Лекарство против СПИДа
Шрифт:
— И на которую можно было приобрести больше удовольствий, чем на ваши нынешние сто тысяч!
— О да! Но грустно другое — не так ли и жизнь, обогащая нас опытом и лишая прежней остроты чувств, обесценивает все те мысли и эмоции, которыми когда-то так дорожили?
— Вот здесь я с тобой согласен, — поддержал Юрий и даже подался вперед, и вообще мне теперь кажется, что лучшие годы жизни — это от двадцати пяти до тридцати пяти, и вот эту самую лучшую пору мы, к сожалению, уже миновали.
— О! — встрепенулся Денис и подошел к книжной полке. — Я тут недавно читал Юнга и встретил у него по этому поводу такую прекрасную фразу, которую надо обязательно процитировать, если, конечно, ты захочешь слушать.
— Конечно, захочу.
— Ну, тогда слушай, —
— Но я не хотел бы, чтобы жизнь была прожита иначе…
— Погоди, тут самое главное другое, и об этом он пишет чуть дальше. Я не буду. цитировать, — Денис быстро пробежал глазами страницу, — но здесь он говорит о том, что если смысл жизни в молодо-. ста — утвердить себя в обществе, добиться успеха, жениться, сделать карьеру, то к середине жизни, когда эти цели уже достигнуты, глупо и дальше следовать только им.
— Ты имеешь в виду…
— Не я, а Юнг имеет в виду, что глупо тратить другую половину жизни на дальнейшее развитие завоеванных успехов — зарабатывание денег, стремление к большему влиянию или большей власти, ну и так далее. Он уверяет, что вторую половину жизни стоит посвятить культуре.
— То есть чему?
— Мудрости, своему «я», может быть, Богу… Кстати, а ты приехал в Россию только для того, чтобы повидать старых друзей?
Вопрос застал Юрия врасплох, и ОН^ вскинул изумленные глаза на своего приятеля.
— В общем-то, да, конечно… почему ты об этом спросил?
— Ну, а Лариса?
— Ты ее помнишь?
— Еще бы, мы же вместе провожали тебя в аэропорту. Такая женщина… Но я забыл, почему ты не взял ее с собой. Что помешало?
— Не что, а кто.
Юрий наполнил бокалы, закурил и лишь затем начал рассказывать.
— Знаешь, как тогда трудно было выехать и как различные чиновники измывались по всякому малейшему поводу… Суки! — он скрипнул зубами. — До сих пор не могу забыть. Короче, мы с Лариской не успели вовремя зарегистрироваться. Точнее говоря, дело было так — мы уже подали заявление и ждали положенные три месяца, как вдруг стало известно, что отъезд всей нашей семьи — я имею в виду меня и моих родителей — должен произойти через два месяца. Чтобы загс перенес срок свадьбы, необходима была справка из ОВИРа. Вот там надо мной поиздевались вдоволь, обзывая «предателем родины», а думая при этом «жидовская морда». Наконец, я попал к начальнику. Холеный такой, вежливый и довольно пожилой мужик… Сначала он намекнул, что хотел бы получить доллары, потом, когда я ему сказал, что долларов нет, согласился на золотой перстень с печаткой и несколько тысяч рублей. Но тут вдруг получилось так, что он увидел Лариску, которая ждала меня в коридоре, и при следующей встрече стал намекать на то, что хотел бы с ней переспать.
— Нет, серьезно?
— Серьезно. Я взбесился так, что чуть не дал ему в морду, мы дико поругались, и на этом все было кончено. Разумеется, я не стал говорить Лариске о его предложении, поскольку если бы она согласилась, то я и сам бы от нее отказался. Впрочем, она бы не согласилась.
— Ты в этом уверен?
— Прекрати!
— И ты ее до сих пор любишь?
— Возможно.
— И еще не звонил?
— Нет.
После этого короткого обмена репликами они внимательно посмотрели друг на друга и поняли, о чем каждый из них думает. Первым поднялся Денис.
— Мне кажется, что сейчас для этого самое время. Одиннадцати еще нет, мы в меру пьяны… так что стоит вспомнить молодость и позвонить девочкам.
— Сказать честно, я боюсь, — отозвался Юрий. — Она наверняка уже вышла замуж, родила… Что я тогда ей скажу? Здрасьте,
— Подумай лучше о том, как она изменилась, — на удивление спокойно заметил Денис. — Ведь если для нас лучший возраст от двадцати пяти до тридцати пяти, то для женщин он заканчивается еще раньше. После тридцати они уже начинают борьбу с морщинами, и то если у них для этого есть время и средства, — он усмехнулся, окинув взором лысину и живот своего приятеля. — Ты только представь, что она изменилась так же сильно, как и ты!
— Ох, об этом лучше не думать!
— Так ты будешь звонить?
— Да, но чуть позже. Давай еще выпьем.
— Потом. Пока ты решишься, я пойду позвоню первым.
— Кому?
— А-а, — Денис вяло махнул рукой, — была у меня одна, лет тридцати. Ничего дамочка, но разведена, двое детей, и замучена жизнью настолько, что порой не успевала принять душ перед свиданием. Но главное даже не в этом. Она была дьявольски закомплексована своим положением и тем, что по всем житейским канонам не я ей, а она мной должна дорожить. В итоге она настолько извела меня своим нарочитым пренебрежением, «дескать, плевать я на тебя хотела, и одна проживу», что я плюнул и отстал. Тем более к тому времени я уже познакомился с Галиной, и мне стало не до того.
— И вот теперь вдруг вспомнил?…
— А почему бы и нет? Посиди пока один, не скучай.
Денис вышел в соседнюю комнату, взяв с собой телефон и плотно прикрыв дверь, а Юрий поднялся с места и задумчиво прошелся по комнате. Типичная обстановка гостиной — стенка, телевизор, диван, столик на колесах и письменный стол с пишущей машинкой. Из каретки торчал лист бумаги. Юрий нажал на рычаг, высвободил лист и поднес к глазам.
Любовь лишь в юности прекрасна, Когда она безумством дышит, И как лесной пожар опасна, И трезвых доводов не слышит. Любовь не может быть Игры изящными словами; Не мы испытываем чувство, А это чувство движет нами Но исчезает натиск дивный, Когда давно уже за двадцать; Все чувства кажутся наивны, И лишь с любовью жаль расстаться Так осень оголяет кроны, Невозмутимость кровь остудит; «Любви все возрасты покорны» Но той любви уже не будет.— Это ты написал? — спросил он Дениса, когда тот снова появился в комнате,
— Что? — рассеянно переспросил тот. — Да, я… Ну, иди звони теперь ты.
— А как твои успехи?
— Сегодня она уже собирается спать, а на завтра мы с ней в принципе договорились.
Теперь Юрий пошел в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь, а Денис выпил свой бокал, закурил новую сигарету и устало опустился на диван. С одной стороны, он был недоволен собой, а с другой… Сколько можно переживать? Самое страшное сейчас — одиночество, а завтрашний день ему уже этим не грозит. Как все-таки прекрасно, что приехал Юрик! Когда самые беспросветные дни вдруг одаряют такими сюрпризами, значит, не все еще кончено, значит, есть еще надежда!