Легенды о призраках (сборник)
Шрифт:
Стивен Пири живет в английском городе Ливерпуле со своей женой Энн и маленьким сыном Джеймсом. Его произведения публиковались во многих журналах и антологиях по всему миру. В 2007-м вышел в мягкой обложке его комедийно-фэнтезийный роман «Откопать Дональда» («Digging Up Donald»), и сейчас он заканчивает родственный роман (хотя и не продолжение) «Закопать Брайана» («Burying Brian»).
Дополнительную информацию можно найти на интернет-сайте Стива: www.stevenpirie.com.
Кэйтлин Кирнан
Красный как сурик
– Значит,
Я отставляю свою чашку – чай, не кофе – и несколько мгновений смотрю на нее, прежде чем ответить.
– Нет, – говорю я Эбби Глэддинг. – Но ведь совершенно ясно, что те люди, жители Эксетера, которые выкопали тело Мерси Браун из могилы, те, которые вырезали ей сердце и сожгли его, – ясно, что они верили в вампиров. И именно это я изучаю – психологию истерии, психологию суеверий.
– Это было так давно, – отвечает она и улыбается. В этой улыбке нет ожидания, даже если хорошо приглядеться. Это не улыбка хищницы. В выражении ее лица нет ничего злобного, или жаждущего, или дикого. Она просто смотрит на дождь и улыбается, как будто мои слова нравятся ей и слегка ее забавляют.
– Да нет, – говорю я, глядя на мою исходящую паром чашку. – Не так давно, как, наверное, многим людям хочется думать. Инцидент с Мерси Браун имел место в 1892 году, а самый поздний случай охоты на вампира на северо-востоке США – из тех, что мне известны, – относится к 1898 году, а это всего лишь сто одиннадцать лет назад.
Улыбка медлит на ее лице, она задумчиво выводит на запотевшем стекле круг, а в нем еще один.
– Мы не так далеко ушли от деревенщины с факелами и вилами, от старого Коттона Мэзера и его клики. Об этом вы говорите?
– Ну, не совсем, но… – И когда я замолкаю, она оборачивается ко мне, и ее сине-серые глаза холодны, словно нависшее над Ньюпортом небо. «В таких глазах можно замерзнуть до смерти», – думаю я и отпиваю еще немного чуть теплого «эрл грэя» с лимоном. Ее глаза кажутся ярче, чем они должны бы быть в приглушенном свете кофейни. Вот в них, может быть, и таится ожидание – и ты его ищешь, ты бы хотела увидеть его отблеск, разве нет?
– Вы забрались довольно далеко от Эксетера, мисс Говард, – говорит она и подносит ко рту чашку с кофе. А я… я сижу и думаю, что с радостью поговорила бы с ней о чем-нибудь другом – о чем угодно, кроме род-айлендских вампиров, массовой истерии, туберкулеза и дипломной работы, которую я буду защищать в конце мая. Уже несколько месяцев у меня не было ничего даже отдаленно похожего на свидание, и мне не хотелось оставшиеся полчаса – или сколько мы еще проговорим – обсуждать мою профессиональную жизнь.
– Я считаю, что обнаружила кое-что интересное, – говорю я, так как не могу придумать способа незаметно переменить тему разговора. – Случай, никем ранее не описанный, прямо здесь, в Ньюпорте.
Она снова улыбается этой своей улыбкой, – и да, хоть я и говорю об оскверненных телах и ритуалах, призванных упокоить мертвецов в их могилах,
– Я получила некоторые сведения от фольклориста из Брауна, – говорю я. – Возможно, здесь произошел инцидент, примерно в 1785-м. Если это подтвердится, то мы имеем дело с самым ранним случаем эксгумации тела вследствие подозрения в вампиризме во всей Новой Англии. Поэтому я здесь – чтобы найти факты. Их-то как раз почти нет. Искать вампиров – это совсем не то, что изучать, например, салемский процесс над ведьмами – там у тебя под рукой судебные протоколы, обвинительные заключения, показания свидетелей, чего только нет. А здесь ты только и делаешь, что стараешься отделить правду от вымысла, и обычно и того и другого – лишь жалкие крохи.
Она кивает и вновь отворачивается к большому окну и дождю.
– Зато это будет для тебя шагом в карьере. Я имею в виду, если подтвердится, что это не просто легенда.
– Да, – отвечаю я. – Если это не просто легенда, в научном мире меня заметят.
И вот тут, оставляя после себя озноб и головокружение, по телу проходит волна – не совсем дежавю, а что-то ближе, наверное, к отстраненности, – несколько секунд меня не отпускает ощущение, что я только слежу за этим разговором, наблюдаю за ним со стороны или вспоминаю его, но никак не участвую в нем и вообще нахожусь не здесь, не сейчас. И кофейня, и наш разговор, и дождь за окном кажутся мне гораздо менее реальными, менее вещественными, чем вчерашнее утро. «Сегодня» с легкостью превратилось во «вчера» – неизменным остался только дождь.
Я стою одна на Боуэнской набережной и смотрю мимо голых мачт, столпившихся у пристани, на белые, остромордые парусники, скользящие по брызжущей солнечными бликами воде, – и вдалеке тает в тумане силуэт Гоат-Айленда. Я уже собираюсь развернуться и пойти вверх по улице, к Вашингтон-сквер и библиотеке, – я хочу отдохнуть от слишком ярких лотков, торгующих всякой всячиной для туристов, и окунуться в спокойный, благотворно влияющий на нервы лабиринт древних домов, крыши которых не плоские, как сейчас, а со скатами, и извилистых узких улиц. И в этот момент я вижу ее. Она стоит одна возле киоска, предлагающего морские экскурсии на тюленье лежбище – у них это называется «тюленье сафари», – и разглядывает выцветшую вывеску, черно-белые фотографии тюленей со щенячьими глазами и изображения этих кошмарных девочек с картин Маргарет Кин. На ней старое пальто бушлатового покроя и блестящие зеленые галоши, вроде бы новые, но голова непокрыта, а зонтика нет. Ее длинные черные волосы висят мокрыми тяжелыми прядями, они двумя прямыми вертикальными линиями очерчивают ее бледное лицо.
Затем все заканчивается – странный сбой в моей психике проходит, и я снова оказываюсь внутри себя, в этом настоящем. Я снова сижу против нее в кабинке кафе, и в воздухе сильно, почти болезненно пахнет только что обжаренным и помолотым кофе.
– Я уверена, этот город хранит много тайн, – говорит она, снова морозя меня этими своими невозможными сине-серыми глазами и улыбаясь той же безупречной улыбкой.
– Да. Плюнь – попадешь в какую-нибудь тайну, – говорю я, и она смеется.