Легенды Пустоши
Шрифт:
Иногда сворачивали, обходя норы рыб-игл, только и ждущих, чтобы отложить икру в подходящее тело. От медуз, неотличимых для чужаков от обычных камней, держались подальше. И если Таке медуза не причинит вреда, то Аймиру лучше не наступать на «камешки», иначе стопу его обхватят белесые нити, вмиг исторгнутые телом медузы, затем они опутают голень и поднимутся выше — охнуть не успеет. И еще выше… От съеденных медузами не остается даже волос.
Что было достойно уважения — Аймир хоть и устал, не ныл, не просил остановиться. Его немного лихорадило — и это понятно, ведь
— Далеко еще идти? — Аймир слишком уж пристально взглянул на проводника из клана людоедов, будто силясь высмотреть у него под кожей кости и лихие мыслишки.
Если так хочется, пусть пялится на худую босую фигуру в штанах до колен и в жилетке на голое смуглое тело, Таке не жалко.
— Неверный вопрос. — Кочевник потеребил в ухе золотую серьгу. — В пустыне не так спрашивают. Вот как надо: «Долго еще, Така?» И Така ответит тогда: «До утра разве долго?»
— То есть утром на месте будем? — Ускорив шаг, Аймир вырвался чуть вперед. — А раньше никак?
Кочевник схватил его за локоть.
— Така первый идет. Ты нанял Таку, теперь Така за тебя в ответе. Вперед пойдешь — мертвый будешь. А оно тебе надо? Мертвым плохо быть, мертвому кушать не хочется. А ты живой. Тебе хочется?
Замедлив шаг, Аймир кивнул — и Така вытащил из котомки кусок медузы, завяленной старшей женой по особому рецепту.
Аймир взял, откусил и тут же выплюнул.
— Это что за дрянь?
Така подумал немного и решил пока что не обижаться:
— Это еда. Така ест, и ты ешь.
— Это дрянь, — заявил Аймир слишком резко. А потом добавил: — Эх, я бы сейчас поужинал кукурузной лепешкой, горячей, только из тандыра. И целую — вот такенную! — миску тыквенной каши съел бы.
Таке стало смешно — надо же, лепешку ему подавай и кашу. Посреди пустыни, ага. А заодно ванну, полную воды.
Едва сдержав улыбку, кочевник сказал:
— Ну и лопай свою лепешку. Таку можешь не угощать. — И в шутку протянул руку — якобы забрать у Аймира угощение.
К тому, что случилось после, он не был готов. Удар прикладом в лицо сбил его с ног. Така аж кувыркнулся назад, но тут же вскочил. Сделав обманный финт, он зашел Аймиру за спину и приставил к горлу нож, смазанный кроном.
Наниматель враз обмяк:
— Прости. Нашло на меня что-то.
— Простить — это забыть. А у Таки память хорошая. — Выплюнув изо рта сгусток крови вместе с зубом, кочевник вытрусил пыль из черных, мелко завитых волос. При этом звякнуло на шее ожерелье из ракушек, когтей и клыков, подаренное старшей дочкой перед самым походом к священному оазису.
«Зачем мне?» — спросил у нее Така, собираясь в путь. «Чтобы помнил о нас. И чтобы не забывал: мы хотим, чтобы маленький жил, и потому надеемся на тебя».
От детей одни неприятности.
— У Таки память хорошая, — повторил он.
Не Аймиру — себе сказал.
Только стало сереть, они подошли к оазису, с трех сторон зажатому холмами. И тут уж понеслись чуть ли не галопом, но согнувшись вдвое — чтобы их не заметили и потому что Аймиру не терпелось
Лишь когда впереди появились островки почвы-такыра с проросшими на них чахлыми кустами Таке по грудь, кочевник сумел убедить спутника, что тут лучше двигаться короткими перебежками от островка к островку.
— Где они?! — Аймир приставил винтовку к плечу.
Така был уверен: бандиты вместе с пленниками укрылись в рощице небольших деревьев, до которой по такыру еще шагов двести. А не видно и не слышно их, потому что спят еще, если накануне хорошенько гульнули, как собирались. Но нанимателю о том знать пока не надо.
— Слишком рано, — сказал Така. — Надо подождать.
— Чего ждать?! — взвился Аймир.
— Тише. Недолго уже.
Солнце медленно поднималось над дальними холмами. М-мать вот-вот проснется. Така пришел сюда не ради чужаков, и ему плевать на бандитов. Прежде всего он тут ради благословения М-матери. Скоро она проснется, но бодрствование ее не будет продолжительным. И потому важно успеть поклониться ей и передать свою просьбу — Така в который раз уже ощупал котомку, проверяя, всё ли в порядке, — и только потом настанет черед нанимателя и его проблем. Не раньше.
Первый — самый яркий! — луч ослепил Таку лишь на миг. Зрачки его тут же сфокусировались, зрение восстановилось. Всё, пора.
— У тебя винтовка. Если кто из бандитов станет мешать Таке — стреляй не мешкая. Да не в Таку стреляй, а в бандита. И что бы ни случилось, не уходи отсюда, пока не позову.
— Здесь ждать? Ты что, издеваешься?! Зачем это?!
— Скоро сам поймешь. Если жить хочешь, жди тут. — Така поднялся во весь рост, как велят традиции его народа, и двинул к рощице.
На ходу он больно, до крови, укусил себя за руку — и первые соленые капли упали на такыр. Это приветствие.
Шаг.
Еще шаг.
Еще…
Ничего не происходило. Как и в прошлые разы, когда Така бывал здесь, он испугался, что М-мать не хочет принять его и придется вернуться к семье ни с чем, и…
Такыр вздрогнул под ногами, потек волнами, растрескался.
Позади вскрикнул в испуге Аймир. Только бы стрелять не начал раньше времени.
Из рощицы донесся истошный женский вопль. Така обернулся, чтобы убедить Аймира не дергаться напрасно, но тот вроде и не собирался — стоял, чуть пригнувшись, и смотрел на кочевника широко открытыми глазами.
Что ж, так даже лучше, решил кочевник.
Он пробирался все дальше в глубь священного оазиса. Узнав его, такыр завибрировал под пятками, поприветствовал брата. В груди стало тесно от радости. Така снял котомку, вытащил кувшинчик — на дне плескалась самая малость крови новорожденного сына. М-матери много не надо, чуть-чуть хватит.
Из рощицы выскочил Пупс. Он был без куртки и без штанов, но в шляпе и при оружии в кобурах на поясе. Бандит успел выхватить револьверы, но не успел выстрелить — пуля из винтовки Аймира пробила ему сердце. Труп опрокинулся на рядом растущий куст.