Легко
Шрифт:
Я наблюдаю за ней. Она на меня больше не смотрит. Смотрит вниз, где полумрак понемногу сгущается, так что скоро будет заметна любая лампочка, любой огонек.
Я: Да вся Словения знает, что ты сбежала из дома. И любой может сложить два плюс два. И они придут сюда, те, кто сейчас внизу, потому что они тоже умеют считать. И придут они с канистрой бензина. Ты этого хочешь?
Сейчас я, в общем, мажу грязью своих соплеменников, но — просто такой психологический момент, нужно сдраматизировать ситуацию.
Я: Не то чтобы
Агата: А вы еще вызовите.
И садится на землю.
Да, садится, прямо на землю. Ей наплевать! Упрямая коза! Земля холодная и довольно влажная. Дура зеленая, ей совершенно наплевать на почки и на яичник!
Я: Да, тогда, похоже, тебе не придется здесь скучать. А тебе что-нибудь говорит тот факт, что они из-за тебя там внизу разожгли огни? Тебе это что-нибудь говорит?
Агата: Они там не из-за меня.
Я не знал, что сказать.
Я: Как это не из-за тебя?
Агата: Из-за этих ваших двоих полицейских. Их видели люди, вы их предупредили, что здесь что-то происходит. Меня-то точно никто не видел, я за этим проследила.
Бог ты мой… У меня даже кровь зашумела в ушах, как может эта саамская башка быть такой упрямой, такой по-куриному тупой!
Я медленно: Я сказал, что вообще-то в Словении народ умеет сложить два плюс два. Что означает: они знают, что ты здесь! Что с того, что наша машина стоит за углом? Это ведь обычная цивильная машина. Это твои в соцприюте всем раструбили, пресс-конференцию дали! Поэтому не надо мне говорить, что это все — не часть вашего плана, потому что я не такой дурак, как они, кто вас там в соцприютах… А во-вторых…
Агата: В соцприют я больше не вернусь, ни за что!
Она так заорала, что сбила меня с толку, хотя мне сейчас нельзя дать сбить себя с толку.
Я: Я не сказал, что кто-то кого-то видел! Я сказал, почему здесь народ разжигает огни при одной только мысли, что кто-то из ваших хочет сюда вернуться. Ты об этом подумала? Как ты можешь здесь оставаться, если ваши соседи хватаются за спички при одной только мысли об этом? Я тебя спрашиваю!
Агата шипя: А по какому праву они всем раструбили, что я ушла?
Сидя на земле, она нагнулась вперед, опираясь больше на коленки, чем на задницу, оскалившись мне в лицо, ей-богу, как какой-нибудь северный волк.
Агата: Да какая разница? Какое их дело, что я делаю? Какое они имеют право об этом говорить? Какое имеют право?
В горле у меня возникло ощущение комка: я стою и смотрю на нее, а она — на меня. Из того, что я ей говорил, она
Черт возьми, никому она его не оставила, здесь где-то спрятала. Здесь, на холодной, влажной земле, одного! Здесь стопроцентно кругом полно лисиц, или кого там, откуда я знаю, ежей, псов, нутрий… Да о чем эта баба вообще думает? Она еще не зрела для того, чтобы иметь детей. Да, уже совершеннолетняя, но шариков в голове… в общем, маловато!
Она все еще глазеет, потом собралась, в глазах появилось осмысленное выражение. Похоже, она сама не знает, что делать, идти ли ей в этой ситуации к ребенку, чтобы с червячком в руках не выдать птенчика. Но потом все-таки встает. Не такая дура, ведь выхода-то нет. Она ведь не может его спрятать. Встает во весь рост, задница темная от влажной земли. Отряхнулась и пошла за сарай. Думаю, надо ли мне идти за ней, решаю, что смысла не имеет. Бог с ней, я не полицейский и не собираюсь быть им. У Шулича по-любому все под контролем. Никуда она не денется.
И в то же время в этой ее реакции было что-то, привлекшее мое внимание. Ведь она говорила о себе! Она не говорила о них.
Это что-то новое во всей этой истории, я эту историю изучил достаточно подробно. По крайней мере, я так это понял. Они ведь всегда держатся одним кланом, как осьминог с миллионом липучек, как гриб-паразит с несчетным числом отростков, вылезающих отовсюду, которые невозможно раз и навсегда уничтожить, как коллектив под руководством не самого гениального руководителя, но как бы там ни было — а эта здесь утверждает, что они не могут ей указывать. Своему же грибу! Странно.
Я понимаю, конечно, что это, возможно, просто блеф, но мне в это верится с трудом. Потому что, если слушать внимательно, эти слова очень даже отличаются от того, чем эти цыгане обычно занимаются, причем их поддерживают остальные, все эти социальные защитники и адвокаты. Нет, эта не совсем их, совсем не то впечатление, совсем не то. Даже если все, что она говорит, ей подсказал ее адвокат — все это им не так просто придумать. Или им это кто-то объяснил. Просто в этой девчонке что-то такое происходит независимо от них, само собой.
Эта девчонка просто хочет к себе домой. Она сказала: а какое их дело. Это такое нормальное человеческое желание, совершенно обыденный поступок. А для меня — нет. Потому что я их знаю. Эта — немного другая, и это хорошо, это даже замечательно, по-своему. Сколько проблем удалось бы избежать, если бы можно было выбирать людей, сделать селекцию, что ли, обучить тому, как стать другими. Потому что тогда понемногу все стали бы нормальными. Разбить банду. Здесь нужен очень осторожный, очень продуманный подход.