Лекарство от любви
Шрифт:
Две тяжелые арбалетные стрелы одновременно пробили его кирасу, третья вошла прямо в глаз. Брызнула кровь, но ни одна ее капля не попала на Изольду. Мертвец повалился в грязь к копытам ее коня.
— Дур-рак, — пробормотала Изольда с отвращением и сожалением одновременно.
На телеге хрипел возница со стрелой в горле, ставший жертвой промаха еще одного стрелка. Десятки арбалетов и луков уже были нацелены на остальных обозников. Те растерянно и испуганно озирались, некоторые подняли руки.
— Не стрелять! — крикнула Изольда. — Он тут был… один такой.
Подошел обеспокоенный Кай, посмотрел на труп на земле.
— Как видишь, не все из нас достаточно умны, — печально сообщила ему Изольда. — Надо же, столько времени ждать еще хоть одного…
— Он не прошел тест, — напомнил Кай. — Он был бы плохим советником.
— Разумеется. Смазливое личико и мозги солдафона.
— Возможно, он и уделял им таковое, чтобы не выделяться среди сослуживцев, — заметил Кай. — То, что нам это не нужно, не значит, что мы этого не можем.
— Тогда он дважды дурак.
Окружающие так и не поняли, что произошло. В их глазах наглец просто поплатился за излишнюю пылкость (и совершенно, по их мнению, справедливо).
Еда, разумеется, оказалась отравленной. Но не вся, а лишь примерно пятая часть. Расчет строился на том, что скорее всего первые пробы окажутся безвредными, что внушит доверие к остальному содержимому — очередь до которого все равно дойдет раньше, чем армия достигнет столицы. Но здесь организаторы операции перестарались — им не следовало посылать убийцу и отраву в одном и том же обозе.
Все прочие члены обозной команды действительно не знали, что кавалерист, подбивший их изменить присяге, сам действовал как раз в соответствии с таковой, и что легкость, с которой они угнали обоз через кордоны, не была случайной. Всех их разыграли втемную, все они теперь искренне любили Изольду и мечтали загладить свою вину (Госпожа не объяснила им, кем был их товарищ, но сказала про яд).
Сортировать имперские «гостинцы» на годные и негодные не стали — пришлось бы просеивать буквально каждую крупинку и зернышко, к тому же существовал риск нарваться на какую-нибудь новую отраву, неизвестную Арсениусу (уж Кай-то хорошо знал, что такие яды существуют). Все вывалили в грязь — исключая фураж для лошадей. Да, теперь у них, по крайней мере, снова были лошади (хотя и не слишком много) вместе с кормом для них, и Изольда могла продолжать путь верхом (Кай от этой привилегии отказался, заявив, что в повозке чувствует себя куда комфортнее), и солдатам теперь уже гораздо реже приходилось толкать телеги вручную. Более того — хотя прежние конные разведчики, посланные искать корм для лошадей на предельное расстояние, так и не вернулись, очевидно, не справившись со своей миссией, теперь Армия Любви обрела новых.
Да и вообще двигаться вперед стало легче. Практически все, что могло гореть на много миль вокруг, уже догорело, воздух не обрел пряной осенней свежести, но, по крайней мере, очистился, и хотя окружающий пейзаж по-прежнему являл собой печальную и мертвую пустыню, солнце не по-осеннему весело светило с почти безоблачного неба. А на следующий день их нагнал большой конный отряд из тыла, привезший на спинах лошадей первую партию продовольствия, доставленную через наконец наведенную через Обберн переправу. Солдаты, и прежде в присутствии Изольды не терявшие бодрости духа, теперь повеселели куда сильнее, чувствуя себя героями-победителями, мужественно преодолевшими все трудности во славу своей Госпожи и даже выигравшими настоящий бой (с кем именно, не столь уж важно, тем паче что стрелы там летели вполне настоящие). Даже вчерашние крестьяне, все участие которых в этом единственном бою свелось к тому, чтобы сперва застыть столбом, потом броситься наутек, а потом, отбежав на безопасное расстояние, ждать, чем все кончится, теперь ощущали себя доблестными ветеранами и уже заранее смотрели свысока на всех «не нюхавших войны» штатских, коим они будут снисходительно рассказывать о своих подвигах (как и планировала с самого начала желавшая «выстраивания неформальной иерархии» Изольда) До столицы, если смотреть по карте, оставалось уже немного — но дороги все равно оставались сплошным месивом грязи, и на практике путь должен был занять еще не один день.
Больше никто не пытался оказывать им сопротивление. Лесные края — теперь уже бывшие — остались позади, в густонаселенной столичной области практически все леса были вырублены уже давно; не было и обширных пастбищ и лугов, практически вся земля здесь была распахана и возделана. Соответственно, осенью, когда яровые уже убраны, а озимые не взошли, гореть за пределами населенных пунктов было нечему, и местность выглядела не так инфернально, как та, по которой они двигались еще недавно, хотя и не сказать, чтобы весело — обычные бурые осенние поля с торчащими кое-где кустиками и редкими деревцами, уже лишившимися листвы, раскисшая дорога, лужи, по утрам подергивающиеся ледком, хрустевшим под копытами и колесами. Но все особенно многочисленные в этом краю города,
Место очередного привала вызвало у Кая смутное неприятное чувство — хотя нельзя сказать, что и предыдущие их стоянки наполняли его оптимизмом; но теперь, присмотревшись к окружающему пейзажу, он понял, что прежде здесь располагалась та самая станция, где он не спас девочку Элли. Ныне это место трудно было узнать. От построек остались одни головешки. Мост был разрушен, как и запруда; пруд вытек, оставив лишь россыпи влипшего в жирный осклизлый ил мусора, годами скапливавшегося на дне. Карпы, соответственно, тоже исчезли. От живописного водоема и водопада остался лишь мутный ручей, текущий по дну грязной ложбины. Внизу валялась опрокинутая карета без одного колеса; вода вливалась в одну ее дверцу и вытекала через другую.
— Ты не хотела доскакать галопом до столицы за пять дней, — сказал Кай Изольде, стоя на краю бывшей речки и глядя на мусор и грязь внизу. — Ты хотела дать Светлым время показать, на что они способны. Ты довольна?
— Да, — спокойно ответила она. — Разрушенные дома мы отстроим заново. А разрушенную репутацию Светлых не восстановит уже ничто. Теперь уже даже ярым их сторонникам будет трудновато ответить на вопрос, чем они, собственно, лучше Темных и чем вообще от таковых отличаются? Только тем, что накладывают больше запретов?
— Вроде того, — усмехнулся Кай. — Если не вдаваться в магические тонкости, в которых я не разбираюсь, то идеологию Темных я бы охарактеризовал так: «Стремись к чему хочешь, делай что хочешь, но будь готов заплатить цену и отвечать за последствия. Нет ни добра, ни зла — хорошо то, что способствует достижению цели, плохо то, что препятствует. Общество — лишь средство достижения целей личности». А идеология Светлых — «Не смей не то что делать, но даже желать того, что противоречит нашей морали, постулирующей, что добро и зло абсолютны, а общество важнее и выше личности».
— Ну да, — кивнула Изольда, — и магические различия, о которых ты упомянул, в общем-то из этого и вытекают. Темных тоже не стоит идеализировать, ради удержания личной власти они бы тоже не погнушались уничтожить полстраны… но они, по крайней мере, не прикрывали бы это демагогией об общественном благе.
— А ты? — усмехнулся Кай. — Ты желаешь воцариться над миром ради личной власти или общественного блага?
— Ни то, ни другое. Первое — средство, второе — побочный эффект. А цель — жить в разумно устроенном мире, где ничья глупость не будет осложнять мою жизнь. Я не сказала — где глупости не будет вовсе, это, допустим, невозможно, но где она будет служить, а не господствовать. К сожалению, я не знаю иного способа оказаться в таком мире, кроме как построив его самостоятельно, и иного способа построить его, кроме как получив над ним абсолютную власть. Каковая все равно обеспечивается самой моей природой, хочу я этого или нет.