Легион хаоса
Шрифт:
— Ты всего-навсего друг моего отца. И больше никто. Только лишь…
— Я самый обычный человек, — перебил меня Говард. Его голос был совершенно спокойным, лишенным всякого чувства. Он звучал холодно.
Он резко встал, снял со спинки стула свой сюртук и сунул оба паспорта во внутренний карман. Они провалились за подкладку и снова упали на пол. Говард в ярости сжал губы, наклонился за паспортами и ударился головой о край стола, когда хотел снова выпрямиться.
— Действительно хватит, Роберт, — сказал он сдавленным голосом. — Я позаботился о тебе, когда ты появился здесь, хотя мы раньше никогда не встречались. Я сделал это, так как твой отец и я были друзьями, и я надеялся, что мы с тобой тоже когда-нибудь подружимся. — Он горько рассмеялся. — Некоторое время я действительно считал, что мы уже стали друзьями. Я думал, что снова нашел своего друга Родерика в тебе. Но я ошибся.
— Пожалуйста, Говард, — сказал я. — Ты прекрасно знаешь…
Говард раздраженным жестом оборвал меня и надел свой сюртук.
— Я ничего не знаю, — сказал он. — Я лишь знаю, что ты меня разочаровал, Роберт. Я полагал, что все пережитое нами вместе позволит тебе убедиться в моей лояльности. Но единственное, что я вижу, это недоверие.
У меня стало нехорошо на душе. Я знал, что его слова родились в гневе, и было естественно, что он в свою очередь перешел в нападение, как зверь, загнанный в угол, у которого не было возможности бежать.
И несмотря на это, его слова значили больше. В них была правда, о которой я до сих пор даже и не подозревал. И которая причиняла боль. Страшную боль.
— Мне… очень жаль, Говард, — сказал я.
Говард улыбнулся, едва заметно и очень горько. Он избегал смотреть на меня.
— Мне тоже, Роберт, — тихо сказал он. — Мне тоже.
Дом находился на окраине Лондона, в районе, где город начал строиться еще десятки лет тому назад, но потом по непонятным причинам это строительство было прекращено. Несколько улиц, пересекавших этот пришедший в упадок квартал, вели в никуда: фрагменты плана новостройки, которая так и не была закончена.
Было размечено несколько земельных участков, выкопаны подвалы и заложены фундаменты, но дома здесь так и не возвели. Сейчас там, где должны были возникнуть шикарные виллы и пятиэтажные многоквартирные дома, в земле зиял целый ряд огромных ям; эти котлованы, похожие на странные четырехугольные кратеры, уже давно заполнились водой, превратившись в маленькие озера, берега в которых заросли кустарником и сорной травой.
Дом тоже был заброшен. После его возведения в нем некоторое время жили люди, которые однако вскоре покинули его. Как и многие другие здания в этом районе, он пустовал, приходя в упадок и медленно разрушаясь.
Но несмотря на это, в нем имелись признаки жизни. Природа, которая уже успела отвоевать земельные участки и котлованы, обосновалась и здесь в виде мха, лишайников и тонких корешков; на стенах дома выросли грибы, а кое-где в пазах уже укоренились мелкие кустики и сорняки и начали медленно разрушать кирпичную кладку. Этот процесс займет десятилетие. Когда-нибудь в нем примут участие лед и вода и разорвут обветшавшие кирпичные стены изнутри.
Уже сейчас над забитой гвоздями дверью висела табличка, запрещавшая входить в дом. Кто-то краской написал на ней “Угроза обвала”. Правда, местами краска уже облетела и поблекла от ветра и непогоды. Но никто и так не входил в этот дом, так как от него веяло чем-то жутким, что невозможно было выразить словами, но что ясно ощущалось при первом же взгляде на него. Люди, путь которых пролегал мимо этого дома, делали большой крюк вокруг руин даже днем.
Его пустынные оконные глазницы, которые как выколотые глаза смотрели на улицу, нагоняли на них страх, а провалившийся каркас с голыми, полусгнившими балками напоминал скелет огромного доисторического чудовища, которое пережило миллионы лет, чтобы умереть здесь.
Высоко под этой обвалившейся крышей, в одном из темных, сырых углов под гнилыми балками гнездилась моль.
В этих насекомых не было ничего необычного. Даже по сравнению с другими подобными насекомыми они не отличались ничем особенным: были маленькие, менее сантиметра в длину, неприметные и какие-то белесые. Их крылья всегда казались немного помятыми и имели такой вид, словно были посыпаны липкой серой пылью.
Единственной примечательной чертой в них было то, как они жили. В отличие от обычной моли эти насекомые гнездились в большом, похожем на пчелиный улей клубке, который висел на сломанной балке и представлял собой некоторое подобие шара из крошечных волокон, отходов, гнили и пережеванных частиц растений. Внутри этот шар пронизывал лабиринт из тысячи мелких ходов и каверн, в которых двигались и развивались слепые серые личинки, пока они не вырастали до нужного размера и не окукливались, чтобы вскоре после этого выползти на свет в виде неприметных мотыльков.
Они были совершенно безобидны, эти пасынки природы. Безобразные, маленькие чудовища, которые никому не могли причинить вреда и которых убивали, где бы они ни попадались. Каприз природы, лишенный способности выжить в беспощадной борьбе эволюции.
Но только до этого момента.
Мужчина прибыл в нанятом экипаже, но он отпустил его задолго до того, как добрался до этого квартала, чтобы пройти последние несколько сотен шагов пешком.
Когда он расплатился десятифунтовой банкнотой и ушел, не дожидаясь сдачи, кучер бросил на него удивленный взгляд и сразу же уехал, обрадованный возможностью покинуть общество этого странного, молчаливого человека, от которого, казалось, исходила зловещая, смертельно опасная аура.
Никто не видел незнакомца, когда он шел сюда. Он беззвучно переходил от одного развалившегося строения к другому, сам не зная, как же это должно выглядеть, но он был уверен, что сразу же узнает это, как только найдет.
Наконец он вошел в дом. После того как он обыскал комнату за комнатой, он попал сюда, наверх, на развалившийся чердак.
Здесь он обнаружил моль.
Долго, час за часом, он стоял, оцепенев, словно статуя, пока, казалось, сам не стал частью этого пыльного, запущенного дома.
И все-таки он что-то делал.
Что-то темное и зловещее происходило с этими маленькими, безобидными насекомыми. Сами они это совершенно не чувствовали, а их примитивная нервная система даже не осознавала это изменение. У них не было ничего, что могло бы сравниться с мозгом или что было бы в состоянии мыслить.
Но когда это изменение закончилось, они уже не были безобидными маленькими вредителями.
Они превратились в убийц.
Незнакомец ушел, прежде чем солнце опустилось за горизонт и снова насекомые не обратили на него никакого внимания, так как он принадлежал к миру, который навсегда останется странным, чужим и непонятным для примитивных органов чувств маленьких насекомых. Мужчина вернется сюда этим вечером и на следующий, но они и этого не заметят.