Легион обреченных
Шрифт:
Поздней ночью Ходжак, занимавший дом на отшибе ханского двора, скорее почуял, чем услышал, как в дом вошли люди. Стража никого не окликнула, собаки не залаяли, значит, «свои», хотя они были опаснее, чем «чужие». Рука невольно метнулась под подушку к «вальтеру». «Впрочем, если хотели бы схватить, — подумал Ходжак, зажигая керосиновую лампу, — кто им днем помешал бы?..»
Дверь тихо отворилась, вошел Эймир-хан, за его спиной силуэты двух юзбаши, обвешанных с ног до головы оружием. Хан тоже был вооружен. Екнуло сердце,
— Собирайся, — как-то неуверенно бросил Эймир-хан. — Ждут тебя... Вещи возьми на дорогу. — Показав изуродованной рукой на винчестер, висевший на стене, Эймир-хан добавил: — Это тоже захвати.
В душе Ходжака снова поднялась тревога: неужто Эшши передумал и хочет перейти границу? Он вспомнил о своем сообщении в Центр. Что все-таки взбрело тому в его сумасбродную голову?
Во дворе под седоками горячились беспокойные кони. Распахнуты настежь ворота. Хлопотливая суета слуг, собиравших хозяев в дорогу. В темноте Ходжак разглядел Эшши-хана, Ишана Халифу, который сменил чалму на мерлушковую папаху. «Падишаха Туркестана» окружала большая свита и куча телохранителей, без коих он и шага не ступал. Тут же два незнакомца — по обличью немцы, одетые, как все, в легкие каракулевые дубленки. Один из них невысокий, тщедушный; другой — высоченный и дюжий, его, казалось, едва выдерживала лошадь. Кто-то подвел Ходжаку коня, и по знаку Ишана Халифы, воскликнувшего «Биссмилла!..», все выехали за ворота, где их дожидались десятка два нукеров.
На окраине Герата к кавалькаде присоединились еще несколько сотен всадников. Отряд держал путь на север по старой дороге, ведущей на Кушку. Ходжак, томимый недобрым предчувствием, скакал с Эшши-ханом стремя в стремя. Чуть впереди — Ишан Халифа в окружении двух немцев, позади и сбоку Эймир-хан, юзбаши, телохранители. Разве при них о чем спросишь? Эшши-хан часто поглядывая в сторону Ходжака и, словно догадавшись, приказал брату:
— Эймир! Возьми Ходжака, подтяните хвост колонны. Смотри, как растянулись!
Оба живо завернули коней. Вскоре к ним, будто проверяя исполнение своего приказа, подскакал Эшши-хан. Пропустив вперед отряд, он сказал брату, чтобы тот догнал Ишана Халифу со свитой, а сам с Ходжаком приотстал на расстояние видимости и сообщил:
— Немцы к Волге вышли. Как только большевики сдадут Сталинград, на Россию хлынут турки и японцы, да и англичане с американцами своей доли не упустят...
— Кто сказал?
— Ишан Халифа, а ему эти приезжие немцы. Тот, плюгавенький — врач, приехал будто лечить Сеид Алим-хана. Зовут его Янсен.
— И ты поверил этому немцу? — выразил сомнение Ходжа к.
— Наполовину. Думаю, его больше заботят связи умирающего эмира бухарского. Видать, птица важная, командует своим товарищем, а с нами разговаривает, словно одолжение делает...
— А второй кто?
— Кабульский резидент Альберт Брандт. Я его еще раньше знал. Привез недавно в Кандагар афганскую роту Бранденбургского полка. Командует какой-то старший лейтенант, не запомнил имя...
— Рота вся состоит из афганцев?
—
— А где она, рота, сейчас?
— У границы с Индией, где живут племена ипи. Их вожди с немцами заодно. При поддержке роты они хотят у англичан иранские промыслы отобрать. При удаче могут и на Индию двинуться...
— А чего сам Брандт сюда забрался? Нашему хозяину это не понравится...
— Роту пока знают как санитарную, будто она с проказой борется. А Брандт приехал с паролем от нашего шефа, хочет убедиться, хватит ли у нас сил, чтобы по Кушке ударить, вроде собирается выступить одновременно с моим отрядом. Боится рисковать — роту в прошлом году английские командос уже раз потрепали.
— Значит, ты поверил, что русские сдадут Сталинград?
— Говорят, немцы уже на его улицах бои ведут, из Волги коней поят...
— Они и по Москве так гуляли... А что Ишан Халифа?
— Он как ворон на падаль. Уже послал к границе своих всадников.
— Все полтысячи?
— Откуда? Четыре сотни, остальные его нукеры с нами. Кто за таким трепачом пойдет? — Эшши-хан задыхался от злости. — Все секретничает. Немцы к нему еще третьего дня заявились, а он, как ревнивая баба, утаивал от меня. Думал, я не узнаю!..
Эшши-хан, как и его отец, повсюду внедрял своих агентов. В окружении Ишана Халифы тоже были люди, доносившие о каждом его шаге. — От фюрера ему передали Коран и «Майн кампф» в золотом переплете... Когда принимал подарки, так он сначала поцеловал книгу Гитлера, а потом теми же губами осквернил Коран. Неужели дурак в чалме верит, что фюрер в самом деле двенадцатый имам? — Эшши-хан смачно плюнул на землю.
— Сейчас это не столь важно. Главное, как относится к тебе Ишан Халифа?
— Как? Себя он еще считает и великим идеологом сил, борющихся против большевизма.
Раньше в отце моем видел претендента на престол падишаха Туркестана, теперь — меня. Хочет уверить немцев, что я лишь бандит. Если вдруг ему удастся со мной расправиться, скажет: чего, мол, о бандите сожалеть. А в глаза величает меня полководцем мусульманских сил освобождения.
— И что ты надумал? — Ходжак натянул поводья забеспокоившегося коня, глянул по сторонам — вдали блеснули две пары зеленых огоньков: не то волки, не то рыси, — погладил скакуна по шее. — Имея одного такого друга, как Ишан Халифа, врагов больше не надобно.
— То-то и оно. Если перейду границу, то буду беречь силы... — Теперь заволновался конь под Эшши-ханом, и он огрел бедное животное плетью. — Стоит немцам победить Россию, так Ишан Халифа мне житья не даст. В одной норе два барса не уживутся. — Эшши-хан саркастически засмеялся. — Какой он барс? Слишком много чести. Шакал!
— Как ты силы сбережешь, если кизыл аскеры пощелкают твоих нукеров. Еще и самому надо уцелеть. А досточтимый Ишан Халифа и шагу не сделает за кордон, сошлется на высокий духовный сан, преклонный возраст. Тоже мне падишах!..