Легкий бред в формате дзен

Щеголев Александр Геннадьевич

3. Коан о бесстрашном коте, прогнавшем мудрую собаку

– Клочков, - шелестит пленник губами. - Я. - Может, ты унесешь куда-нибудь дохлого кота? Воняет же. - Вы ощущаете запахи? Лично я - уже нет. - Хорошо, будем нюхать. В чем я должен тебе признаться, Клочков? Храбрится, герой... Ну что ж. Загибаем пальцы. - На вопросы "кто" и "как" мы знаем ответ. Остается "зачем". Мотивы, господа отравители. Ваши мотивы весьма любопытны публике. - Да с чего, с чего ты взял, что это я!..
– опять входит Щюрик в штопор. С чего ты вообще взял, что тебя... ну, это... - Есть аксиома, и есть теоремы, - говорю я.
– Мы занимаемся теоремами. Значит, признаваться ты не хочешь? - В чем? - Отлично.
– Я встаю и приношу в комнату телефон.
– Сейчас ты исполнишь один звонок. - Кому? - Видишь ли, я приготовил тебе подарок. Уверен, ты мечтал об этом все последние годы. Надеюсь, в знак благодарности твой трусливый язык, наконец, развяжется. Сейчас мы наберем телефонный номер... - Что ты опять задумал?
– трясется он. Я его понимаю: неизвестность ломает и не таких картонных солдат. Я продолжаю интриговать - пока есть кураж, пока злая воля вновь не скрутила мое тело, пока не сделан последний шаг... Номер набран. - Доброе утро, - говорю я.
– Это квартира профессора Русских? (Глаза у Щюрика вдруг стекленеют - как у вытащенного из воды сома.) Вас беспокоит Барский, муж Идеи Шакировны...
– после чего быстро подношу трубку к уху нашего героя. - Вызовите милицию!
– жалко кричит он. В трубке - короткое кваканье, затем - гудки. - И что сказали?
– интересуюсь. Щюрик отвечает не сразу. - Сказали, идиотская шутка. - И правильно! В семье траур, а ты к ним со своей ерундой. Снова набираю номер. - Вторая попытка. Просто позови профессора, - предупреждаю я.
– Давай без срывов, иначе мы никогда не дойдем до сути. - Андрея Гавриловича, пожалуйста, - вымученно произносит он. Пауза длится и длится. Я наслаждаюсь моментом... - Что?!
– ужасается Барский.
– Когда?! Разговор окончен. Я отнимаю телефон от его плоского, бесформенного уха. Он стоит неподвижно, как манекен, словно забыв, где он, с кем он. - Русских убили, - сообщает он непонятно кому.
– Сегодня рано утром. - Хорошая новость, не так ли?
– радуюсь я. Он обнаруживает меня в поле своего зрения. - Так это ты сделал? Ты... - Не волнуйся, с друзей денег не беру. Черт, да заткнет кто-нибудь этого идиотского пса? Откуда-то из глубины квартиры неожиданно выползает в прихожую толстый рыжий кот. Вот она, местная достопримечательность! Щеки подметают пол. Пугливо посматривая на меня, он медленно движется по замысловатой траектории, по пути брезгливо нюхает, поджав лапу, свои грязные блюдца, пятится и наконец останавливается возле туалета. Когтями поддев дверь, кот просачивается в темную щель - и нет его... - О!
– умиляюсь я.
– Что сие? - Вот влипли, - бормочет Щюрик, опасно раскачиваясь, - вот влипли...
– как заевший в проигрывателе диск, - вот влипли...

Зеркальная гладь прошлого:

...Кожух, когда надо, может быть очень хорошим парнем. Во всяком случае, для своих. Учитывая, что его сняли с бабы (или кого там с кого сняли), он имел полное право пристрелить меня на месте. Когда я намекнул ему о терзающих меня подозрениях, он заржал мне в лицо. Он ржал так страшно, как не ржал никогда. Еще немного, и развалился бы от запредельных вибрационных нагрузок, однако обошлось. - Пора тебе к мужу, чернильница, - с сожалением сказал он своей черноволосой учительнице, - Работу над ошибками сделаем завтра, слово офицера. Вот тебе деньги на такси... Через пять минут мы остались одни. Рассказывай подробно, потребовал Коля. Я рассказал. Хотя, какие там подробности? Бросающие в дрожь симптомы плюс умозаключения... Что ты лепишь, заговорил он серьезно. Щюрик тебя отравил? Не смеши мою портупею! Тебя-то с какой стати? Вот если бы он поднял руку на одного финта по фамилии Русских, я бы ни на секунду не засомневался, что это правда. Да я в любую дикость поверю, вдруг рассердился Кожух, - в карающего всадника без головы, в диверсионную операцию с применением шаровой молнии, - но при одном условии! Жертвой свихнувшегося Щюрика должен быть Андрей Гаврилович Русских, заведующий отделением гинекологии в Волошинской больнице. И никто другой. Вот, полюбуйся... Мы посмотрели несколько фотографий. Солидный дядя в белом халате на фоне обшарпанной больничной стены, он же - в строгом костюме на кафедре, он же - в плаще и с собакой на поводке. Морды были мне знакомы. И Андрея Гавриловича, и его собаки. Я регулярно встречал этого человека на бульваре, понятия не имея, кто он такой. Мир, ограниченный одним городским районом, воистину тесен. - На этом парне Щюрик и бзикнулся, - потыкал Коля пальцем в фото.
– И на таких, как этот. Ну, в общем, сам понимаешь. Коллега его бесценной

супруги. Она - медсестра, вокруг - блестящие, еще не старые профессора... Что тут было понимать? С твоим лицом, Щюрик, оставшимся тебе на память о давнем взрыве, невозможно существовать без обостренных мужских комплексов. Женщина, с которой ты живешь, рождает сильные чувства. Даже такой уверенный в себе мужчина, как, например, я, испытывал бы определенное беспокойство... да что там - тоже ревновал бы. Насколько же тяжело в этом смысле тебе, бедолага! Не зря в твоем доме, как я успел заметить, нет ни одного зеркала... Непонятно другое. Почему Ида выбрала именно тебя? Ни пугающая внешность жениха, ни мнение родни ее не остановили... Вот вам доказательство того, что стереотипы мужской красоты для настоящей женщины - ничто. Пока Коля собирался-одевался, я решил снова позвонить родителям. Мама сняла трубку! Сразу отлегло от сердца. Выяснилось, что во время влажной уборки она переставила телефонный аппарат, отключив его от линии, а когда возвращала все на место, забыла включить штепсель в розетку... ошибка, чушь. "У меня - порядок, полный дзен!
– успокоил я маму.
– Так что сегодня не ждите..." - Бабки есть?
– спросил Кожух, закончив сборы. Я показал ему пачку долларов. - Тогда поехали, - нетерпеливо скомандовал он. - Куда? - В лаборатории, есес-сно. В больницу ж мы не желаем? Какие вы все у меня чокнутые, господа интеллигенты, просто оторопь берет... Уже в автомобиле, объезжая люки и выбоины, он поведал мне правду о страховом агенте Барском и о его роскошной жене. О том, какие чудовищные страсти кипят в душах людей, которых, казалось бы, мы давно и хорошо знаем. Ох, как много любопытного Коля рассказал мне о тебе, тихий и правильный с виду Щюрик!..

А мы все ждем и ждем, и оба понимаем - кого... - Зачем ты это сделал, Димaс, - спрашивает он. - Ты про своего профессора? - Я про всё. - Это просто. Если занимаешься боевыми искусствами, весь насквозь пропитан идеей самосовершенствования. Сегодня лучше, чем вчера, завтра лучше, чем сегодня. Преодолеваешь преграды, которые сам же и создаешь. Шаг за шагом. Бродячий кот, да обласкают его в кошачьем раю (я показываю на журнальный столик) - один шаг, порочный кобель-профессор - следующий шаг, и наконец ты... это привычка, Барский. Порядок вещей. - Это убогость мышления, Клочков, - говорит он мертвым голосом.
– Теперь понятно, почему ты такой педант. Какое, к черту, "самосовершенствование"? Человеку все дано изначально. Открой свой цитатник, наверняка там написано то же самое. Надо же... Где он таких фраз понабрался, уродец? Я вдруг испытываю к Щюрику симпатию. Что-то прежнее возвращается, что-то живое, ведь на самом деле я теперь думаю точно так же! Всего одной ночи мне хватило, чтобы сломался порядок вещей. Несколько часов - в состоянии отложенной смерти... - А ты разговорился, - ворчу я.
– Петля ослабла? Он висит на ниточке, мы с моей болью - растеклись в кресле. Ситуация под контролем. Однако петля на шее, конечно, не тот аргумент, не тот. Где же тот? - Да мы с Колей разыграли тебя!
– произносит Щюрик с неожиданной энергией. - Ты что, до сих пор не допер? - Это признание?
– уточняю я. - Какое, на фиг, признание! Просто хотели проверить, клюнешь ли ты на эту удочку. В его неуклюжем вранье - безумная надежда смертника. Как мне понятны эти чувства... - И что, клюнул? - Похоже на то. Он то ли смеется, то ли плачет. Жалкая сцена. - Жить хочешь, да?
– спрашиваю я с сочувствием. - Хочу. - Оно и видно. Рыболов-спортсмен. - Не веришь, что разыграли? - А чему здесь верить? Можно, конечно, преднамеренное убийство назвать розыгрышем, но суть не изменится. - Какой же ты болван...
– стонет Щюрик.
– Да что же это такое... Как же это все получилось-то... Рыжий зверь в туалете настойчиво скребет кафель. У него - свой порядок, свои понятия о совершенстве. Справив невидимые людям дела, кот выходит торжественно, с чувством выполненного долга. Уже не прячась. Вожак. - Долой разговоры!
– восторженно объявляю я.
– Как тебя зовут, гладкошерстный? - Кот Дивуар, - откликается Щюрик. Нежность вспыхивает в его голосе и тут же гаснет. Так-так. Нежность хороший аргумент, думаю я. Нежность можно и нужно использовать... - Кот Дивуар? - Смешно, да? Страна такая есть в Африке. "Cote-d'Ivoire"1, беззвучно шевелю я губами. "Берег слоновой кости" в переводе. Обожаю французский... Острый приступ азарта сбрасывает меня с кресла: - Не учи учителя, двоечник! Рыжий жмется к полу, реагируя на звук. Я падаю сверху, как леопард, хватаю зверя за холку, собираю в горсть жировые складки, однако и он - из породы кошачьих; вывинчивается одним бешеным рывком, раздирает мне руку задними лапами и взлетает по одежде на вешалку. Ох! Полнота его и леность ввели меня в заблуждение. Зря я снял пиджак, зря закатал рукава... Тут же, не теряя темпа, кот прыгает поверх моей головы, рассчитывая скрыться в столовой. Отточенным киком я достаю его на излете: мой старенький кроссовок припечатывает животное к косяку. Коротко мявкнув, взъерошенный клубок несется на всех парах в детскую комнату. Взяв из туалета швабру, я иду следом. Из глубоких царапин на моей руке течет кровь, кожа местами лохматится, но боли нет. Вся моя боль - вокруг груди и вокруг головы... Кот обнаруживается под детской кроватью. Одного вида швабры достаточно, чтобы он, панически пометавшись между пыльными детскими игрушками, полез в узкую щель за шкафом. Мебель здесь стоит вплотную, этого я не учел. Слышны яростные, сумасшедшие по накалу звуки, идущие вдоль стены, и вот я вижу своего противника на шкафу, под самым потолком. Каким невероятным усилием смог он вознестись туда? Какой волей к жизни? Свесив щекастую морду, наблюдает за мной огромными зелеными глазами, полагает себя в безопасности. Ну-ну... Кого тут у нас "поймали на удочку", кто тут "клюнул"? Приношу из прихожей спиннинг. Крючок на конце - не простой! Тебе понравится, дьявольская бестия. Не один, а целых три намертво закрепленных крючка, называемых в просторечье "тройником". Тяжеленная блесна дополняет снаряжение. Очевидно, с этим инструментом, в отличие от швабры, рыжему бойцу сражаться еще не приходилось, оттого он так спокоен. По-моему, даже улыбается. Сейчас твою улыбочку перекосит, тварь. Я отматываю побольше лески, временно откладываю спиннинг и тщательно прицеливаюсь. Потом перекидываю "тройник" через кота, резко дергаю на себя, и с первой же попытки... Подсек! Есть! Противник, не успев ничего сообразить, валится вниз. Оглушительный вой наполняет квартиру: сразу два крючка застряли у Кота Дивуара где-то за ухом. Волоку добычу по полу - за леску, оберегая целостность своих и без того пострадавших конечностей. Зверь катается на спине, не понимая, как освободиться. А вот и спальня. - Леонид, не снимай бак!
– задушенно кричит Щюрик. Да, зрелище не для детей. Но, с другой стороны, с чего бы Леониду нарушать запрет, если я не давал ему разрешения? По ходу движения бью в дюралевый бок ногой. - Кто там?
– моментально откликается мальчик. - Дома кто-нибудь есть? - Папа спит и не разрешал его будить. - Врешь, Ленька, нет у тебя никакого папы. - Приходите попозже, - подытоживает он. "Мой ученик, - пронзает меня гордость.
– Мой маленький идиот". Несвоевременная вспышка слабости... Подтаскиваю кота к ногам Щюрика. Потуже закручиваю спиннинг. - Ну что, - спрашиваю, - это прелестное существо, надеюсь, не отличается убогостью мышления? Или поищем кого-нибудь другого, кто поможет нам поговорить по душам? Я ведь педант, я найду... Крючки срываются. Дьявольщина! Одержимый бесом кот первый понимает, что он свободен - и только клочья окровавленной шерсти остаются под нашими ногами. А также - алая дорожка. На зубьях "тройника" висят какие-то ошметки... разглядывать не хочется. Куда зверюга телепортировалась? Разумеется, под разобранный двуспальный диван. Заглядываю - так и есть. Этого моего движения ему хватает, чтобы покинуть убежище: он уже на подоконнике. Напружиненный, в нулевой готовности. Ухо висит, голова деформирована, шерсть липнет к ране. Смотрит на меня - глаза размером со столовую ложку. Кровь капает на белый подоконник... Я лишь моргнул - он взлетает на форточку. Реакция у толстяка - как у мастера боевых искусств. На дворе месяц май, форточка нараспашку. Я беру "тройник" в руку, прикидывая, как бы это снова достать подлеца... а его и нет. Прыгнул вниз. - Что?
– психует Щюрик. Ему ничего не видно, он развернут к окну спиной. Что там? Пятый этаж! Открыв рамы и высунувшись из окна, я смотрю вниз. Возмущенно голосят бабы, задрав головы к нам. Похоже, Кот Дивуар попал в развешанное на веревках белье, в результате - остался невредим. Везунчик, в отличие от хозяина. Хорошо видно, как он стоит на полусогнутых, очумело озираясь, и кричит дурным голосом. Его замечает кретин-пес, величаемый Рэмом. Бессмысленный лай сразу прекращен. Невыразимое блаженство. "Имеет ли собака природу Будды?" Разумеется, да, но только не эта! Разумеется, нет, и Рэм - лучшее тому подтверждение... Медленно ускоряясь, не веря своему счастью, пес двигается к упавшему с неба коту, еще не зная, с кем связывается. - Димaс, я готов говорить, - трагически зовет Щюрик.
– Только намекни, о чем? Я возвращаюсь. - Твоя жена, - помогаю я ему.
– Недоверие плюс ревность. Намек понял? - При чем здесь моя жена? Я доверяю жене!
– срывается он, дает от волнения "петуха". - Ты ведь не знал, что я знаком с Идеей Шакировной? - Ты? Знаком? - Ух, какая искренность в дрожащем от негодования голосе, - восхищаюсь я.
– Надо понимать, ты не знал также и о том, что иногда я заходил к ней в гости на работу? "В гости на работу" - какая изящная фигура речи... - Заходил на работу?
– удивляется он по инерции. И уж потом меняет тональность.
– Ладно, черт с тобой. Обо всем я знал, конечно. Так что с того? У вас же с ней ничего не было...
– голос его предательски завибрировал.
– И не могло быть! - Но ведь ты не был в этом уверен?
– я спрашиваю этак невинно.
– Потому и возникает законное недоумение: что ты НА САМОМ ДЕЛЕ забыл на вчерашнем сборище? Он ловит мысль на лету. - Если бы я был уверен, что у тебя... с ней... я бы тебя... - Что?
– подсказываю я.
– Отравил? - Я бы тебя... заказал!
– выкрикивает, как выстреливает. Некоторое время молчим мы оба. А ведь правда, размышляю я. Если следовать логике всего того, что порассказывал мне о Щюрике майор Кожух, то этот ревнивец не стал бы лично пачкаться. Перепоручил бы грязную работу кому-нибудь, кто со своей Кармой на "ты"... Законченная картина преступления плывет, теряет четкие контуры. Чужая комната кружится... или у меня голова кружится? - А как насчет Русских? - А что Русских? С ним тоже ничего не было! Мы оба слышим, как оживает замок входной двери. Кто-то открывает дверь ключом... Наконец-то! Наконец-то! Мы дождались!

КОНЕЦ УРОКА. БОЛЬШАЯ ПЕРЕМЕНА.

ДОЛГАЯ МЕДИТАЦИЯ НА БЕРЕГУ {Зеркальная гладь прошлого сомкнулась с хрустальным небом.}

...В машине Коли Кожуха мне опять поплохело, потом опять полегчало. Веселая получилась дорога... А ведь ты, было дело, уже страдал какой-то мудью, вспомнил Коля. Легкий бред, как говорится. В конце школы, да? Было, было! Даже ночевал у меня дома, прятался от кого-то, кого сам же себе и придумал... Ну, было согласился я. Спасибо за напоминание, добрый ты наш майор. Он радостно оскалился. Любил он добавлять людям приятного, особенно, когда его об этом не просили... "Мудь", как обозвал Коля вызванную из прошлого историю, длилась не больше недели. Случилось это в те далекие времена, когда я не стал еще учителем, а Кожух - ментом-зооповцем. В выпускном классе школы мы с ним подрабатывали курьерами, разносили пакеты разных форм и габаритов. Прихожу я однажды по адресу в частную квартиру, звоню. Третий этаж. Открывает мужик в плавках, в майке и... с пистолетом в опущенной руке. "Ты кто?" - спрашивает. "Курьер", - говорю. "Ну и зря", - смотрит он на меня с прищуром. Берет пакет и захлопывает дверь. "А расписаться?" - запоздало прошу я, снова звоню, жду неизвестно чего и удаляюсь. В некоторой прострации перехожу дорогу, стою на автобусной остановке. Подъезжает автобус. Переднее колесо взрывается, и машина, не снижая ход, врезается в столб с указателем. Что бы это значило? На остановке вопли, паника, а я смотрю на дом, из которого только что вышел, и кажется мне, будто в раскрытом окне третьего этажа мелькнул мужик в майке. Стреляли в колесо, что ли? Или... в меня? Бегу по набережной - никто за мной не гонится. В метро тоже ничего не происходит. И лишь при подходе к дому, пересекая проспект в группе других пешеходов - на зеленый свет, как положено! вдруг замечаю, что какое-то авто не по делу разогналось. Мчится и мчится. Я прыгнул вперед - тем и спасся, а всех, кто шел сзади, раскидало на куски... Домой возвратиться я не смог. Первый раз в жизни я испугался родного дома... нет, не первый, но о той, прежней истории вспоминать настолько стыдно, что сил нет... в общем, спрятался я у Коли. Низкий поклон его родителям - приютили на несколько ночей, не задавая лишних вопросов. Своим родителям я звонил из телефонных автоматов, каждый раз меняя точку, чтобы ОНИ не засекли, - врал, что ночую у одной подружки, доставлял маме радость. Ни в школу, ни на работу не ходил. О том, что означал злополучный пакет, старался не думать. Было страшно до озноба, до тошноты. ОНИ представлялись вездесущими, беспощадными, но вся подлость ситуации заключалась в том, что рассказать о своих страхах я никому не мог, не смел, отлично понимая их внешнюю вздорность... даже Коле досталась лишь частичка правды... и рассосалась эта нелепая мания преследования сама собой. Коля принес мне газету с заметкой о том самом дорожно-транспортном происшествии возле моего дома, где я спасся лишь благодаря олимпийскому прыжку. Было написано, что водитель, козел, оказался дальтоником и скрыл это обстоятельство от медкомиссии. Он попросту не различал красных сигналов светофора, вдобавок - солнце в глаза светило... тогда же я и вернулся домой. И тогда же я окончательно укрепился в решении заняться боевыми искусствами (хотя, первые мысли о самосовершенствовании и о моем предназначении осветили мою жизнь годом раньше - спасибо тебе, мама... и прости меня, мама...) "Легкий бред"! Легкий, воздушный, совершенно невесомый - как туманная дымка в низине...

...Подъехали к Главному управлению. Вход в лабораторию был не с Литейного, а со Шпалерной. Мертвая улица, освещенная единственным фонарем, уходила в бесконечность, но так далеко нам было не нужно. 1-й подъезд - ФСБ, 2-й ворота, 3-й - наш. - Входи, не трясись, - пригласил меня Кожух.
– Вот тебе ЭКУ. ЭКУ - и было Экспертно-криминалистическое управление, куда мы направлялись. А трясся я, кстати, от озноба. Коля предъявил удостоверение и сказал про меня: - Этот финт - со мной. - Пропуск нужён, трщ мъйр, - нервно возразил сержант. - Ты сколько здесь стены метишь?
– участливо поинтересовался мой друг. - Два года как. - На третий не перевалишь, - улыбнулся ему Кожух.
– И челюсть подними, а то бздёжь до Каляева дойдет. Тот неуверенно схватился за телефон: мол, надо бы связаться с дежурным по отделению. - После дежурства, - отрезал Кожух и нажал на рычаг отбоя. - Чего после дежурства?
– не понял сержант. - После дежурства в госпитале с сиделкой связываться будешь. Через шнур. Совсем у мужиков мозги говном1 поросли, - проворчал он в потолок, взял меня под локоть и повел. По крутой узкой лестнице, по которой одновременно прошли бы максимум полтора человека, мы вскарабкались на два пролета. Место, куда меня любезно привели, располагалось на втором этаже и функционировало круглые сутки. Полы были устланы багровым линолеумом, а в коридоре висел какой-то странный, не совсем медицинский запах... - Принюхиваешься?
– заметил Кожух.
– Это галоперидол так пахнет. - Что?! - Галоперидол - составная часть "правдодела", - сказал он как о чем-то совершенно обыденном.
– Специфика службы. - Так ты меня обманом в психушку затащил? - А надо бы, - оскалился он.
– Главное, Димaс, ничему не удивляйся. Баксы в задницу не провалились? - Вот они, - показал я. - Тогда - за мной. Вошли в дверь без названия или номера. Дверь медленно закрылась массивная, армированная. В кабинете не было окон. За столом печально сидел некий ханыга, подперев десницей щеку. По всему - человек был с похмелья. - Эй, Валенок, - позвал Кожух.
– В рот брал или сам давал? Тот легким выхлопом дезодорировал помещение. Коля с наслаждением втянул воздух и развил тему: - Есть что выпить? - Посмотри в сейфе, - наконец подал голос и хозяин кабинета.
– Там, в колбе. В колбе был чистый спирт. Приятели выпили, не разбавляя, не закусывая, и вспомнили обо мне. - Видишь финта?
– показал на меня Кожух. - А ЭТО что, с тобой?
– ничуть не заинтересовался ханыга. - Это ОНО, - поправил его Кожух и пояснил мне: - Наш великий эксперт за людей держит только своих братков по лаборатории. Ментов вроде меня терпит, как неизбежное зло, а шпаков просто не видит. Проблемы со зрением...
– и снова ему.
– Слышь, Валенок. Надо бы человечку в задний проход залезть и посмотреть, какой заразой он испражняется последние два часа. - Перчатка не постирана, - меланхолично откликнулся эксперт. Кожух пошутил, срыгнув: - А если стволом? Потом он взглянул на меня, на мое лицо... и вдруг сообразил, что к чему. Шагнув ко мне вплотную, прошипел исключительно трезво: - Не вздумай махать яйцами, супермен. Ты в Главке, а не на Клавке. Если не этот парень (он кивком указал на существо по имени Валенок), то никто тебе больше не поможет. Усек? Есть на свете очевидные вещи. Не маши в Главке яйцами, не нюхай с кем попало галоперидол... Столько лет я жил, точно зная, что в моей Реальности - я хозяин. Я - всё, я и есть - Реальность, а значит, глупо сердиться на дураков, жалкие тени которых иногда заслоняют от меня солнце и луну... и чуть было не растерял это счастье - в одну секунду. Токсин пожирал мою душу. Достаточно было понять это, чтобы раздражение проиграло схватку. - Я в порядке, - небрежно сказал я Кожуху, протолкнув слова лжи сквозь распухающий в горле ком. Тот с подозрением осмотрел меня ("Ну-ну..."), вернулся к эксперту, панибратски обнял его и начал с ним азартно шептаться. Я не прислушивался. Наползающая муть мешала вчувствоваться, врасти в это недоброе место, однако полочку с книгами я заметил. Выделялся томик с надписью "Токсикология" на корешке. Я вынул его, полистал, силясь что-то понять и запомнить, затем, повинуясь внезапному импульсу, сунул книгу под пиджак, в тайный "учительский" карман за подкладкой. "Почему он тогда не в больнице?" - донеслось до меня, и слух мой, не спрашиваясь, тут же перешел в боевой режим. "Да потому что он с тараканами", - обрисовал ситуацию Кожух, прикинувшись простодушным и примитивным. "С тараканами бороться - не по моей части..." "Да какая тебе разница, если он бабки плoтит", - давил простодушный Кожух. " И какие-такие бабки он плoтит?" "Ну, давай смету распишем..." Через минуту-другую эксперт хлопнул ладонью по бумажке с начертанными фломастером цифрами, продуктом компромисса между леностью и жадностью, оторвал зад от стула и подошел ко мне. Оказалось, Валенок вполне был пригоден к осмысленной речи. Что жрали, спросил он напрямик. На трехсуточном голодании, ответил я, внутренне усмехнувшись. Начал вчера утром. Но чем-то все-таки траванулись, подмигнул он, - тем, о чем ни жене, ни другу не расскажешь, а только знающему жизнь цинику вроде меня. Не траванулся, а траванули, поправил я. Кто, мгновенно вспыхнул он. "Не ваше дело!" Ах, да, вспомнил он, тараканы неразумны... И чем, по-вашему, траванули? По симптомам похоже на бледную поганку, мужественно сообщил я. Сожрали маринованные грибы, догадался он. Грибов не ел, но, вероятно, можно сделать вытяжку, высказал я осторожное предположение... и подлить в утренний кофе, забурлил мой собеседник от восторга. Вытяжку, вы слышали? Каково!
– оглядывался он, словно искал публику, -- а то взять и вколоть синтетический аманитотоксин внутривенно, минуя кишечник, лучшему другу под видом морфия, - кстати, в каких отношениях вы с морфием?.. Отсмеявшись, эксперт потребовал историю моей короткой болезни. С раскладкой по времени, желательно с точностью до часа. Я рассказал, не утаив ни одной физиологической подробности. Он стал серьезным. Вы что, видели, как люди умирают от бледной поганки, спросил он меня. В детстве наблюдал, сознался я. У вас кровяной понос, судороги, сильная слабость, боли в печени, рассердился он. Да? Пока нет, сказал я. Тогда не слишком ли пристально вы наблюдали в детстве за умирающим грибником? Бледная поганка, уверяю вас, исключена. А вот токсическими гастритами никогда не страдали? Нет? Жаль, жаль... Яд, с большой вероятностью, имеет растительное происхождение, пошел он размышлять вслух. Желудочно-кишечная симптоматика, отсроченное действие... да вот, хотя бы... да-да, почему бы и нет?.. Что!
– едва не закричал я. Что - "вот"? Например, ботулизм, неохотно закончил он. Не пугайтесь, это всего лишь версия. По первому впечатлению - нечто похожее, но... Консервы, конечно, вы за истекшие сутки не жра... не употребляли? Одну-единственную ментоловую таблетку, застонал я. Эксперт удовлетворенно покивал. Ботулический токсин можно внести куда угодно, если сделать это намеренно, а голодный желудок - комфортная среда для жизнедеятельности бактерий... Проверим, конечно. И другие версии обязательно проверим... Ни в какой задний проход, разумеется, мне не залезали. Шутки у них, у ментов, такие, что без вытяжной трубы не обойтись. Измерили температуру тела, которая оказалась нормальной. Взяли кровь, мочу, кал. С большой легкостью получили рвотную массу, сделали промывание желудка, бережно сохранив промывные воды - все это тоже пошло в дело. "И что теперь?" спросил я. Теперь, молодой человек, комплекс лабораторных исследований, тяжко вздохнул эксперт Валенок. Химические исследования, физические, спектральные, микроскопические, бактериологические... "И что же мне делать?" - спросил я. Вам? Ждать. Но лучше - не здесь. На этом мой визит в ЭКУ закончился. Пятьсот долларов я передал Коле, потому что из моих рук эксперт их категорически не принял. Понимаю, доверие взяточника надо заслужить. Они оба срочно отправились в туалет якобы по нужде, причем, криминалист был вооружен ультрафиолетовым осветителем. Очевидно, пугливый спец намеревался проверить, не помечен ли заработанный им гонорар...

...Кожух остался на службе. Сказал, дождусь результата - и сразу тебе отзвонюсь. Я же - куда?
– домой, конечно. В свой настоящий дом, к стареньким родителям, к маме. К вечному чувству вины, о котором мамуля моя не догадывается, к этому жалящему, разъедающему память чувству, о котором никто никогда не узнает... Но дрогнуло сердце, слетели с губ непрошеные слова: "Здесь притормозите", - и такси выгрузило меня вовсе не там, куда стремился дух умирающего воина. Не решился я - к маме. Реальность корчилась в агонии. Моя огромная и пустая комната с нунчаками на подоконнике не так уж пуста, как шепчутся, вот туда я и приполз за утешением. Мои книги на полу, мои незатейливые спортивные снаряды... электроплитка, где я готовил себе овощи и каши... вовсе не за этим я вернулся. Ожидая ответ из лаборатории и все еще на что-то надеясь, я занялся самолечением. Мальчик наивный, идиот, бывший когда-то учителем... Справочник по токсикологии, который я украл у эксперта, поведал мне мое будущее. Червячок, живший до сих пор в подсознании, выбрался наружу. Не зашло ли действие токсина так далеко, что стало необратимым?
– вот, оказывается, о чем я думал несколько последних часов. Я просматривал справочник и... нет, не плакал; глаза раздирала такая же сухость, как и все мое убитое тело. Страшный вопрос разрешился полностью. Чем бы ни накормили меня вчера, будь то вытяжка из бледной поганки, будь то споры ботулизма, - надежды нет. Ответ из лаборатории станет приговором, а приговор вскоре приведут в исполнение... Самолечение, как и следовало ожидать, дало обратный эффект. Опять меня вынесло из всех дырок сразу - и вместе с бессмысленной марганцовкой я освободился от страха. Я перестал наконец бояться! С ледяным спокойствием я сказал себе: вот он, уникальный шанс подняться на новый уровень самопознания. Перепрыгнуть через несколько уровней. Не упусти шанс, человек... Да, я всего лишь школьный учитель. Я - это мой долг, это цепь моей Кармы. Цепь прочна, но чем ее разбить, как не выполненным долгом? Простой кулак превратится в Лучезарную звезду, а удар кулака - в ослепительное прикосновение Мудрости... Лишь настоящий учитель шагнет на эту ступень! Взяв необходимое, я оставил свою келью навсегда. В конце пути меня ждал ты...

ПОДВИЖНЫЕ ИГРЫ В ПОМЕЩЕНИИ

Она - из тех женщин, которые используют вместо зеркальца кухонный нож. Этот нож лежит в кухне отдельно от остальной утвари, чтобы сталь не попортилась. Такова семейная легенда, рассказанная однажды Щюриком. Поэтому я перевожу себя в режим "спинной мозг", чего бы это мне ни стоило. Чтобы никаких нам сюрпризов. Третий глаз на затылке, все интеллигентские рефлексии - в загон! Втягиваю дамочку в квартиру и захлопываю дверь. Одним взглядом она охватывает и разгром в прихожей, и сорванное украшение из пивных пробок, и труп кота на столике, и мою исцарапанную руку. Потом Идея Шакировна видит ноги сына, торчащие из-под бельевого бака, бежит в комнату - еще секунда, и грянул бы взрыв. Ох, наломала бы она дров... Я опережаю ее на эту секунду. - Ида!
– зычно (как мне кажется) командую я.
– Стой, раз-два! Она стоит. Тем более, мужа своего подвешенного обнаруживает. - Никаких телодвижений, - говорю я, - иначе потолок рухнет. Здесь главное - чем бoльшую глупость сморозишь, тем скорейшего эффекта добьешься. - Землетрясение?
– с абсолютным хладнокровием спрашивает Идея Шакировна, осматриваясь.
– Так я и знала, когда шла домой, что дома - тоже землетрясение. Голос у нее низкий, властный. Хозяйка. - Сумочку снимите, - прошу я.
– Потом плащ. Потом - медленно - подайте все это мне. - С другой стороны, - как ни в чем не бывало продолжает она, - если потолок рухнет, то мой муж освободится от вашей петли. А Ленечка, умничка, уже в укрытии. Причин для волнений нет. Из-за чего вы так волнуетесь, Димочка? Я - волнуюсь? Грандиозная женщина. - Устала, как собака, - жалуется она, - освобождаясь от сумочки и верхней одежды.
– Двадцать человек за ночь! Везли и везли. Иногда и двух на всю больницу не наберется, а сегодня наш экспедитор просто уж не знал, куда машины разворачивать... Она взбрыкнула, все-таки взбрыкнула! Пока заговаривала мне зубы, освободила у сумочки защелку... В режиме "спинного мозга" свою реакцию я не контролирую. Некий сверкающий предмет, выпав из ее руки, тяжело брякнув о сервант, а сама шалунья уже лежит, опрокинутая на спину. Доля секунды. Я сажусь рядом, прижав коленом ее рассыпавшиеся по полу волосы. Какие же у нее великолепные волосы рыжие, с зеленоватым отливом, совершенно натуральные... масть Кота Дивуара, надо полагать, подбиралась с толком, отнюдь не случайно... - А ну - кулаком!
– яростно шипит женщина, неестественно задрав подбородок.
– Добивай, шакал! - Леонид, не снимай бак!
– в очередной раз кричит Щюрик. И смех, и грех. - Я не хочу никого избивать, - спокойно говорю я им всем.
– Кулак не для того, чтобы бить, а чтобы направлять... Эй, папаша, - зову я Барского, - в какую часть ведра постучать? Поруководи хоть немного процессом воспитания, это же твой ребенок! - Отпусти Иду, ей больно!
– кричит он. - В верхнюю часть бака или в нижнюю?
– я терпелив. - В нижнюю. - Отлично. Объединив усилия, мы многого добьемся. Я кидаю пробочку от пива. Металл с готовностью отзывается. И Леонид тоже отзывается: - Кто там? В голосе мальчишки - слезы. - Теперь скажи что-нибудь своей жене, - велю я Щюрику. Та, не в силах шевельнуться, с ненавистью смотрит на меня снизу вверх. - Ида, он спятил, - выдавливает из себя урод.
– Он решил, что я его отравил. Ты, главное, не принимай поспешных решений. Пользуясь положением, я смотрю поверженной женщине в глаза. - Оставим проблему безумия философам, многие из которых, кстати, истинную мудрость полагают именно безумной. Насчет остального, сказанного вашим мужем, - сущая правда. Жить мне, Идея Шакировна, всего ничего. И терять мне, соответственно, нечего. Ну как, можно рассчитывать на ваше благоразумие? - Буду паинькой, - отвечает она. "Буду паинькой", - густым, сочным контральто - ух, как впечатляет! Я убираю ногу с ее волос. Она свободна. Она, презрительно усмехнувшись, поправляет задравшуюся юбку и желает подняться. - Вам лучше посидеть на ковре, - останавливаю я это движение.
– Отползите, пожалуйста, в тот угол. Правильно, сюда. А теперь снимите обувь и бросьте ее в прихожую. Спасибо. - Я женщина восточная, - соглашается Идея Шакировна.
– Мое дело повиноваться мужчине. Ваши изысканные, тонкие манеры, какие я имела удовольствие испытать на своей прическе, убеждают лучше любых слов. Даже мой парикмахер не додумался до таких радикальных приемов... Не обращая внимания на эти змеиные укусы, я поднимаю с пола вещицу, при помощи которой хозяйка квартиры только что пыталась атаковать меня. Это была... столовая вилка! Не простая. Огромных размеров, чистого серебра, старинной работы. Широко расставленные и очень острые концы. Настоящее оружие. Неужели медсестра носит в дамской сумочке этакий антиквариат? Неужели история про нож вместо зеркальца - не сплетня? - А вот перемигиваться друг с другом совсем не обязательно, - предупреждаю я, стоя к женщине спиной.
– Я чувствую каждый ваш жест, поймите это наконец. Специально обучался. Если хотите поговорить с мужем - пожалуйста, говорите. - Как дежурство?
– спрашивает Щюрик, пытаясь отвлечь жену. Мужественный парень. Черт возьми, он все более мне симпатичен, как в старые добрые времена. - Сумасшедший дом, а не дежурство, - подхватывает она тему.
– В терапии бабка одна с ума сошла, всю ночь бродила по палатам, перебудила всех, потом улеглась спать в коридоре, никого не слушая, и под утро умерла. Ужас. А еще...
– Идея Шакировна ненадолго примолкает.
– Дикость какая-то, мальчики. Андрея Гавриловича убили. Говорят, палками задушили. Я, правда, представить себе этого не могу - чтобы палками... - Нунчаками, - вставляю я. - Чем? - Они же - "нинья" по-японски. Две крепкие палочки, скрепленные короткой стальной цепью. Такими задушить нетрудно. - Про Русских мы уже знаем, - поспешно говорит Щюрик.
– Из новостей. Большое горе. Ты была у матери? - Обязательно. - И как она? - Как всегда. Поливает тебя грязью. Я разворачиваюсь к женщине. Антикварная вилка в моей руке - вместо указки. - Простите, что прерываю. Мне просто любопытно. Вы эту штуку всегда с собой таскаете? - Формально вилка не считается холодным оружием, - вместо жены отвечает муж.
– По-моему, зря не считается. Эта распугает, кого хочешь. - Коля посоветовал? - Коля. Время абсурда, думаю я, сдерживая спазмы смеха. Время тотального дзена. Смех - основа дзена, равно как и плач... Рассмеяться или заплакать невозможно - умру от боли... - Особенно вилки эффективны в штыковом бою, - размышляю я вслух. Пристегиваются к дезодорантам и пудреницам... - А серебро, кстати, очень не любят... сами понимаете, кто, - кокетливо добавляет дама.
– Ночные организмы определенного сорта. - На самом деле вот что удивляет, - продолжаю я с ходу.
– С какой стати старшая медсестра дежурит в приемном покое по ночам? Или вас понизили в должности, Идея Шакировна? Супруги молчат. Недоуменно переглядываются. Она берет слово: - Во-первых, людей не хватает. Во-вторых, "скорые" деньги - это не такая уж малая добавка к зарплате, зачем же отказываться? В третьих... какое вам дело? - И ты ей веришь?
– обращаюсь я к Щюрику. Теперь - персонально к нему. - Ида, - голос его задрожал.
– Идочка... Знаешь, кто убил профессора Русских? Этот человек. Это он, понимаешь! А десять минут назад он пытался убить нашего кота. Он на все способен. Я тебя умоляю, ты только не дразни его. Я с облегчением опускаюсь в кресло. - Слушайте меня внимательно, дети. Прежде чем мы перейдем к следующему уроку, запомните правила техники безопасности. Правила просты: ничего не делать без команды. Самодеятельность карается. В окна тяжелые предметы не швырять, в стены не стучать, не орать. Иначе всё кончится быстрее, чем нам бы всем хотелось. - Что кончится?
– с вызовом спрашивает женщина. - ВСЁ!
– вколачиваю я в ее личико. Она отшатывается. Я возвращаюсь в кресло. - Ида!
– стонет мужчина. - И дома тоже...
– искренне обижается она.
– Ни сна, ни отдыха... Мечтала, как положу голову на подушку, вытяну ноги... А ведь их всех, конечно, придется убить, неожиданно для себя понимаю я. С непривычки - думать об этом непросто. Но разве не для того я сегодня тренировался, чтобы обратить непривычное в простую и доступную форму! В форму истинной Мудрости... И ребенка?
– думаю я. С некоторым усилием: да, конечно. Ребенка - тоже. Моя Реальность - едина для всех, и шагнуть на новый уровень мы сможем только вместе. Они станут ступенькой, а я - тем, кто на ступеньке... Как последний звонок в выпускном классе - один на всех. Дз-зенн! Дз-зенн!

Всплеск на зеркальной глади прошлого {КУРСИВ ВРЕМЕНИ}

...Андрей Гаврилович Русских - известный собачник и к тому же - ранняя пташка. Я с ним частенько встречался на бульваре во время утренних пробежек, совершенно не предполагая, что у нас есть общие знакомые. Вернее сказать - знакомая. Он собаку выгуливал, я - себя. Как по часам, всегда в одно и то же время. У меня - режим, и у него, вероятно, нечто схожее. Такой же основательный, педантичный человек, как и я. В общем, достоин уважения. Был... Единственное, что я ко вчерашнему дню не умел, это лишать живое существо жизни. Но после жертвы, которую я принял от бездомного кота, привыкнуть к новому мироощущению оказалось на удивление легко. Кот - тварь полуразумная, так ведь и не всякий человек отличается от него интеллектом. Профессор Русских, например, не смог выжать из себя даже ту каплю истинного разума, которой он, по слухам, обладал... Я встретил его в крохотном дворике, выводящим на бульвар - ровно в 6:15, как и планировал. Лицо не прятал, зачем? Если кто меня увидит и запомнит, чем мне это повредит? Пес породы ротвеллер, гулявший в одном ошейнике, мгновенно почуял неладное. Нунчаки возникли из вшитого в пиджак чехла словно сами собой тогда он кинулся на меня. Я позволил псу прыгнуть (мимо, разумеется!), и пока он разворачивался, озлобленный неудачей, ударил серией: но носу, по затылку, по хребту. Он словно споткнулся, застыл на секунду, оторопевший. По собачьему носу - это очень больно, это дико. Я нанес последний, акцентированный удар нунчаками - снова по хребту. Хрустнуло. Ноги у зверя подломились. "Что вы творите?!" - завизжал профессор. Жалобно скуля, псина поползла обратно к хозяину. Привык побеждать, тупая башка? Привык ломать слабых? Отвыкай. А хозяин уже бежал прочь с воплем: "Помогите!" Кто же вас услышит в такое время и в таком месте, профессор? Белые ночи только-только начались, светло и пусто. Мертвый дворик, стиснутый равнодушными стенами. Ночь с пятницы на субботу. Кто же вам поможет? Двумя прыжками я догнал его, свалил на песок и стреножил при помощи собачьего поводка, торчавшего у него из кармана. "Что вам нужно?" - выл он, пока я работал. Но лишь достав специально взятый из дому диктофон, лишь включив пленку на запись, я открыл врагу свой голос. "Вы знакомы с госпожой Барской?" - спросил я. "Вас подослал ее муж?
– сразу сориентировался он.
– Подождите, здесь явное недоразумение!" И я понял, что выбрал верную мишень. И покатился допрос: вопрос-ответ, вопрос-ответ... Я вынул из гинеколога правду. Бывают ситуации, когда методы не важны важна сама правда. Эта ситуация называется войной. Нужные мне ответы были получены, а враг, прошептав напоследок: "Не делайте этого", - лишился чувств... Он потерял сознание! Он ушел на темную сторону своей Реальности, став для меня недосягаемым. Это был знак. Оказывается, Высшее милосердие распространяется даже на таких недолюдей. И тогда я обнял его гордую петушиную шею цепочкой моих нунчак. "Признай всё, как добро, и обретешь Добро", - прочитал я вместо отходной молитвы цитату из Во Го, довершил начатое и удалился, оставив орудие казни на трупе - как клеймо мастера...

СЛЕДУЮЩИЙ УРОК

Я должен не дышать, иначе я совру Во Го

4. Коан о строгом учителе, пощадившем бабочку

– Ваш муж тут давеча клялся, что полностью доверяет жене. - Спасибо, я в этом не сомневаюсь. - Сказать, почему доверяет? - Вы можете говорить все, что пожелаете, хоть стихи читать, хоть рэп. Кстати, что у вас с голосом? - Голоса у меня нет и больше не будет. Такое бывает, когда концы отдаешь. - Вах! Я и забыла. - Ваш муж доверяет жене только потому, что проверяет каждый ее шаг. Как в поговорке. - Я женщина восточная, ваших поговорок не знаю... Прекрасная, как богиня. Возлежит на ковре в своем углу. Мечет молнии, одна из которых вдруг попадает в меня. Я пытаюсь встать с кресла, я встаю, но силуэт женщины раздваивается. Облепивший меня рой "мушек" вспыхивает, сгорая... Темнота обрушивается, как бетонная плита. А потом я вижу прекрасное женское лицо - над собой. - Всем по местам!
– хриплю я, отталкиваясь от ковра рукой.
– Учитель еще не подох! Лицо улетает в сторону. От ковра? Я понимаю, что лежу. Лежал. Обморок длился секунду, не больше, и все же... Финал близок. Это очевидно. - Вы так странно дышите, - озабоченно говорит Идея Шакировна.
– Все это время, не только сейчас. Вам действительно плохо? Если противник увидел ваше дыхание - вы проиграли, таков закон единоборств... - Я почти мертв, - говорю я равнодушно (равнодушно ли?).
– Вчера, в перерыве торжественного мероприятия, где мы якобы случайно встретились, ваш супруг отравил меня. И то, что он до сих пор боится сознаться в этом, сути дела не меняет. Лицо богини непроницаемо. Мы смотрим на Щюрика. Тот стоит, закрыв глаза, и еле заметно покачивается. - Все это к тому, - продолжаю я, - что вам пора понять свое положение. Любой взбрык, и я с чистой совестью положу вас всех. И даже убегать после этого не стану. Лягу здесь же, в компании с остывающими телами, и дождусь неизбежного. Чтобы снова не грохнуться, я держусь за дверной косяк. Стою, согнувшись в поясе. Пустой желудок тяжел, как гиря. Пустой кишечник вот-вот лопнет от натуги. Мочевой пузырь тоже вроде бы не заполнен, однако помочиться хочется дико, и нечем, черт возьми, сколько я не пытался! Что это: дизурия, анурия? А-а, плевать... - Какие страшные вещи вы говорите, - откликается женщина после некоторого размышления.
– Чем вы отравлены? - Сначала думал - вытяжкой из бледной поганки или даже чистыми аманитотоксинами. Но теперь ясно, что это, скорее всего, ботулический токсин. - Ботулизм?! Димочка, я наблюдаю за вами вот уже минут двадцать, и мне, как медику, кажется, что вы ошибаетесь. Все-таки я долгое время в инфекционном отделении проработала. Я могла бы вас осмотреть, с вашего разрешения... Но не буду, не буду спорить. Хотя, между нами, ботулизм это нечеловечески страшная симптоматика... Неужели вы всерьез допускаете, что квалификации этого человека, - показывает она на мужа, - достаточно для таких сложных манипуляций с патогенной фауной и флорой? Он же экономист по образованию!.. Вы не позволите взглянуть в ваши зрачки? И спазмы отпускают меня. Нелепость ее вопросов приносит желанное облегчение. Я распрямляюсь. Азарт вскипает во мне, как уха в чане рыбака. Азарт изымаем при помощи марли, добавляем честь воина и снова кипятим. Добавляем благородный кураж, вливаем полстакана крепчайшей мудрости и поджигаем. Вся муть, поднявшаяся со дна, вспыхивает и сгорает. "Тройная" уха готова. Чистый продукт. Совершенство. - Начало второго урока, - объявляю я.
– Идея Шакировна, вы готовы? - К чему? - К усвоению нового материала. Слишком уж много вы, как медик, не знаете о своем "экономисте". Меня осматривать, большое спасибо, не надо. Давайте-ка лучше мы вместе убедимся, как он вам доверяет. Подзываю женщину и раскручиваю на ее глазах телефонную трубку. - Видите штучку?
– вынимаю я крохотную микросхему.
– Думаете, деталь от телефона? Проверьте - все работает и без нее. Это закладка, Идея Шакировна. "Жучок". - В каком смысле?
– теряется она. - Подслушивающее устройство. Господин Барский имел странное хобби прослушивать собственный телефон. А также всю квартиру целиком. Думаю, если порыться немного, можно найти похожие штучки и в других местах - на кухне, в столовой, в детской, и уж конечно - в спальне... Будем рыться? - Не надо. Она с интересом поглядывает на Щюрика. - Как вы думаете, зачем он устроил эту студию звукозаписи? - Я у него потом спрошу. - Так он вам и признался! Мне, вон, два часа признаться не может. Я сделаю это за него. - Димaс, - громко и отчетливо произносит Щюрик.
– Ты же никогда не был подлецом. - Да и ты, вроде, до сих пор никого не убивал. Итак, подъехал однажды наш герой к Коле Кожуху с несколько щекотливой просьбой. Жена, говорит, к родне в Баку улетает и категорически не хочет, чтобы ее провожали. И вот очень хотелось бы знать, как она прибудет в аэропорт - не с провожатым ли? А то, может, она договорилась встретиться там с кем-нибудь? Может, вообще не одна в полет отправится?.. Поможем, сказал добрый Коля. "Семерочники" всегда не прочь подработать, если клиент свой. Встанет эта небольшая услуга... 200 баксов на группу, ну еще ящик пива в машину, если ребятам ждать придется... Надо ли продолжать? Я прервался, чтобы хоть как-то восстановиться. Мне, педагогу, трудно говорить? Я выдержу это испытание... Женщина молча отошла в свой угол, сползла по стене на ковер и села, неотрывно глядя в пол. - Отлично. В обговоренную заранее минуту приняла группа заказанного фигуранта. Вас, Идея Шакировна. Довели до аэропорта, усадили в самолет. Даже на фотопленку процесс снимали, чтоб у заказчика никаких вопросов. А в "наружке", между прочим, среди фотографов такие профи есть, настоящие снайперы, с любого расстояния лицо в толпе отыщут и зафиксируют. Это мне Кожух рассказал. Они так и называются: "снайперы". Короче, никаких посторонних "лиц" вокруг фигуранта не обнаружилось, женщина как приехала одна в аэропорт, так одна и улетела. Чистенькая. О чем клиенту и было доложено. Каково продолжение этой истории? Наш герой не успокоился. Все свои баксы, тайком заработанные и припрятанные от жены, выложил он, чтоб спецтехнику закупить. Опять же через Колю, естественно. И чтоб его обучили, как этой техникой пользоваться. Несколько уроков, и он сам себе "наружка-семерка". Когда жена вернулась от родни, все было готово к новой счастливой жизни. - Я этого вашего Колю в ночном горшке утоплю, если он когда-нибудь в больницу загремит, - глухо молвит старшая медсестра. Все-таки мне удалось пробить ее броню! "Идея Шакировна - шокирована..." Забавная игра слов. Кому, как не учителю литературы, подмечать такие лексические казусы. - И правильно, - соглашаюсь я.
– Кожух мне выдал по секрету страшную тайну. Лично ему, когда требуется, ребята из "семерки" ту же работу за сотню баксов делают. Двести - это для "лохов" и "чайников"... - Я вам не верю, - перебивает она меня.
– Ложь. - Тогда поверьте своей брошке. Снимите, снимите ее! Она не двигается. Керамическая брошь в форме бабочки, однажды присевшая к ней на кофту, остается в неприкосновенности. - Английская булавка, с помощью которой ваша бабочка крепится к одежде, объясняю я, - вставлена в специальное углубление и залита смолой. Отстегните, посмотрите. (Ничего не происходит.) Но если расковырять эту смолу, в ней обнаружится весьма чувствительный приборчик, который Коля устанавливал собственноручно. Этакая капелька. А еще можно поискать знаете где?
– за подкладкой вашей сумочки, это уж совсем несложно. - Прекратите, - требует дама. Или просит. К общению с ней трудно приспособиться - привыкнуть нужно, медленно врастать. Чем, собственно, последние несколько лет я и занимался - то в мечтах, то навещая ее на рабочем посту... Я перемещаюсь к окну, стараясь не споткнуться, и выглядываю во двор. Джип Щюрика - на прежнем месте. - Приемная аппаратура у него в машине, - раскрываю я тайну.
– Он ставил авто неподалеку от Волошинской больницы и слушал, слушал, чем там жена занимается... Невероятно романтичная история. Пижонский знак "№1" притягивает мое внимание. Короткий ряд воспоминаний приходит и уходит. А ведь когда-то этот парень и вправду был номером один, который все и всегда делал сам. Что время с ним сделало? Что время с каждым из нас сделало?

Зеркальная гладь прошлого:

...Все и всегда ты делал сам. Даже несмотря на свою вечную невезучесть. И руку, бросая снежок, ты ломал, и очки в выгребную яму ронял... Но чего мы только не вытворяли в отсутствие твоих родителей - если б знали они, из дому боялись бы на минуточку выйти! Ты был лидером, а я - так, привесок, подпевка. Хвостик. По двенадцать лет нам было... Кидали мы порох на раскаленную сковородку - не горстями, конечно, Боже упаси! По одной, по две, по три порошинки за раз, не больше. Ослепительные искры взлетали к потолку, как праздничный фейерверк. Микроскопические ракеты. Завораживающее зрелище. Порох изымался из полусгнивших патронов времен Второй Мировой, которые мы собирали летом на полях былых сражений. Железо сгнивало, а порох почему-то нет. Вынув начинку из гильзы, мы ее сушили. Немецкий порох - маленькие пластиночки квадратной формы. Советский маленькие колбаски-цилиндрики. Советский летал заметно лучше, и потому ценился выше. Ты кидал боезапас на сковородку и преспокойно стоял рядом, наблюдал. Я кидал и отбегал в сторону, боясь, что искра в глаз попадет, или пугливо приседал возле плиты, - но ты никогда надо мной не смеялся... И вот однажды выменял ты где-то здоровенный авиационный патрон, более похожий на снаряд. Может, и вправду снаряд? Сантиметров десять в длину. И пороху, должно быть, там было немеряно, и порох, должно быть, там какой-то особый, новый... Это был праздник. Но как подступиться к шкатулке с драгоценностями, как вскрыть ее? Патрон на удивление хорошо сохранился, никаких следов коррозии. И гильза, и пуля - устрашающей заостренной формы... Вынуть пулю, предложил я. Плоскогубцами. Зажать гильзу в тисках и... Сказано - сделано. Ты прикручиваешь тиски к папиному письменному столу, закрепляешь в них патрон, а я - жмусь на диване в противоположном конце комнаты. Ты дергаешь плоскогубцами, дергаешь - ноль эффекта. Прикипело, выносишь ты приговор. Надо по краям пулю оббить. Идиот, кричу я, вдруг она разрывная? Лучше в самой гильзе дыру проделать и весь порох ссыпать. Чем проделать? Да хоть гвоздем. Патрон уже закреплен, молоток и гвозди - в ящике под шкафом... И работа закипает вновь. Ты колотишь молотком по гвоздю, пробивая в гильзе дыру, а я бегаю по комнате с одной мыслью: лишь бы не грохнуло. Как вдруг... Готово!
– радуешься ты. Смотрим. Отверстие, увы, получилось с загнутыми внутрь краями - хоть и немаленькое оно, порох никак не желает высыпаться. Порох-то здесь и вправду был особенный - необычайно крупные такие колбаски. Не вытряхивались, зараза! Надо пилить, сказал тогда я в отчаянии. Взять ножовку по металлу... Работал, разумеется, опять ты, а я выскочил из комнаты. Очень хотелось сбежать из квартиры, но стыд не позволил. Минут пять длилась эта пытка, и капризный патрон сдался-таки! Слышу - зовешь ты меня. Увидел я результат наших совместных трудов и чуть в штаны не наделал от страха. Что ж ты, идиот, говорю, так близко от пули пилил?! Подальше от горловины не мог? Кто же знал, что она такая длинная, улыбаешься ты. А пуля, между прочим, на самом деле оказалась непростой - некое серое вещество было залито в оболочку. Пошла бы ножовка буквально на миллиметр левее... К тому же металл в месте распила раскалился - не дотронуться. Вот в такие опасные игры, было время, мы с тобой играли... Порох, добытый из авиационного патрона, как выяснилось, летать со сковородки наотрез отказался. Просто сгорал, издевательски шипя - и всё удовольствие. Полный облом. Мучения были напрасны. Но дело совсем в другом. В тот раз - да, обошлось, и даже твоя врожденная невезучесть решила постоять в сторонке, хихикая в кулак. Через неделю стало ясно, почему. Через неделю мы с тобой взялись осуществить в ванной запуск баллистической ракеты из наземного положения...