Легенды темного тысячелетия
Шрифт:
— Пойдем, моя морна, мое дитя. Здесь нам делать уже нечего. — Говоря это, Эгеарн протянул руку. — Неплохо бы найти укрытие от этой грозы.
Посмотрев в мерцающие глаза старого провидца, Эла увидела в них отражение пожара. На мгновение ей показалось, что она смотрит в прошлое и вновь становится свидетелем недавней битвы, разворачивающейся в фиолетовой глубине его зрачков. В отражении возникло испуганное, искривленное болью лицо… возникло и тут же исчезло, сменившись пляской бесчисленных огненных крупинок.
— Идем, — улыбнулся старик, поворачивая руку ладонью вверх и то ли успокаивая, то ли умоляя свою юную ученицу.
Эла медленно кивнула, словно
Командные палубы «Неустанного гнева» погрузились во тьму; ударный крейсер шел по краю бурлящего варп-шторма. В слабом зеленоватом свете мерцающих мониторов и терминалов магистр Калидиан Эксрий отбрасывал на пол тяжелую, колеблющуюся тень. Непримиримым взглядом он всматривался в трепещущие, размытые изображения пылающих потоков варпа, круживших и бурливших на основном обзорном экране. Иссеченное боевыми шрамами и глубокими морщинами лицо воина скрывал капюшон пошитого из грубой ткани плаща, длинные полы которого тяжело свисали с темно-зеленой энергетической брони. Там, где полагалось находиться правому глазу, пылал красным огнем бионический имплантат, установленный еще несколько десятков лет назад.
— И в самом деле, место подходящее. — Голос Калидиана перекатывался подобно сухому щебню. Магистр поскреб левой рукой небритый подбородок и ненароком коснулся указательным пальцем уголка глазного импланта. Хотя прошли уже долгие годы с тех пор, как ему вживили это устройство, Калидиан так и не смог с ним свыкнуться. Угловатый, холодный металлический выступ на лице не позволял забыть о клятве отомстить десантнику-отступнику, вырвавшему ему глаз; не существовало преступления более гнусного, чем обратить оружие против своих же собратьев. Магистру противно было бы даже произнести вслух имя нечестивца.
— Сигнал был неотчетливым, Калидиан. — Капеллан-дознаватель расположился в самом темном углу рубки управления, держась в стороне даже от самых слабых лучей света, испускаемых мониторами и обзорными экранами. Он стоял, подпирая спиной стену, и его лицо было полностью скрыто темнотой и плащом. Голос же капеллана, когда он заговорил, едва отличался от шепота.
— Так всегда и бывает, Лексий. — Магистр Четвертой роты Темных Ангелов не стал отворачиваться от экрана, но позволил себе ехидно усмехнуться скептицизму капеллана. На борту «Неустанного гнева» не нашлось бы другого Астартес, которому столь же хотелось бы обрушить всю мощь отмщения и правосудия на голову отступника, как Лексию Труидану. Самоотверженный капеллан-дознаватель был готов идти даже по самому сомнительному следу, если существовала хотя бы малейшая вероятность, что он выведет на частичку сокрытой истины. И уж ему-то, куда более чем прочим, должен был быть понятен смысл этой диверсии на самом краю огромного Вихря.
— Магистр, вы всегда в первую очередь полагались на поиски упоминаний его имени. Но в этом сообщении о нем не говорится ни слова.
— Не так уж много тех, кому знакомо его имя, Лексий, и еще меньше тех, кто сумел бы понять, кем он на самом деле является. И нам с тобой, старина, одновременно и повезло, и не повезло оказаться в числе этого меньшинства. В сообщениях содержится достаточно информации, чтобы хотя бы попытаться проверить. В частности, говорится о древней черной броне и великолепном мече, никогда не покидающем ножен. Еще важнее такая деталь, как утверждение незнакомца, будто он говорит от лица самого Императора. Это куда более серьезная зацепка, чем большинство из тех, за которыми мы гонялись до сих пор.
Наконец Калидиан отвернулся от бурлящего и извивающегося морока Вихря и, устремив взгляд над головами суетившихся у терминалов слуг, чей разум был опустошен, едва заметно улыбнулся капеллану. Бионический глаз прекрасно видел того даже в темноте.
— Такова наша судьба, брат. Необходимо привести его к покаянию, дабы однажды мы все смогли предстать перед Львом или Императором.
— Мы в ответе за грехи свои и наших братьев, — прошептал Лексий, продолжая прятать лицо в тени.
— Да, капеллан. Нельзя рисковать душами Темных Ангелов. — Калидиан вновь повернулся к экрану. — Проверить целостность варп-щитов и взять курс на систему Тирайн внутри Вихря.
События эти должны были бы стать известны, как Возрождение Тирайн, вот только писари и посланники кошмарных воинов, упавших на наши головы, уже изрядно потрудились, настрочив уйму документов и постановлений, именующих произошедшее ритуальным очищением. Для грядущих поколений и тех, кого заинтересует правда, пишу я с искренностью и отчаянием в сердце эти строки. Не остается надежды, что они попадут на глаза хоть кому-нибудь, кто сумеет нам помочь, ведь нет для нас отныне иного упования, кроме как на самого Императора. Да только тлеет еще в моей душе слабая крупица веры, понуждающая отправить это послание блуждать в пучинах космоса.
Началось все с того, что небеса запылали огнем, и поплыли по ним разноцветные облака. Кровавые реки потекли по полям, и все, чего они касались, погибало в ужасных мучениях. На все вокруг поставила смерть свою печать. Со шпилей и из окон огромных, высоких храмов, воздвигнутых на горных вершинах, сочилась кровь, и казалось, будто они плачут.
Некогда зеленая и плодородная Тирайн много веков жила на самой границе Вихря, подобная деревушке, беспечно основанной на краю разрушающегося утеса. Оставалось лишь вопросом времени, когда утес рухнет, а планета низвергнется в хаос. И вот, когда это случилось, удивительный, богоподобный воин прибыл, чтобы подхватить ее.
С незапамятных времен обитатели Тирайн уповали лишь на Императора Человечества, обращая к нему исповеди и молитвы наших усталых душ. Мы трудились до последнего глотка воздуха, даруемого нам еще не рухнувшим в бездну миром. Мы поднимали на вершины гор огромные каменные блоки, из смирения волоча их при помощи одних только канатов, чтобы воздвигнуть затем величественные храмы, вершины которых уходили в стратосферу.
Тирайн стала памятником самоотверженности и славы Империума.
Невзирая на то, что судьба ее была уже предрешена, Тирайн славилась как мир-святилище, притягивающий пилигримов со всей системы. По дорогам, ведущим к горам, где высились многочисленные святилища, брели вереницы аркофлагеллянтов, избивавших себя до крови… и это была первая кровь, впитанная ныне проклятой землей Тирайн. Со временем с ней смешались и жизненные соки замученных и истерзанных жертв.
И за все это время Император ни разу не откликнулся на наши мольбы.