Лекарство от скуки
Шрифт:
А если ты дана мне в награду,
То что ещё мне может быть надо,
Ведь я живу теперь только если ты рядом.
Он пел легко и естественно. Так, словно всю жизнь провёл на сцене. Не боясь пристального внимания, не замечая чужого неодобрения. И только взгляд. Напряжённый, сконцентрированный, прямой тяжёлый взгляд, что намертво прибивал меня к месту, не позволял считать, что это просто песня, просто слова. У них был смысл, у них была душа. Его душа. Рваная, развороченная, измученная.
Улыбка, раскованные движения и доля позёрства была предназначена другим. А я сжатый до онемения в пальцах кулак видела,
Если ты со мной, я могу дышать,
Если ты со мной, жива моя душа,
Каждый новый вдох для тебя одной,
Сердце бьётся вновь если ты со мной.
Если ты со мной, мир меняет цвет,
И других возможных вариантов нет,
Каждый новый вдох для тебя одной,
Нас ведёт любовь, если ты со мной.
С припевом закончив, в зал, ко мне пошёл и, взяв за ладонь, повёл к сцене. Теперь пел, глядя в глаза. А в них сила такая, что насквозь прожигает, что прёт, угрожая размазать, расплющить рвущимся наружу давлением.
А время для меня прекратило свой бег,
Мы вдвоём укрылись в нашем мире от всех,
Он был создан только для нас двоих,
В нём светило солнце глаз бездонных твоих.
Страх пришёл ко мне с появлением снов,
Я думал, что усну, и мы не встретимся вновь,
И мир пошёл ко дну, и я сорвался вниз,
Ты ушла, оставив мне не тронутый лист.
Но каждый день, каждый прожитый час
Я буду помнить этот цвет твоих глаз
И верить в то, что холод и боль
Плата за то, чтоб однажды прийти за мной.
Ты же знаешь ты моё солнце,
Без тебя мой мир не проснётся,
Я устану быть, если ты не вернёшься. (Доминик Джокер «Если ты со мной»)
Вспыхнул свет софитов, обозначая моё место. Место за белым роялем. Я присела, а Татарин напротив стал. Так, чтобы никто, кроме меня, его лица рассмотреть не смог, и боли, его исказившей, не заметил. Теперь пел иначе, выдавая жёсткие слова, колючие фразы, так похожие на нашу жизнь. Чтобы каждое слово запомнила, чтобы его внутренний мир как свой собственный чувствовать научилась. Чтобы злые слёзы, застывшие в глазах, больше увидеть не захотела. Отпел и смолк, глядя на меня выжидательно. Стихла музыка, молчали и гости. Никто не понимал, только он и я знали, что происходит. Только он понимал, на что решиться должна, прикасаясь к холодным клавишам рояля, сквозь что прорваться, что внутри себя должна разрушить. Стену ненависти, отрицания, обиду, сковавшую чувства, эмоции… спрятавшую меня настоящую! А я только стук собственного сердца слышала, его пульсацию, что становилась какой-то бешеной, что нарастала, обещая вот-вот взорваться и в клочья разнести звенящую внутри пустоту. Нарастала ещё и ещё, а облегчение всё не наступало, и только когда дрожащие пальцы коснулись клавиш, тихий, едва слышимый звук стал решающим в приносящей невыносимую боль борьбе. Многолетний внутренний барьер пал… А вместе с ним, словно кокон, корявая, грубая и жёсткая оболочка схлынула, открывая во мне что-то нежное, мягкое, ранимое.
— Вот я и решил тебя, Измайлова. Помнишь, как обещал… — Шепнул он мне прямо в губы, прикрывая этот шёпот видимостью поцелуя. — И частокол, что возвела, разрушил. — Устало улыбнулся, пряча лицо в пышной праздничной причёске.
— И уже можно домой?
— Ещё несколько красивых жестов для народа. — Усмехнулся он, меня со сцены не отпуская, и, стоя на одном колене, кольцо подарил. — Чтобы потом не пеняли, будто я только красивые слова говорить умею! — Громыхнул его голос на весь зал. — А дома тебя уже ждёт рояль. Хочу, чтобы каждый день звучала музыка. — Пояснил, обернувшись.
— А теперь домой? — Рассмеялась я, подарок на пальце разглядывая, а Татарин снова отрицательно качнул головой.
— Минуту терпения. Есть ещё один человек, который хочет тебя поздравить. — Интригующе заговорил Олег и повёл меня куда-то в сторону от ресторанного зала.
Я шла за ним следом отдалённо понимая, что шуршащий звук свадебного платья начал раздражать и только открыла рот, чтобы об этом сообщить, как вдруг обомлела, мужчину, стоящего в просторном холле, разглядев.
— Папа… — Запнулась и на Татарина сумасшедшими глазами посмотрела за мгновение до того, как к отцу в объятия бросилась. — Ты… ты как здесь, пап?.. Я звонила, я писала тебе, а ты как всегда не отвечал! Я думала, ты никогда меня не простишь! Я думала, ты никогда не позволишь мне быть рядом… Я… я так рада тебя видеть… — Расплакалась, а отец, важно и чуть хрипло посмеиваясь, погладил меня по плечам.
— Что ты такое придумала, Наташа. Ну? А макияж свадебный, а взгляд счастливой невесты? — Попенял, слёзы не одобряя.
— Это от счастья слёзы, пап… — Поторопилась заверить, губы нервно облизывала, насмотреться на него не могла. — Ты приехал… — Выдохнула и растерялась, не найдя больше слов, не понимая, что делать и как. Стояла, к отцу прижимаясь, и надеялась, что он больше никогда не уйдёт.
— Я так рад за тебя… — Прошептал он. — И я так перед тобой виноват… Перед тобой и перед мамой. Я приехал сказать, что очень тебя люблю.
— И я тебя люблю, пап… — Жалобно всхлипнула я, а отец неодобрительно головой покачал.
— Так нельзя. — Словно маленькой, слёзы со щёк стирать принялся. — Поздравляю, дочка. И очень надеюсь, что ты сделала правильный выбор.
Я про Татарина вспомнила и на него обернулась, протягивая руку, приблизиться призывая.
— Это Олег, пап. Он самый лучший. Может, ты помнишь, мы приезжали вместе?..
— Я помню и именно благодаря твоему Олегу сейчас здесь. Он позвал. Он пообещал, что сможет вернуть тебя настоящую. И теперь знаю, что своё слово держит.
Меня одной рукой придерживая за талию, отец Олегу руку пожал.
— Поздравляю. — Сухо выговорил, а Олег кивнул и одними губами проговорил: «Спасибо». — Я ненадолго через час у меня обратный билет на самолёт. — Сообщил отец тут же, а я подобралась, как ударенная кошка.
— Пап, ты глупостей не говори, ты же только приехал! Олег дом купил. Большой и светлый. Точно как мама когда-то мечтала, помнишь? Олег, скажи, чтобы остался. — Беспомощный взгляд на Татарина бросила, а он смотрел на меня ровно и спокойно. Серые глаза отдавали холодным стальным блеском.