Лекарь
Шрифт:
«Эй, лекарь! Давай сюда, живо!»
Я резво подскочил и, схватив свою сумку, вылез на простор развернувшейся драки. Настоящим сражением это можно было назвать с большой натяжкой, поскольку гражданские, не имея понятия о тактике и стратегии, бездумно ломились на колонну, воюя с ветряными мельницами. Они больше вредили себе, чем причиняли урон тем, кто и в мыслях не держал захватывать их городишко. В их действиях прослеживались отголоски безумия, и это напрягало сильнее всего. Я пробрался сквозь ревущую толпу к месту, где прямо на дороге в нескольких метрах от головной машины валялись несколько повстанцев, обливаясь кровью. Как выяснилось, они решили подорвать колонну и сами попали под раздачу, не зная, как правильно воспользоваться самодельной взрывчаткой. Я не стал вдаваться в морально-этические аспекты, на ходу вытягивая из
«Чего вы добиваетесь? — наконец поинтересовался я у оставшегося пациента, самого адекватного из троих»
Как я понял из его гневного объяснения, в народе стали расползаться слухи об искусственном создании убийственного вируса. Целью этого эксперимента ставилось уничтожить человечество, создав из людей послушных выносливых мутантов. Так во всяком случае интерпретировал новости местный житель.
«Мы не позволим издеваться над собой! — восклицал он, морщась от боли. — никто не сможет проникнуть за пределы города!»
Я попытался объяснить, что создания монстров никто не планировал и наоборот, брошены все силы на искоренения зла. Однако недоверчивый горожанин только расхохотался мне в лицо.
«Вы верите в это, сударь? — насмешливо проговорил он, почему-то переходя на средневековые наречия, — почему же до сих пор не предпринимается ничего по борьбе с этими тварями? Мой сват месяц назад превратился в самого настоящего монстра и загрыз собственную семью на глазах соседей. Это вы называете помощью и решением проблем?!»
Я мог понять этого несчастного, однако возрастающая паника была плохим помощником в деле искоренения зла. Так, все, кто остался еще людьми, перегрызут друг друга, не дожидаясь обращения.
Военные погасили беспорядки, разогнав беснующихся граждан по домам, однако эта мера была разовой акцией. В умах людей уже крепли идеи, никак не способствующие избавлению от несчастья. Пока я пробирался к броневику, меня несколько раз останавливали наиболее упрямые местные и предлагали примкнуть к их рядом.
«Нам нужны грамотные врачи, — признался мне один из восставших, — а ты, по всему видно, знаешь толк в своем деле!»
В агитаторе я с изумлением узнал своего недавнего пациента, благодаря моим усилиям поднявшегося на ноги в считанные минуты. Однако я не хотел поддерживать откровенное безумие и, отговорившись необходимостью увидеть свою семью, вывернулся из его цепкого захвата. Мой аргумент показался горожанину весомым, и он, понимающе кивнул.
«Удачи тебе, брат! Мы победим!»
Когда колонна возобновила движение, военный, не отрываясь от смотрового окошка, неожиданно дружелюбно пробормотал:
«Прохор, ты слишком скромный парень, такие не приживаются среди нынешнего сумасшедшего мира. Я видел, как ты лечишь людей, дружище. Это настоящий талант.»
Я был поражен не сколько добрым словам представителя суровой профессии, сколько интонации, с которой был озвучен отзыв. Я и не подозревал, что шкафоподобный громила вообще способен на эмоции. При мысли об эмоциях мне вспомнились дикие твари, а следом за ними в голову снова влез Варвар. Наверняка он опять рыскает по горам, и даже сохранил в себе достаточно сил, чтобы расправиться с дикими тварями. Во всяком случае, я на это очень рассчитывал. Мои воспоминания прервал внезапный окрик моего попутчика. От его былой добросердечности не осталось и следа, а вызывающая поза говорила о крайней степени раздражения.
«Эй, Прохор! Как там тебя, лекарь! — бормотал он, — ну-ка глянь, что за царапина у меня на спине!»
В полумраке машины я не сразу рассмотрел размытое темное пятно, расползающееся по камуфляжной куртке военного. Он не пожелал останавливать колонну из-за такой ерунды, как сам охарактеризовал степень своих повреждений, и поэтому мне пришлось на ходу возиться со своими склянками, оказывая первую ему помощь. Кое-как стащив с него военное обмундирование, я с неудовольствием увидел, что упомянутая ерунда, вовсе таковой не является, а представляет собой глубокую рваную рану, неизвестно как полученную в уличном бою за городишко. Странность вызывалась тем, что плотная куртка не была повреждена, а только впитала в себя выступившую кровь. Уже после того, как я на ходу сделал перевязку и обработал порез обезболивающим средством, мужественный воин признался, что рана получена им пару дней назад, после того, как на него сиганула дикая тварь. Он сумел отбиться, однако заниматься бабскими заморочками и накладывать километры бинтов времени не было. Тут же мне на память пришла ночь охоты на Варвара, когда гном настоятельно рекомендовал избегать открытых ран и царапин, при контакте с тварью. Возможно, гном перестраховывался, и ничего опасного при таком контакте не произошло бы, но сомнения, появившись раз, продолжали терзать мое воображение. Однако, с моим попутчиком не происходило ничего особенного, за тем исключением, что в его голосе стало появляться больше недовольных оттенков. Их появление я списал на недавние разборки с горожанами и успокоился совершенно. Больше воин в разговоры не вступал, и следующие три часа мы без приключений катились по безлюдной трассе. Приключения начались потом, после того, как водитель грозной техники неожиданно бросил управление и развернувшись, с ненавистью уставился на меня.
«Пассажир, понимаешь… — злобно пробормотал он. — а знаешь ли ты, Прохор, что приходиться переживать нам, войскам охранения, когда такие, как ты, трусливо прячутся в своих норах и ждут от нас гарантированной безопасности? И ведь мы обеспечиваем ее, вашу мать, не считаясь с собственным благополучием. Та дикая тварь чего только стоит! Лекарь, мать твою! Намажешь там своими мазилками и думаешь, герой?!»
Я ничего такого не думал, мало того, даже не рассматривал версию о проявленном героизме. Сейчас меня тревожило другое. Неуправляемая машина вихлялась по асфальтированной трассе, норовя съехать на обочину, но военного совершенно не беспокоил этот факт. Он продолжал выговаривать мне свое спонтанно возникшее недовольство, то и дело гася в себе желание засветить мне в рожу пудовым кулаком.
Наконец, справившись с внезапно охватившей злобой, военный выровнял машину и снова погрузился в собственные мысли.
До столицы мы докатились в полном молчании, насквозь пропитанным взаимным неприятием. Когда же пришла пора попрощаться, военный, вместо обычного рукопожатия или любого другого общепринятого жеста, от души вмазал мне кулаком под дых и развернувшись, тяжело зашагал к грозной технике, отчетливо бормоча про себя: «Мажоры, мать их! Ничего в жизни не видели, а все туда же! Мамкины герои!»
Я с трудом перевел дыхание и, усмехнувшись, отрешенно подумал, что скоро в мире станет одной дикой тварью больше. Почему-то эта мысль не вызвала у меня пугающего сожаления. И ничего не вызвала.
Глава 7.
Вечно суетливая и никогда не спящая столица встретила меня непривычным безмолвием. Некогда яркие высотки теперь казались серыми и безжизненными, а пустынные улицы вызывали настороженность. Я торчал посередине широкого проспекта и размышлял над очевидным вопросом. Куда мне нести свою идею, и кто согласиться выслушать меня без снисходительных насмешек? Я знал, чего опасался. Первое время, когда эпидемия еще не приобрела масштабы вселенской катастрофы, среди ученых выдвигались разные способы, как остановить наползающее безумие. Поначалу каждая из озвученных версий принималась как неоспоримое, совершенное и эффективное решение. Однако, практика показывала, что любое из озвученных лекарств и противоядий не вызывало ничего, кроме пугающих побочных эффектов. Население разочаровалось в науке и теперь самым безобидным считалось просто утопить в насмешливом презрении любого, кто осмелился выдвинуть очередную идею по спасению человечества. В более сложных случаях, озверевшие граждане могли побить, растерзать и предать справедливому суду, выигрывая в своей ненависти у диких тварей.