Легенды о проклятых. Обреченные
Шрифт:
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. РЕЙН
Ее бросили ко мне в клетку полумертвой. Измучанной, избитой и изрезанной мечами. Бросили подыхать. Чтоб я видел, как она умирает.
И с того самого момента я сам разлагался мучительно и невыносимо. Агония началась мгновенно. Моя жизнь оборвалась, сделала пропуск пунктирной линией, я снова открыл глаза, ощущая себя уже чем-то иным. Это не было болью. Я испытал достаточно боли, чтобы понимать, что я сейчас чувствую. Следующая ступень — это полное омертвение. Судорога нескончаемой агонии, растянувшейся на вечность пока не превращусь в замерзший кусок окоченевшей плоти без души и без сердца.
Оказывается, я проиграл. Глупо, бездарно проиграл и свою жизнь, и жизнь Дали. Стражи втащили ее и швырнули на тюфяки, тут же ретировались
Склонился над Дали, с рычанием рывком прижимая сестру к себе. Моя маленькая девочка. Отважная смелая. Что эта сука сказала тебе, что ты поверила?.. Ладно я поверил. Саанан со мной. Я идиот, помешанный на ней и больной ею как смертельной лихорадкой, от которой она же и яд, и спасение. Но ты…как ты не почувствовала ее ложь? Ты, всегда такая проницательная. Чем эта шеана приворожила и тебя, Далиии? Я бы простил ей себя. Я прощал ей сотни раз, я прощал ей все. Мне было плевать сколько лезвий она провернет в моем сердце. Я любил ее как божество, я закрывал глаза. Но не Дали. Я никогда не прощу ей ни одной раны, которую лассары нанесли ей. Я вернусь с того света и выверну велиарию лассара наизнанку. Выпотрошу ее грудину и десертной ложкой буду есть ее проклятое черное сердце пока она будет трепыхаться в судорогах адской боли. Я гладил длинные волосы, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди. Я превратился в сгусток отмирающих тканей. Меня корежило и скручивало в приступах. Словно струпьями слазил кожный покров и падала на пол окровавленными ошметками веры. Потому что я верил. Она заставила меня поверить и предала. Снова. И я избавлялся от шелухи иллюзий, а под ними блестела влажная, окровавленная поверхность моей души. Она трескалась, выпуская на воли всех исчадий Саанана, которая томились в ее подвалах пока я изо всех сил старался быть человеком отвергая свою сущность и мечтая о ее исчезновении. Они лезли из меня голодные, дикие, алчные до чужих страданий и боли. Они жаждали мести и крови. Много лассарской крови. Так много чтобы жрать и лопаться от ее количества. Я слышал, как воет во мне зверь. Как истошно вопит не на луну, а на запах крови. Он жаждет выдрать себе путь на свободу. Он вожделеет причинить как можно больше боли, пытать и рвать на части, клеймить и обгладывать кости. Но он был обречен умереть вместе со мной…и вместе с волчицей Дали. Я убил даже их. Ради чего? Ради своей слабости… я оказался настолько ничтожным слабаком, что позволил уничтожить даже тех, кто любил меня и верил мне.
Полоснул по вене ногтем и приложил к синеватым губам Дали, помогая вернуться из небытия и начать восстанавливаться. Сивар говорила, что мы друг для друга священное лекарство, поднимающее из мертвых.
Пока перебирал ее волосы и гладил пальцами ссадины на шее и скулах, вспоминал как мы играли с ней в водоемах Валласса, как ходили вместе на рыбалку, и я воровал с ее ведра жирных серебряных карпов, пока она целилась в снующую под ногами стайку, я выпускал их обратно в реку, чтоб в моем ведре было больше рыбы. А когда она поняла, что я ее дурю поколотила меня острогой. Я позволил ей себя поколотить, и она обиделась на меня. Такая смешная. Обиделась не за то, что я украл и выпустил ее улов, а за то, что посмел думать, что она слабее и унизил ее этим. Больше я никогда не поддавался своей младшей сестре. Мы дрались на равных и свои первые шрамы — вот эти за ухом и на затылке она получила от меня. Я посмотрел на жуткую рану на щеке и тяжело выдохнул — нет у меня ни иголки, ни дамаса.
— Давай сестренка, просыпайся. На улице толпа собралась посмотреть, как мы сдохнем. Я хотя бы пару слов скажу тебе перед смертью.
Она выныривала из небытия и снова в него погружалась. А я считал гребаные минуты до прихода стражи и ненавидел себя с каждой секундой все больше и больше. Меня переполнял этот черный мрак, которому не было выходы изнутри моего тела, он метался внутри и бился о стены с жутким воем.
"Ты должен отдать ему душу, и он даст тебе силы на обращение…клятву Рейн дас Даал, клятву быть его верным псом и прийти по первому зову…или ты сегодня умреееешшшь"
Я гнал ее голос гнал его из себя всеми силами.
"И она умрет…Далия деса Даал умрет из-за тебя…"
"Значит такова наша участь, старая сука, Рейн дас Даал никогда не был чьим-то рабом".
"Дурак…ты дурак, Рейн…идиот…"
"Я еще не сдох, прикуси язык, гнилая тварь, я могу вернуться по твою душу и вырезать ее из тебя тупым лезвием… а могу отпустить тебя. Дать свободу. Если скажешь как выпустить волка…без клятв".
"Свобдааааа…лжешь, меид, лжешь…не лги старой Сивар, Сивар всегда знает когда ей лгут"
"Рейн дас Даал никогда не лжет. Клятва Даалов священна".
"Не кричи о святости, гайлар, на твоих руках и клыках столько крови, что она рекой простирается от долины смерти до островов. А с ее дна к тебе тянут костлявые лапы, те, кто жаждут заграбстать своего убийцу…когда ты сдохнешь ты попадешь прямиком к ним".
"Вместе с тобой, мадора, только с тобой…так как? Свобода или смерть? Когда меня и Дали не станет никто не будет кормить и щадить вонючую баордскую падаль".
Вдали слышался топот ног и бряцанье щитов и копий. Выстраиваются на площади. Еще бы, твари, такой праздник. Стиснув зубы ударил кулаками по стене. Взывая к старой мадорке, проклиная ее молчание и обещая ей все муки ада. Но она молчала. Молчала старая тварь. Зло с тобой в мире лишь тогда, когда ему есть от тебя что взять…едва лишь ты спотыкаешься и падаешь вниз оно подталкивает тебя грязным ботинком прямо в пекло. Ведь последнее, что у тебя осталось — это душа. Просто ни мадорка ни Саанан не знали, что моя душа не принадлежит ни мне. Не им, ни кому бы то ни было. Она отдано красноволосой девочке с дырой вместо сердца, и моя Маалан играет с ней в куклы. Не в те, в которые играют маленькие девочки. Нееет, моя Маалан играет в иные игры. Она распяла эту душу на своих умопомрачительных коленях и тыкает в нее иголками и чем больше та исходится кровью, тем веселее моей девочке. Да, Маалан? Тебе весело? Где ты, сука? Где? Ты ведь придешь посмотреть на свою победу? А? Я хочу умирать, видя твое лицо…Да, я настолько безумен, что хочу смотреть на тебя в момент своей смерти и проклинать. И если из ада возвращаются — я вернусь за тобой.
Дали открыла глаза в момент, когда лязгнул замок на железной двери и послышался топот ног вниз по ступеням. Увидела меня, встрепенулась, а я к себе прижал.
— Прости, моя родная, прости, если сможешь.
Оттолкнула, в глаза смотрит, сжимает мое лицо связанными ладонями.
— Мне не за что тебя прощать. Любовь и страсть лишают разума. Ты безумен и болен. И нет тебе излечения, может быть вот оно — наше избавление? А брат?
Я скривился от боли и придавил ее изо всех сил к себе. Без слов. Она так же вжалась в меня и спрятала лицо у меня на груди. Как когда-то в детстве.
Нас растащили в разные стороны и, надев мешки на головы, поволокли наружу, по ступеням, как мешки с ветошью. Но прежде чем вывели наружу мне преградил дорогу Маагар.
— И какого это было сидеть за решеткой, как зверь, ожидая своей смерти?
Спросил он, прислоняясь опираясь о стену спросил он, откусывая с хрустом зеленое яблоко.
— Примерно так же, как и сидеть вне ее, зная, что скоро сдохнешь. Разницы никакой.
— Как тебе мое благодушие? Роскошный подарок. Велиарский, я бы сказал.
— Ты о своей шлюхе-сестре? И всем своим узникам ты делаешь такие подарки?
— Только тебе. Цени мое великодушие. Я пришел тебя огорчить, но я не стану присутствовать на твоей казни меня ждут великие дела — собирать людей и ехать на отдых в Валласс, в мой любимый Валласс. Я сожгу его дотла, а потом отстрою заново на костях твоих подданных.
Я ухмыльнулся ему в лицо.
— Плохая попытка, Мааг, дешевая, как и ты сам. Валлассы сами сожгут город, лишь бы тебя в него не впустить и на костях лассаров отстроят новый.