Лёха
Шрифт:
— Дальше докладай — нетерпеливо поторопил его комиссар.
— А что дальше? — удивился разведчик.
— Ты сказал, что самооборонцев постреляли.
— А, ну да. Пятерых сельских повесили — четырех мужиков и бабу молодую, с десятка полтора постреляли за околицей, а тех, что семейными у самооборонцев были — загнали в пустой сарай и спалили.
— Живьем? — приужахнулся комиссар.
— А черт их знает — невозмутимо ответил Киргетов.
— То есть как?
— Так рассказывали, что по сараю и стреляли немного и гранаты в окошки кидали. А потом подожгли. Вроде, кричал кто-то,
— А чего выли?
— Немцы всех и все повывезли. Скот реквизировали, хлеб выгребли под ноль. Население почти все согнали и увели куда-то. Там в селе с десяток жителей остался, кого дома не было, да кого сгоряча упустили. В общем — пустое село, да еще и погорело наполовину. Там с горящего сарая огонь перекинулся. Ветер сильный был, тушить некому.
— Черствый ты. Про такие вещи говоришь, глазом не моргнешь — взволнованно сказал комиссар.
— А что мне-то? Одни гады других гадов съели. И поделом, с чего я по ним слезы лить буду, по немецким холуям? — искренне удивился Киргетов.
— Но там же женщины и дети пострадали!
— И чего? Развели бандитизм — и огребли. Не резали бы прохожих, не выслуживались бы перед немцами — целое бы село было. А так решили, что они тут самые умные, что прибарахлятся на халяву, ну так и пусть на себя пеняют. И женщины с детьми — они, небось, обновкам и богатствию радовались — опять же очень спокойно заявил разведчик.
— Ты не понимаешь, это же наши граждане!
— Да все я понимаю, кроме твоего мягкотелого слюнтяйства, товарищ комиссар — наконец разозлился разведчик.
— Ты это, язык-то попридержи! — с угрозой в голосе сказал комиссар.
— А то что? Ты здесь человек недавний, а я двадцать лет тому назад тут в составе ЧОНа этих бандитов гонял, так что не морочь мне голову, лекции-бебекции я и сам читать могу, да и грамотный я, потому не дуди мне тут про это. Ты еще песню спой, что они хоть и оступившие, но граждане, а их преступления всего-навсего заблуждения, и вообще они социально близкие, их надо понять и простить. Так наш политбоец вещал. Пока жив был — с намеком заявил нехорошо прищуривший глаза разведчик.
Пышноусый жестом остановил раскипятившегося комиссара, глянул охлаждающе на Киргетова.
— Как политбоец умер? — неожиданно спросил один из комвзводов.
— От заражения крови — буднично сказал разведчик.
— А — разочарованно прозвучало в ответ.
— Именно, что — А. Он заплутал и в такую социально близкую деревеньку заехал. А вышел оттуда, от социально близких — без коня, без носа, без глаз, без ушей, без мужских причандалов и без сапог, гол как сокол. А попутно тамошние шутники у него кожу до колен сняли чулком, да со спины ремней нарезали. Те, кто его в больничку отвозили три дня потом жрать не могли.
— Так переубедили, небось? — кривовато усмехнулся пышноусый.
— Наверное. Он после этих развлечений не в себе был. Да и язык ему попытались отчекрыжить, но мастерства не хватило. Языки в соседнем уезде резать умели — вернул ему усмешку разведчик.
— Вы не преувеличиваете? — усомнился несколько обалдело комиссар.
— Он преуменьшает — отрезал жестко командир партизанского отряда.
— Вы, городские, вечно со всякими побрехушками
— Товарищ командир! Как должностное лицо я требую, чтобы политику патрии не смели обсуждать в таком ключе — очень нехорошим тоном заявил комиссар.
— Увянь, он не обсуждает политику партии — хмуро пробурчал командир отряда.
— А я, как член партии ВКП(б) считаю, что такие разговоры — антипартийны — уперся комиссар.
— А я, как член той же партии, да еще и с большим стажем, приказываю тебе пойти и информировать бойцов, что в деревне произошло, сделав соответствующие акценты. А вечером разберемся — безапелляционно отрезал пышноусый, и политрук, некоторое время померявшись с ним взглядом, неумело козырнул и отправился выполнять порученное, словно шест проглотил. Все непроизвольно перевели дух. От сказанного Киргетовым дохнуло ледяным, смердящим падалью и загнившей кровью, ветерком. Особенно это было заметно по тем, у кого по возрасту такого знания не было.
— Киргетов, охота тебе с городским интеллихентом собачиться? — устало спросил пышноусый.
— Извиняйте, сорвался. Просто беда в том, что, на мой взгляд, нам сочувствие беречь надо. Чую я, что это сейчас немцы по оплошности по своим лакеям гвозданули. Дело случая, что эти мрази под раздачу первыми попали. Но точно так же немцы и по нашим людям мстить будут. Вы ж сами знаете, они уже себя показали, зверье это европейское. Потому я свою жалость пожалею задарма тратить на кого попало. В селе — то, как Мамай прошел. Так что — будет нам кого жалеть еще, ой, будет.
— Типун тебе на язык — зло сказал в ответ командир отряда и сердито сплюнул.
Киргетов пожал плечами. Взгляд у него был какой-то пустой, и Лёхе показалось, что несгибаемый разведчик, оказавшийся с таким богатым прошлым чуть ли даже не напуган. Ну — как минимум — сильно встревожен.
— Ладно. Факир был пьян, фокус не удался — задумчиво произнес такую странно знакомую фразу пышноусый.
— Можем переключиться на другие цели — предложил азартно один из комвзводов.
— Цели разведаны?
— Н — нет.
— Так, товарищ лейтенант, что скажете, как военспец?
— Считаю, что не стоит соваться не пойми куда, тем более, что почти всем отрядом.
— И? — вопросительно поднял бровь начальник.
— Отработан успешно общий выход отряда и марш. Надо вернуться и разобраться с ошибками. Долго возились артиллеристы, к примеру. Первый взвод строй не держал, шли кучками, второй взвод курил и болтал на ходу — в общем есть замечания.
— Мой взвод отлично шел! — возмутился один из комвзводов, Лёха не очень знал, который именно, вроде бы второй комвзвода.