Легионер
Шрифт:
— Короче говоря, психотропное оружие массового поражения, — заключил он.
Если бы Семенов читал по глазам, то он, несомненно, обратил бы внимание на дьявольские огоньки, вспыхнувшие в полутьме в глазах очень внимательно слушавшего его Милована Крайковича.
— Можешь не беспокоиться, — заверил его серб. — Мазура найду и все сделаю. Я слово держать умею.
Говоря это, Крайкович думал о совершенно противоположном. Его замыслы двигались по другому маршруту. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какой же это находкой является для его шефа.
Глава 35
Раннее утро, начинавшееся в Дмитровице, было солнечным и безмятежным. Громко пели птицы в саду за окном, солнечные лучи падали на стол, бросая блики. Снизу слышны были голоса солдат у блокпоста. Ребята, как всегда, не грустили. Дружный смех, долетавший в комнату, свидетельствовал о том, что у легионеров с чувством юмора по-прежнему все в порядке.
Мишель Мазур, сидя за столом кабинета, ставшим его рабочим, только что получил ответ на рапорт, поданный им по поводу использования низкочастотного генератора. С трудом сдерживая раздражение, он вдумывался в циничные фразы, исходящие от людей, отправляющих миротворцев в различные точки земного шара. Потирая висок, он вчитывался в слова, за которыми стояла позиция руководства:
«…в ответ на ваш рапорт, поданный… сообщаем… побочные эффекты о которых вы сообщили, вполне допустимы».
В дальнейшей части этого, с позволения сказать, документа, сообщалось в духе следующего: лес рубят — щепки летят. Как было отмечено, ничего страшного не произойдет, если на бытовой почве парочка албанцев убьет пару сербов или наоборот. Все эти мелочи статистику не испортят. В этом случае, по мнению руководства, главное, чтобы налаживалась мирная жизнь и при ее установлении не пострадал контингент вверенных ему солдат-миротворцев. Поэтому Мазуру рекомендовалось не впадать в панику раньше времени.
Мишель, зло усмехнувшись, покачал головой и читал дальше о том, что все, что касается использования генератора, «было продумано и просчитано компетентными в этих вопросах специалистами». Легионерам предписывалось его только охранять и не задаваться лишними вопросами. Решение об использовании этого прибора принималось на самом верху, поэтому «предлагаем вам сконцентрироваться на исполнении своих прямых обязанностей». Руководство «надеялось, что возложенная на легионеров миссия будет успешно выполнена», и просило еще раз обратить внимание на безопасность.
Адъютант негромко выругался. Великолепно! Просто отлично! Он, оказывается, задает лишние вопросы и «впадает в панику раньше времени». Эти крысы, сидящие в уютных кабинетах и принимающие «высокие» решения, мыслят очень, очень масштабно. Для них люди всегда были просто пешками, набором сухих цифр на бумаге или мониторе компьютера. Естественно, гибель десяти человек — разве она может иметь какое-то значение в большой игре? В той игре, где делаются большие ставки и игроки состязаются в остроумии, понимании вопросов стратегии и тактики.
Оставляя все личные и лишние эмоции, Мазур, конечно, понимал, что он вынужден и будет исполнять все, что ему прикажут. Те рамки, которые он когда-то сам себе выбрал, держат и сжимают его прочно. И разломать их он не может.
Кому-то выпадает в этом мире лотерейный билет в виде жизни свободного художника, когда ты не зависишь ни от кого и ни от чего, кроме самого себя. Когда ты занимаешься реализацией своего творческого таланта, того, на что сподобил тебя Создатель. Все это, конечно, красиво, романтично, но… У Мишеля Мазура работа была совсем другого качества. Такая работа, когда ты действуешь в рамках устава и присяги. И она, несмотря ни на что, ему нравилась. Нравилось, что в горячих точках, где требуется навести порядок, там, где попираются законы и начинает торжествовать зло, требуется присутствие и помощь легионеров. И он, Мишель, с полной уверенностью может сказать: свою задачу он выполняет.
Мазур тряхнул головой. Да, в какие дебри заводят иногда мысли! Какой высокий пафос временами лезет в голову… Он усмехнулся.
Адъютант поднял глаза от прочитанного документа, вызвавшего в нем такую бурю эмоций, и вгляделся в стену. На ней еще оставались приметы, напоминавшие о том, что здесь не всегда находились миротворцы. Прямо перед ним висели два старинных портрета. Точнее, не портреты, а фотографии, снятые в то самое время, когда она делала самые первые шаги.
На одном из них с пожелтевшей бумаги смотрел солидный мужчина средних лет с ухоженной, аккуратно подстриженной бородкой. Весь вид его говорил о благополучии и довольстве жизнью. Только глаза обращали на себя внимание — какой-то еле заметной чертовщинкой.
«Тоже ведь жили здесь люди, — думал Мазур, глядя на неизвестного ему человека. — Строили это поместье, задумывали какие-то планы, может быть, даже наполеоновские. А теперь никого из них здесь нет. И квартируют в доме совсем другие люди, прибывшие разруливать кровавый конфликт».
Вчера Мишель, укладывая свои бумаги, которых, к его сожалению, становилось все больше, обнаружил в ящике стола стопку старых, пожелтевших писем. Развернув одно из них, он наткнулся на признание в любви тридцатилетней, наверное, давности. Кто-то писал о своих чувствах, о своих делах, и, глядя на все это, невольно ощущалось, что все временно, все проходит, в том числе и жизнь. Поэтому, как говаривал адъютант новым бойцам своего подразделения, «важно в любой ситуации оставаться человеком».
А быть человеком — не такое уж простое состояние. Как убеждался Мазур за время своей работы, сама жизнь, тем более жизнь миротворца, подбрасывала такие сюрпризы и искушения, от которых некоторым трудно было отказаться, и это изречение насчет человека не было пустым звуком. За ним стояли смерти товарищей, обманы и разочарования. За ним стояли люди, которым можно было полностью доверять. Много всякого…
Через полчаса, выйдя из здания, легионер подошел к своим выстроившимся бойцам. Вот они: испанец Рауль, поляк Даниэль, француз Дидье и другие. Кого-то из них Мазур знал как облупленного, о ком-то пока еще не составил исчерпывающего мнения. Хотя, конечно, осуществленный им тщательный подбор солдат был таким, что совсем уж непредвиденных обстоятельств, связанных с личностью того или другого его подчиненного, не должно было быть. Мишель всегда старался при приеме в свое подразделение новичка прощупать его поглубже, попытаться сразу раскусить основу человека. Уж слишком нехорошими могли быть последствия поведения непроверенного человека. Прокол Семенова был ярким тому подтверждением. Хотя по поводу последнего Мазур понимал, что здесь еще не все так плохо. Сама жизнь миротворца учила внимательно относиться к людям — в опыте Мишеля не раз встречались такие случаи, которые учили семь раз отмерить. Во время пребывания миротворцев в одной из стран, расположенных в Юго-Восточной Азии, произошел как раз такой случай. Невнимательное отношение к новичку-миротворцу, совсем еще молодому парнишке, едва не привело к трагедии, жертвой которой могли стать несколько тысяч людей. Жизнь учила на таких, к сожалению, не теоретических, а практических примерах.
Отделение построилось для инструктажа.
— Долго разводить муть я не намерен, — говорил адъютант, глядя на стоявших в шеренгах бойцов. — Дело в следующем: как вам известно, из наших героических рядов исчез и, скорее всего, захвачен в заложники албанскими боевиками Семенов. Ситуация пока темная, и подробности ее я как раз и выясняю. На этом дело может и не закончиться, что скорее всего. Ожидаются дальнейшие провокации, одним словом, с этого момента — полная готовность. Не мне вас учить, просто еще раз хочу вам об этом напомнить — безопасность превыше всего. Наша работа такая, что если кто-то может расслабиться точно в таких же условиях, то мы этого себе сейчас позволить не можем. Вопросы есть?