Лекарство
Шрифт:
Когда они делают перерыв на пятьминут, чтобы подзарядить камеру, я, в поисках Даллас, проскальзываю мимо них, и вижу, что она сидит в пустой гостиной и смотрит на темный экран телевизора. Эвелин и с нее тоже сняла серую одежду, и теперь она сидит в футболке «Сиэтл Сихокс» (команда по американскому футболу — прим. Перев.), которая ей велика, и выглядит такой потерянной, какой я ее никогда не видела. Когда я сажусь рядом, она окидывает меня взглядом.
Мы не говорим ни слова. У нее дрожат губы, а потом она широко улыбается, сверкнув щелью между зубов. Я обнимаю ее одной рукой, она всхлипнув, прижимается ко мне, и мы обе смотрим на черный экран. Мы связаны друг с другом, но настолько измучены, что не в силах говорить о том, что пережили.
— Слоан, — тихо зовет меня Джеймс. Я вижу, что он стоит в дверях. Он — само совершенство, по крайней мере, для меня. Я целую Даллас в щеку, заставив ее рассмеяться, встаю и иду к Джеймсу. Не думала я, что снова услышу смех Даллас, и это придает мне немного надежды. Я беру Джеймса за руку и веду его обратно на кухню.
Эвелин, которая закончила давать интервью, что-то измученно говорит про то, что надо сделать чаю. Я помогаю ей — включаю газовую горелку и ставлю чайник. Кто-то трогает меня за локоть, напугав, и, обернувшись, я вижу Асу.
Я хотел попрощаться, — говорит он, как всегда, спокойно. Теперь, когда он в обычной одежде, мне кажется, он выглядит как все остальные — как обычный, ничем не примечательный человек. В виде обработчика ничто не кажется угрожающим, при том, какие добрые у него глаза.
— Попрощаться? — повторяю я. — Но мы даже толком не поболтали. Я ничего не знаю про тебя.
Аса улыбается, застенчиво оглядывается по сторонам.
— Без обид, — он указывает на оператора, — но я хочу, чтобы все так и осталось. В Сан-Диего есть одна девушка, к которой я хочу заехать. А потом планирую залечь на дно, когда запахнет жареным. И очень надеюсь, что у вас все получится. Правда.
— Я знаю.
Я подхожу к нему и обнимаю, осторожно, чтобы не задеть ушибленный бок. Не могу винить асу в том, что он не хочет во все это ввязываться. Это доказывает хотя бы то, что он соображает, что к чему.
Мой бывший обработчик прощается со всеми, обходя стороной репортера, дает пять Джеймсу, обнимает Риэлма. И вот, так же быстро, как Аса появился в моей жизни, он исчезает из нее, сыграв свою роль в моем спасении.
Ночь длится долго. Мы с Джеймсом отговариваемся от интервью, сойдясь на то, что напишем заявления — в основном, потому, что не хотим, чтобы наши лица светились в новостях еще больше. Риэлм вообще отказывается говорить, а к Даллас Келлан даже не подходит. Все, что ему было нужно, он уже узнал от нас с Эвелин. Когда он благодарит доктора перед уходом, она не очень-то любезна с ним. Я вижу, что ее беспокойство только усиливается, судя по тому, с каким ожиданием она смотрит на дверь, как заламывает руки. Но она не просит, чтобы мы ушли — пока что.
Я предлагаю Келлану выйти на улицу, и мы, вдвоем, подходим к его машине. Уже почти полночь; за макушками деревьев едва видны звезды. Стрекочут кузнечики, квакают лягушки, и вокруг столько шума, что мы бы и не смогли почувствовать себя в одиночестве.
— Прости, — говорит Келлан. Я удивленно смотю в его глаза, и снова удивляюсь тому, что они не такие черные, как я видела в первый раз, когда его встретила в клубе самоубийц.
— За что?
— Что не пришел раньше. Джеймс мне рассказал, как близко ты была к тому, что…
Я вздыхаю и отворачиваюсь, прервав его фразу.
— Но ты пришел, — говорю я, сжимая губы и улыбаясь. — В конце-концов, важно только то, что меня теперь там нет.
— А знаешь, мы их достанем, — искренне говорит он. — Я найду те исследования, и все это, вместе с заявлением Эвелин, показаниями свидетелей — Программе не выжить после всего этого кошмарного пиара. Я тебя уверяю, Слоан. Они у тебя больше ничего не заберут.
Надеюсь, Келлан прав, и в этот момент я ему верю. Он искал меня по всей стране, помог спасти мне жизнь — если он смог все это сдела верить, приходится верить, что он — хороший репортер. Из дома Эвелин выходит оператор со своим оборудованием, кивает мне в знак прощания, и мы с Келланом обнимаемся в последний раз. Я смотрю, как он садится в машину, готовясь к окончанию своей истории. Перед тем, как отъехать, он поднимает стекло.
— Слоан? — спрашивает он. — Если бы Эвелин сделала еще таблеток…. ты бы приняла их?
Я раздумываю над его словами, раскачиваюсь с ноги на ногу. Вспоминая мой последний раз в Программе, я все еще чувствую боль, и все-таки, мне кажется, что это — только верхушка айсберга, небольшая часть той боли, что я пережила за несколько месяцев. Разве мне поможет, если я все это переживу опять?
— Не думаю, — искренне говорю я ему. — Иногда, Келлан… мне кажется, что все, что у нас есть — настоящий момент.
Услышав мой ответ, он улыбается, хотя и сдвигает брови, как будто он немного озадачен. Я машу ему рукой, и он уезжает, оставив мятежников позади. Оставив нас с самими собой.
Я захожу в дом, и там тихо. Джеймс разлегся на полу и тихо разговаривает с Даллас, а она лежит на диване над ним. Мне это нравится — то, что он бережно к ней относится, защищает ее. С тех пор, как Джеймс принял Лекарство, он изменился. Стал внимательнее и заботливее — так, что я верю, что мы всегда были вместе.
На кухне кто-то звенит посудой, и я иду туда, но когда вижу, что за столом сидит один Риэлм, мне становится не по себе. Дверь в спальню Эвелин закрыта, а когда я захожу, Риэлм оглядывается через плечо. Несмотря на желание тут же выйти вон, я сажусь напротив него и решаюсь посмотреть ему прямо в глаза.
— Однажды я сказал, что лучше бы ты меня ненавидела, — говорит он. — Не поздно брать свои слова назад?
Я не хочу, чтобы он шутил; от этого мне еще больнее. Я кладу руки на колени и сжимаю кулаки, чтобы контролировать эмоции, которые бушуют внутри меня.