Легион обреченных
Шрифт:
— Никак нет, герр унтер-офицер, — с дрожью в голосе ответил Шнитциус, медленно поворачиваясь на каблуках, чтобы находиться лицом к Тернеру, который медленно ходил по комнате, ища, к чему придраться.
Несколько минут стояла могильная тишина. Мы лежали на койках, провожая взглядами искавшего пыль Гернера. Он поднял стол и обтер основание каждой ножки. Грязи нет. Осмотрел подошвы наших сапог. Чистые. Окна и шнур лампы. Ничего. Сверкнул взглядом на наши ступни так, словно упадет замертво, если не найдет, к чему прицепиться.
В конце концов Гернер встал и обвел комнату мрачным, пристальным взглядом. Казалось, на сей раз насолить нам ему не удастся. Он походил на человека, к которому
Уже закрывая за собой дверь, Гернер вдруг повернулся на каблуках.
— Говоришь, все в порядке? Ну-ну.
Одним громадным прыжком он оказался у нашего питьевого бачка, алюминиевой посудины вместимостью десять литров. Его требовалось каждый вечер начищать до блеска и наполнять чистой водой. Что все это сделано, Гернер минуту назад с сожалением убедился. Но тут мы осознали — и наши сердца екнули — что Гернер придумал что-то новое.
Он встал и, пригнувшись, посмотрел на воду сбоку. Если бачок простоит открытым несколько минут, на воду непременно должны опуститься несколько пылинок.
Вой Гернера был фантастическим.
— И это чистая вода! Черт возьми, какая грязная свинья наполнила этот бачок этой …? Сюда, вонючая тварь!
Гернер встал на стул, и Шнитциус по приказу подал ему бачок.
— Смирно! Запрокинь голову! Раскрой пасть!
И медленно вылил всю воду в рот Шнитциусу. Тот едва не захлебнулся. Когда бачок опустел, сумасшедший унтер запустил им в стену, потом бросился из комнаты, мы слышали, как он протопал в умывальник и открыл кран. Вскоре он выплеснул в комнату ведро воды. Проделав это шесть раз, приказал нам высушить пол. Половых тряпок у нас было всего две, поэтому времени на уборку воды ушло немало.
Он повторил эту шутку четыре раза, и наконец она приелась ему. Тогда довольный унтер-офицер отправился спать, оставив нас в покое.
Furor germanicus [6] называли древние римляне то особое безумие в бою, которое увидели, когда вели войну с жившими к северу от Альп племенами. Может, римлянам и другим хлебнувшим лиха врагам германцев послужит небольшим утешением то, что немцы так же безумны в обращении друг с другом, как и с соседями.
Furor germanicus — это немецкая или прусская болезнь.
6
Германская ярость (лат.). — Прим. ред.
Гернер был жалким унтером, больным подонком, которому пришлось удовольствоваться свиданием с прахом.
Мир ему.
ОСОБЫЙ ТИП ВОИНА
После этого комендант лагеря передал роту капеллану.
— Третья рота — для молитвы — НА КОЛЕНИ! — загремел капеллан.
Наша подготовка завершилась учением, длившимся семь дней и семь бессонных ночей. Проводилось оно на громадном учебном поле под названием Зеннелагер. Там построили целые деревни, мосты, железнодорожные пути, не было только жителей, и туда мы прорывались через густое мелколесье, болота и речки, по шатким мостам, просто переброшенным через глубокие рвы.
Возможно, это представляется романтичным, словно игра в индейцев в большом масштабе; но по ходу этой игры мы потеряли человека. Он упал с одного из неустойчивых мостов и сломал шею.
Одна из игр представляла собой рытье ям такой глубины, чтобы, скорчившись в них, мы находились чуть ниже поверхности; затем подъехали тяжелые танки и проходили над этими ямами, в которых мы прятались, дрожа от страха.
За этим «острым ощущением» сразу же последовало другое. Нам требовалось распластываться на земле и лежать, пока танки проезжали над нами. Мы ощущали, как днища танков легко касаются наших спин, тем временем массивные гусеницы лязгали справа и слева.
Нас приучали не бояться танков.
Но мы все-таки боялись, и это нормальное явление. Немецкий солдат воспитан на страхе, приучен реагировать механически только из боязни, а не смело сражаться, воодушевленный великим идеалом, во имя которого можно пожертвовать собой, если возникнет такая необходимость. Пожалуй, это можно назвать духовной неполноценностью, характерной чертой прусского склада ума, хронической болезнью всех немцев.
На другой день после этого учения мы принесли клятву верности. Для этого роту выстроили по трем сторонам площади, в середину ее въехал танк, и со всех сторон установили пулеметы. Как только эта изящная сцена была устроена, появился комендант лагеря в сопровождении адъютанта и капеллана, одетого во все свои облачения для придания большей торжественности событию.
Комендант произнес речь:
— Солдаты прусской армии! Ваше обучение завершилось. Вскоре вас направят в различные действующие части: гренадерские, противотанковые, стрелковые, разведывательные или даже ландштурма. Но куда бы вас ни направили, вы обязаны выполнять свой долг. Вы — отверженные, но если проявите смелость и мужество, возможно, настанет день, когда великий фюрер вернет вам свою благосклонность. Теперь вы должны принести древнюю клятву верности, клятву, которую вы уже однажды нарушили; но я уверен, что отныне и до конца ваших жизней она будет укреплять вас в преданности своей стране. Надеюсь, никто из вас никогда не забудет о своей клятве и своем долге перед нашей древней землей и нашим великим народом, о долге перед фюрером и нашим Богом.
Вскоре после нее мы все опустились на колени, сняли каски и сложили руки на дулах винтовок. Должно быть, выглядело это очень трогательно и могло послужить превосходным материалом для кинохроники. Капеллан произнес краткую молитву великому, всемогущему и, разумеется, немецкому Богу, который ниспошлет нацистам победу. Слова «нацисты» этот идиот не употреблял, но что еще он мог иметь в виду, когда говорил:
— Всемогущий Боже, Господь наш, яви нам Свое величие и милость, ниспошли немецкому оружию победу над нашими врагами-варварами.
Их враги-варвары, заметьте, были народами, которые подарили миру таких мужчин, как Ибсен и Нансен, Ганс Христиан Андерсен, Рембрандт и Спиноза, Вольтер и Рене Клер, Чайковский и Горький, Шекспир и Диккенс, Авраам Линкольн и Теодор Драйзер, Шопен и Коперник; таких женщин, как Флоренс Найтингейл и Эммелина Панкхерст, Мари и Ирен Кюри, Екатерина Вторая, Жанна д'Арк, Исак Динисен [7] , сестры Бронте, Анна Павлова.
Затем он благословил оружие, которым нам предстояло уничтожать варваров, но, думаю, его благословение не помогло. Крестное знамение, который маленький, жалкий священник осенял громадный танк, вряд ли могло быть очень действенной магией, даже если верить в магию, на что я не способен. В крайнем случае такое существо можно представить заколдовывающим стрелковое оружие. И, как бы там ни было, они проиграли войну.
7
Псевдоним датской писательницы К. Бликсен. — Прим. ред.