Лекарство от одиночества
Шрифт:
– Эля! Эля, открой дверь!
Надо бы открыть, да. Не то он напугает Мишку. Но прежде я умываюсь и полощу рот.
– Со мной все нормально. Не ори.
– Ты напугала меня!
– Что-то не то съела.
– Пойдем, приляжешь.
Наверное, это нервный срыв. Я будто проваливаюсь куда-то. И снова прихожу в себя. Это не сон, забытье.
– Мишка…
– С ним все нормально, Эль. Он с родителями. Рассказывает им про кота, которого вы у Бутенко видели. Ты не говорила, что была у него в гостях.
– Не успела.
– Да, прости меня. Сам не знаю, что со мной происходит.
– Я бы никогда не стала утаивать от тебя правду. Какой бы она ни была.
– Я знаю.
– Не было никакого ребенка, Юра. Ты это понимаешь? Не было. Матиас сказал, что тот мужчина, с которым перепутали ваши образцы, просто сдал сперму на хранение. Ее вообще не собирались использовать. По крайней мере, пока.
– Откуда ты знаешь? – напрягается Валов. – Выясняла, кто отец Мишки?
Юра вскакивает, а я, не скрывая отчаяния, переворачиваюсь на спину. Две слезы синхронно скатываются вниз по моим вискам.
– Нет, Юр. У Мишки уже есть отец. Ты. А что касается образцов того мужика… Так ты лучше меня знаешь, откуда взялся мой интерес.
– Допустим. Но зачем кому-то просто хранить свою сперму, а?
– Да мало ли! Может, у этого мужчины опасная работа. Или ему предстоит какая-нибудь операция. У этого решения могут быть тысячи причин, почему я должна о них думать? Оправдываться… Я чудовищно от этого устала! Да, произошла фатальная ошибка. Но в чем моя вина, Юр? – меня несет, я вскакиваю, заливаясь слезами. – Скажи, в чем? Я не изменяла тебе! Я люблю тебя одного, и всегда тебя любила! Да если бы не это, мне бы вообще не пришлось делать ЭКО! Господи, мне бы не пришлось жрать все эти гормоны, поправляться и…
– Я тебя понял. – Юра проводит ладонью по волосам. Его пальцы немного дрожат. – Ну… Что ж. Это, наверное, должно было рано или поздно случиться.
– Что именно?
– Ты должна была меня обвинить… Вот и приехали.
– Да при чем здесь «обвинить»?! Как насчет простой констатации фактов?
Меня уже просто трясет. Нет никаких сил это выносить. Обида клокочет в горле, требуя выхода.
– Ладно. Пусть будет так. Факт, значит.
Юра диковато озирается, ныряет в шкаф, достает кофту.
– Ты куда? На дворе ночь.
– Ничего. Я в отделении переночую.
– Юра, это глупо, послушай…
– Не жди меня.
ГЛАВА 12
ГЛАВА 12
– Эля, ты где бродишь? Быстро мойся и к Юрию Игоревичу. Его Галочка отзвонилась, что влетела на Морской. Оформляют ДТП, – командным голосом распоряжается старшая, заглянув в процедурную. Я вскакиваю на ноги, бегу к выходу. Мы заточены мгновенно ориентироваться в стрессовой ситуации. Успеваю только бросить:
– Она в порядке?
– Да. Обошлось. Но что-то там с европротоколом не вышло. Ждут гайцов.
Ничего удивительного. У нас такие рельеф и дорожный трафик, что легкие аварии воспринимаются уже едва ли не как рядовое событие. Моюсь, готовлю инструмент и расходники. Немного нервничаю от того, что приходится встать за стол с Юрой. Да что там – сильно нервничаю! Он не ночевал дома, а перед этим мы поругались, и у меня такой раздрай в душе, что если бы не необходимость идти на работу, я бы вообще не вставала с кровати. Так и лежала бы, пялясь на серую взвесь дождя за окном. Благо погода располагает к хандре.
На заднем плане о чем-то трещат анестезиолог с сосудистым. Юра влетает последний, вытянув перед собой согнутые в локтях руки. Быстро надеваю на него перчатки и стерильный халат. И, как гребаный Хатико, заглядываю в родные глаза – еще более синие на контрасте с белой маской, прикрывающей нижнюю часть лица. Что я хочу в них увидеть? Не знаю. Вероятно, обещание, что все будет хорошо. Напрасно. Юра смотрит, будто сквозь меня. И даже интересно становится, если ему так невыносимо меня видеть, почему он не попросил встать с ним ту же Елену?
– Ну что, поехали?
Операция предстоит сложная. Больной поступил с тяжелейшим оскольчатым переломом локтевого сустава и повреждением артерии предплечья. Высок риск ампутации. Посторонние мысли выветриваются из головы сами собой, и начинается тяжелая напряженная работа. Тут уже не до рефлексии. Хорошая операционная медсестра – практически экстрасенс. Она предугадывает мысли хирурга еще до того, как он сам понимает, что от нее потребуется в тот или иной момент. И это не только вопрос компетенции, но еще и времени, необходимого для того, чтобы «станцеваться». Наши «репетиции» остались в далеком прошлом. Но я по старой памяти справляюсь неплохо. Интересно, Юрка это заметил?
– Все. Можно шить.
Удивленно моргаю, переводя взгляд на большие электронные часы. Время в операционной течет несколько иначе, чем за дверью. Ого… Мы тут почти пять часов простояли! Отступаю на шаг, давая Юре больше пространства для маневра, и задеваю бедром тележку. Инструмент звякает, один из зажимов летит на пол. Над столом взвиваются короткие, но емкие проклятья. Упавший инструмент – плохая примета, а врачи – очень суеверные люди. Я сглатываю и торопливо наклоняюсь, чтобы поднять зажим. В голове пульсирует от того, насколько я напряжена. В ушах шумит кровь… Юрка покидает операционную молча. Я принимаюсь убирать отходы. Помогаю санитарам переложить пациента со стола на каталку. После операции тому положен контрольный рентген. Лучше думать об этом, да, чем о том, что Юра рассчитывал, что я не справлюсь.
Ближе к концу смены иду в сестринскую.
– …не все так гладко в королевстве. Валов сегодня в отделении ночевал неспроста.
Толкаю дверь. Прохожу к своему шкафчику. Девочки затыкаются, конечно. И спешно меняют тему. Переодеваюсь. Как быть с Юрой – понятия не имею. Я не чувствую себя виноватой, идти к нему мириться первой? С чего бы вдруг? С другой стороны, эти все разговоры – тоже не дело. В первую очередь, место, где мы живем, это его дом. И если кому-то из него и уходить, то мне. Сама мысль об этом заставляет сердце сжиматься от ужаса. Как уходить? Я же люблю его… Люблю так, что в груди болит. Тогда откуда вообще эти мысли?!