Лекарские сказы

Ратобор Наталья

Зато подобрала его такая «русская», что по сей день света не взвидеть. Из очень неважной семьи. Где бабушка «промышляла» колдовством. Где мать – пришла к вере, но поздно: перенеся три формы рака, женщина молодою таки ушла из жизни.

Девица осталась сиротой в пятнадцать лет, но не особо поминала добром матушку. Кричали, мол на нее, воспитывали. Пока не умерла мать – заставляли помогать болящей, ухаживать, каков произвол. Отец не пускал с парнями болтаться – и вот она ушла из дому к нашему сыну, тот тогда независимо уже жил. Женился сын на красотуле «по залету», через год последовала вторая – уже

незапланированная беременность.

Нас с мужем не допускали до внуков, но требовали забегов к ноге «по свистку» молодухи. Мне неоднократно звонилось на работу с требованием бросить все и немедленно прибыть по ее надобностям… Быстро высветились психические нестабильность и сомнительные человеческие качества. Чуть что – истерика, что со света сживают, с науськиванием нашего еще зеленого и немудрого сына. Театр абсурда, короче.

Но мы взрослые люди, за себя в состоянии постоять. С мальцами – сложнее. Невестка оказалась никакой родительницей: не занималась с детьми сама, и никого не допускала. В садик не пускала тем более. В 4 года младший не понимал обращенной речи ни на каком языке, издавал мауглиподобные звуки, не умел одеваться и обуваться, не понимал смысла туалета в принципе и был не знаком с карандашом… Пятилетняя девуля общалась на непонятной бессмыслице звуков и недалеко ушла от внука в развитии; благо же, что родилась здоровенькою, в отличие от ммдэшника и аутистичного мальчика.

Потом – долгая реадаптация за наши средства – через перманентное противодействие матери, живущей словно по принципу – чем хуже, тем лучше… Полубольной мальчик с сомнительными школьными успехами… Нервотрепка при любом контакте с горе-мамашей… Слезы.

Не обижайте, парни, невинных девушек, Бог с вас спросит.

Кстати, мамуля та потихоньку стала исправляться – по усиленным молитвам неотступного ее отца. Ну, и нам, грешным, велели диковинную тетеньку полюбить… Куда же деваться. Работаем над собой, молимся. Каемся. Любим.

3

Врачу поставлен диагноз маниакально-депрессивного расстройства – понятно теперь, как ощущает себя такой пациент изнутри. Опустошенный. Спящий сутками и все равно пребывающий в хроническом недосыпе. Для которого любая рутина представляется неудобоподъемной задачей – точно по отвесным стенам взбираться. Словно пустой орех раскусить – ни радости, ни проблеска.

Снится Питер – там много намоленных мест, и жизнь разнолика. Священник говорит, что не признает слова «депрессия» и говорит исключительно об унынии – он не медик, что же делать. Но – сугубая молитва его ощутимо действенна, и за это – низкий поклон.

С нетерпением ожидается следующая фаза болезни – немного расцветить жизнь. Хотя смысл принимаемых лекарств – как раз снизить амплитуду перепадов и выстроить ровную плоскость бытия. Наращиваем дозы. Жизнь продолжается: надо оставаться на плаву.

Глава 3: ТЕПЕРЬ В АРМИИ

1

Каким образом выстроились так планеты, что занесло тебя наемным врачом в канадскую армию? Все вокруг странно, до пугливой икоты. Вон фанатично марширует одинокая служивая девушка по пустынному полю, по направлению к клинике: дикие в своей неумеренности, методичные взмахи руками роднят ее с заводною игрушкой.

В здании поликлиники бросается в глаза обилие толстых (и не

очень) женщин в полной военной форме и высоких ботах в тридцатиградусную жару, с плохо ухоженными длинными волосами, уложенными косами-мышиными хвостами. Без косметики и прикрас.

Мне дают время на рабочую акклиматизацию – с наскоку не разберешься. По утрам обреченно продираешься через лес электронных паролей. В клинике – неудобоподъемная устаревшая программа электронных медицинских досье, худшая из возможных. У них здесь – десятки медицинских формуляров и тысячи инструкций по их заполнению. Они общаются на канцелярской абракадабре, состоящей из труднопроизносимых аббревиатур.

Наконец-то допущена к медицинскому приему… Потертости и тепловые-солнечные удары не удивляют, но откуда ребенок? Ах да, военнослужащей, коменданта клиники.

Военврач не очень понимает, как к орущей девуле подступиться – младенец не желает дозволять осмотреть уши. Берусь помочь: строю страшные глаза и внушаю про бабочек в ушах – изумленное дитя доверяет проверить. Приплясываю на ходу и вру про красных насекомых в левом и зеленых – в правом ухе. Детка впечатлена – продолжай, доктор, пока чадо не опомнилось. За доли секунды (а меня уже отталкивают) обнаруживаю острый отит среднего уха – источник боли и температуры. Вот и пригодился опыт штатской работы, а то уж совсем было не к месту себя ощутила…

2

– А вы по пятницам – тоже в гражданском? – в кабинет заглядывает стройная мадам в джинсах.

Запахиваю на спину фалды батника-распашонки и киваю расторопной даме. Я здесь – новенькая, и не знаю, с кем – непременно расшаркиваться, а с кем надо построже. Не станешь же объясняться с первым встречным, что я и есть – самый что ни на есть гражданский субъект.

– А я – Ваша мадре! – женщина изображает любвеобильную открытость.

Я не понимаю – в глазах мозговая перезагрузка.

– Ну, про падре Вы слыхали – типа кюре, католического священника? А я – протестантская священница.

Застываю в резиновой улыбке.

– Вы заботитесь о наших пациентах, а мы – о Вас! – пытается очаровать меня капелланша.

– Э-э-э… Это в некотором роде невозможно… Я – коммунистка.

Резиновая улыбка теперь у моей собеседницы. Не оценила шутки. Ретируется. Не ляпнула я лишнего?

3

Для знакомства с функционированием клиники, меня прикрепляют к старенькому врачу. Тот не торопится – и работает более чем размеренно. Тщательно рисует в досье больные части тела – это заменяет ему надобность оперировать анатомическими терминами при описании локализации болей. Бог явно ведет его: он избегает острых ситуаций, случающихся с молодыми коллегами.

Мы видим лица друг друга ровно наполовину: они скрыты масками, обязательными к ношению внутри помещений из-за ситуации с ковидной пандемией. Благодарю за сотрудничество и чинно откланиваюсь в конце смены.

В конце рабочего дня какой-то человек отчаянно машет мне руками за стекляной стеной клиники и бросается к запертой двери, из которой я выплываю с работы. Я только что не отбрасываю его рукой и вопрошаю сурово: «Вы кто?». Человек называется, и я с ужасом обнаруживаю моего давешнего старенького доктора, которого не узнала без маски! Он забыл пейджер в клинике – а вход уже заперт. Добро же, что я как раз выходила и придержала одностороннюю дверь. Неудобненько получилось. Хиленькая у меня зрительная память на лица.