабочих. Расследование ни к чему не привело. Но я, конечно, знал, что это дело рук харрисовских наймитов.
Когда сгорела вторая лесопилка, Харрис предложил мне выкупить оставшиеся девять по довольно скромной цене. Более того, он подослал к рабочим агитаторов, которые расписывали, насколько лучше живётся сотрудникам Харриса. Часть рабочих перешла к нему.
Власти штата были в курсе наших лесозаготовительных войн, но Харрис знал, кому нужно дать на лапу. Итогом его действий стало моё полное разорение. Да, я не шучу — я обанкротился, вынужден был продать лесопилки за бесценок (правда, не Харрису, а другому конкуренту, более мирному) и вернулся в конце 1911 года в свой Джонсонбург.