Легион павших. VI - VII Акт
Шрифт:
Дышать стало легче, когда он отошел к самому краю обрыва; повернулся к Стирающей Явь спиной, будто она была младенцем, неспособным ему навредить.
— Все эти отары, рыцари, Пастыри — вы все, — он развел руками, будто желая охватить всю долину, в которой больше не осталось ничего живого. Нет, не долину. Он хотел охватить весь мир. — Вы мешаете мне развлекаться.
Он взглянул на Стирающую Явь через плечо, и той захотелось исчезнуть — куда угодно, только подальше отсюда: взгляд Приносящего Хаос полыхал необузданностью.
— Ты ненормальный, — пробормотала Шикти. — Я слышала
Необузданность сменилась озабоченностью и беспокойством.
— До сих пор говорят?! В каких мирах? — выпалил он и воровато оглянулся, будто кто-то мог подслушать. — Плохо, плохо, очень плохо. Если отец об этом узнает, мне точно головы не сносить. Будет пилить пока не устанет, а устает он редко.
Стирающая Явь следила, с какой скоростью меняются эмоции на его лице. Из одной крайности в другую, из безумия чудовища — в панику напакостившего ребенка.
— Психопат, — выплюнула она.
— Я? Почему это я психопат? — оскорбился парень. — Если кто и был психопатом, так это Ц-Цузу. Строил из себя непойми что, когда на самом деле был самым жалким из всех, постоянно самоутверждающимся за чужой счет ничтожеством. Ты знала, что среди своей расы его считали изгоем? Из-за внутриутробного порока развития его речевой аппарат был способен воспроизводить только ограниченный спектр вибраций, в основном влияющих только деструктивно. Удобно для Пастыря, но все-таки подбирать объедки, это как-то..., — он поцокал языком. — А знаешь, что он стал рыцарем только потому, что все остальные отказались склонить голову? Бедный Ц-Цузарравальш. Я бы пожалел его, не будь он таким гадким. Да я сам себе стал гадок, — парень зябко повел плечами, а затем содрогнулся всем телом. — Отвратительный опыт, просто мерзкий. Лучше забуду его, а то на языке до сих пор вкус еще живой человеческой плоти.
Кажется, она уже могла пошевелить рукой. В мышцах не было крепости, но пока ее покров при ней... Стирающая Явь полагала, что яд будет медленно убивать ее, но, похоже, он всего лишь обладал краткосрочным парализующим действием.
— И что дальше? Убьешь меня?
Парень виновато посмотрел на нее.
Да. Именно это он и собирался сделать — как только наиграется вдоволь.
— Позволь мне уйти, — взмолилась Шикти. — Я никого не трону. Я исчезну, ты даже обо мне не вспомнишь.
Приносящий Хаос смутился под откровенным взглядом женщины, ссутулился.
— Моя жизнь ничего не стоит без Пастыря. Прошу, сохрани ее. Я не стану мстить. Я смирюсь.
— Перестань упрашивать меня, Шикти, — парень взъерошил волосы. Пряди упали на лицо, и он спрятал за ними глаза. — Ты ведь и правда мне понравилась.
Он врал? Или нет? Стирающая Явь не могла разобрать.
— Умоляю тебя, пощади! — с жаром выпалила она.
Парень совсем стушевался.
Нет. Он врет. Так естественно, словно сам верит в свою ложь, будто он — совсем еще мальчишка, никогда не касавшийся, не видевший обнаженной женщины. Но Стирающая Явь хорошо помнила, что в тот вечер, в ту ночь, когда он пришел к ней в облике Ц-Цузу, в нем не было и намека на смущение.
Он снова приблизился к ней, присел рядом, с робкой улыбкой на губах коснулся пальцами ее щеки. Нежно. Точно так же, как касался, будучи в теле Ц-Цузу, когда никого не было рядом.
Сейчас!
Она ударила его в грудь, пробила ее насквозь, схватила пальцами сердце. Такое горячее, упругое, сильное. Оно пульсировало даже тогда, когда она потянула руку к себе, вырвала его из тела. Это сердце тоже было произведением искусства. Даже жалко.
Приносящий Хаос плотно сжал губы, чтобы не испачкать ее кровью.
Внезапно Стирающая Явь испугалась. Чего она испугалась? Того, что отчаянная попытка убить его не увенчается успехом? Или того, что у нее все получилось?
Черты враз побледневшего лица заострились. Выступившая на губах кровь показалась ослепительно яркой.
Приносящий Хаос вздрогнул, и Стирающая Явь была готова поймать в объятия его заваливающееся тело, но тот только проглотил собравшуюся во рту кровь, облизал зубы и улыбнулся.
— Маленькая хитрюжка, — пожурил он.
— Я..., я не..., я..., — осознавая, какую ошибку совершила, залепетала Стирающая Явь. Испуганно посмотрела на свою руку, которая все еще сжимала сердце Приносящего Хаос.
— Ой, да просто выбрось его.
Когда Стирающая Явь даже не пошевелилась, он мягко взял ее за запястье, отвел руку в сторону, перевернул ладонью внизу и легонько потряс, вынуждая уронить сердце в пыль.
Стирающая Явь глупо таращилась на его грудь. Дыра в ней затянулась, восстановился нательный рисунок, а кровь, что залила живот... кровь впиталась, и кожа снова была девственно, без единого изъяна чиста.
Ей не сбежать и не убить Приносящего Хаос. Но так ли она хочет его убивать? Ведь все, что она думала, что чувствует к Ц-Цузу, в действительности вызвал тот, кто сидел перед ней.
— Я признаю твою силу, — выдохнула она ему в лицо. — Позволь следовать за тобой. Я сделаю все, что скажешь, буду твоим верным спутником.
Что она делала? Зачем? Ведь он был повинен в гибели Пастыря. Это он привел того человека. Если бы не он, рыцари никогда не позволили бы чужому призванному приблизиться к Пастырю. Но он из раза в раз защищал его, обставляя все, как алчность Ц-Цузу.
— Ты так сильно хочешь жить? — спросил парень.
Стирающая Явь не знала, что ответить. Она хотела жить? Или хотела его? Может, хотела вернуться к Пастырю? После того, как его прикосновение больше не указывало ей путь, она не знала, куда идти. Что ей делать? Она так долго следовала чужой воле, что, кажется, была больше не способна выбирать сама.
Парень сочувствующе улыбнулся.
— Тогда сними покров, Шикти.
Снять покров? Стать совершенно беззащитной?
В ту ночь он тоже попросил снять покров. И называл «Шикти», просто «Шикти», так фривольно и ласково. Когда они были наедине, он называл ее только так. В отличие от него, Ц-Цузу не удостаивал ее ничем, кроме брезгливого «Ластик».
— Да, хорошо, я сниму.
Ее тело начало светлеть. Чернота оставила кончики пальцев ног, поползла по голени вверх, обнажая светлую, аквамариновую кожу; вместе с тем темнели голубые глаза, пока не превратились в два бездонных колодца, в которых не отражался даже лунный свет.