Легион
Шрифт:
– Кто вы? – спросил Киндерман. В этой маленькой, обитой войлоком комнатенке голос его прозвучал до неестественности отчетливо. Ему вдруг показалось странным, что звук этот исходил от него самого.
Томми продолжал молча смотреть остановившимся взглядом на посетителя.
В углу с громким стуком падали из крана капли.
Следователь почувствовал, как где-то в глубине души поднимается противная и липкая волна страха.
– Кто вы? – повторил он.
– Я кое-кто.
Киндерман удивленно вытаращился на Томми и вздрогнул.
– Ну, разумеется, вы «кое-кто», – отозвался Киндерман, собирая в кулак всю свою волю и самообладание. – Но кто? Вы – Дэмьен Каррас?
– Нет.
– Тогда кто вы? Как вас зовут?
– Называй меня «легион», ибо нас множество. Дрожь охватила Киндермана. Больше всего ему хотелось убраться сейчас из этой комнаты. Но он словно остолбенел. Неожиданно Подсолнух запрокинул голову и прокукарекал, а потом громко, по-лошадиному заржал. Звуки настолько походили на настоящие, что их невозможно было спутать. У Киндермана похолодело внутри.
Подсолнух залился смехом, начав хохотать на высоких нотах и закончив низким басом.
– Да, неплохо я подражаю животным, как ты считаешь? В конце концов, у меня был потрясающий учитель, – промурлыкал он. – И еще уйма времени, чтобы оттачивать свое мастерство. Практика, постоянная практика! Вот в чем секрет. Поэтому-то я и усовершенствовался в убийствах, лейтенант.
– Почему вы называете меня «лейтенант»? – спросил Киндерман.
– Да не ломай тут комедию, – прорычал Подсолнух.
– Вы знаете, как меня зовут? – продолжал Киндерман.
– Да.
– Ну и как же?
– Не надо на меня наседать, – зашипел Подсолнух. – Я буду раскрывать свои силы постепенно.
– Какие силы?
– Ты мне надоел.
– Кто вы?
– Ты знаешь, кто я.
– Нет, не знаю.
– Знаешь.
– Тогда скажите мне.
– "Близнец".
Киндерман замолчал, прислушиваясь к падающим каплям, а потом попросил:
– Докажите это.
Подсолнух снова откинул назад голову, но на этот раз закричал как осел. Следователь почувствовал, как по спине побежали мурашки. Подсолнух посмотрел на него и как бы между прочим заметил:
– Время от времени надо менять тему разговора, тебе не кажется? – Он вздохнул и перевел взгляд на пол. – Да, в жизни моей были и приятные моменты. Я успел неплохо поразвлечься. – Томми закрыл глаза, и лицо его приняло блаженное выражение, как будто он вдыхал тончайший аромат изысканных духов. – О, Карен, – нараспев произнес он. – Прелестная Карен. С милыми желтыми бантиками в волосах. Эти волосы так приятно пахли. Я как сейчас помню этот запах.
Киндерман приподнял брови. Кровь отхлынула от его лица. Подсолнух, взглянув на него, сразу уловил эту перемену.
– Да, я убил ее, – признался Подсолнух. – Ну, сам пойми, это ведь было неизбежно. Разумеется. Божественная сила определяет нашу кончину и так далее. Я нашел ее в Сосалито, а потом выбросил на городскую свалку. Ну, не всю, конечно, частично. Кое-какие ее кусочки я оставил себе на память. Я же такой сентиментальный! Конечно, это мой недостаток, а у кого их нет, лейтенант? Я отрезал ей грудь и некоторое время хранил ее в морозилке. А как мило она была одета! Такая хорошенькая деревенская кофточка с белыми и розовыми рюшечками. У меня до сих пор в ушах крик этой девчушки. Я-то считаю, что мертвые должны молчать.
Если им, конечно, нечего сказать живым. – Томми нахмурился, а потом вдруг затрубил как олень. Звук этот удивительно походил на настоящий крик оленя-самца. Так же внезапно он оборвался, и Томми снова посмотрел на Киндермана. – А над этим надо еще покорпеть, – недовольно сознался он. Помолчав несколько секунд, Подсолнух не мигая уставился на Киндермана, а потом заявил:
– Успокойся. Я слышу, как в тебе пульсирует страх. Будто у тебя часы изнутри тикают.
Киндерман нервно сглотнул и прислушался к монотонно падающим каплям, не в силах отвести от безумца взгляда.
– Черномазого парнишку на реке тоже убил я, – продолжал Подсолнух. – Уж как я повеселился! Впрочем, все они доставляли мне массу удовольствия. Кроме священников. Со священниками все было по-другому. Это не мой профиль. Я ведь убиваю просто так, наобум. Без всяких мотивов, в этом-то и заключается вся прелесть. Но вот священники – другое дело. Да, конечно, присутствие в их именах буквы "К" являлось непременным условием. В конце концов, это оказалось даже удобно. Хотя все равно, со священниками все получилось как-то не так. Это не мой стиль. Это уже не наобум. Я был обязан, понимаешь – просто обязан – свести кое-какие счеты от имени... моего друга. – Томми замолчал, но продолжал выжидающе смотреть на следователя.
– Какого друга? – спросил, наконец, Киндерман.
– Сам знаешь, кого я имею в виду. С другой стороны.
– А вы сейчас с какой стороны?
Внезапно Подсолнух начал меняться прямо на глазах. Напыщенность и развязность как рукой сняло, во взгляде появилось выражение беспокойства и страха.
– Не надо завидовать, лейтенант, – промолвил Томми. – Знаешь, сколько там страданий. Это так тяжело. Да, тяжело. Они причиняют иногда жестокую боль. Чудовищную.
– Кто «они»?
– Неважно. Я не могу тебе сказать. Это запрещено. Киндерман задумался. Наклонившись вперед, он поинтересовался:
– Вы знаете, как меня зовут?
– Тебя зовут Макс.
– Неправильно.
– Как сказать.
– А почему вы подумали, что «Макс»?
– Не знаю. Наверное, потому, что ты здорово смахиваешь на брата.
– Разве у вас есть брат по имени Макс?
– Не у меня.
Киндерман всмотрелся в остановившиеся глаза. Что это – очередная издевка? Вдруг Подсолнух опять затрубил как олень. Умолкнув, он самодовольно заметил: – По-моему, уже лучше. – И срыгнул.
– Как звали твоего брата? – спросил Киндерман.