Лексика русской разведки. История разведки в терминах
Шрифт:
24 июня 1700 г. в Швецию прибыл «в чине резидента ближний стольник князь Андрей Хилков»468, а уже с 20 сентября в связи с объявлением Россией войны Швеции он находился под арестом, который длился 18 лет. Он так и умер на чужбине. И хотя Хилков находился под арестом, некоторые права дипломата у него сохранялись: его не ограничивали в переписке с Москвой, чем Хилков активно пользовался. Однако все его письма в Россию и ответы оттуда проходили обязательную проверку в канцелярии шведского Сената. И естественно, даже намек на конфиденциальную информацию из них тут же изымался. В связи с этим Хилков использовал шифр – «особую цифирную азбуку», или, по его выражению, «цифирь», а иногда и симпатические чернила на основе квасцов469. Из шифрованного письма, переданного Хилковым в Россию в 1703 г., следует, что он использовал симпатические чернила или, как называет их Хилков, желтые чернила. В этом же письме содержится уведомление о том, как можно читать письма с «секретом»: их надо нагревать («поджигать на жару»), и тогда все строки, написанные желтыми чернилами, проступят на бумаге. Симпатическими чернилами Хилков писал между строк обычного письма и на всех свободных местах, даже на конверте470.
Переписка Хилкова с Посольским приказом, как в случае направления открытых сообщений, так и зашифрованных писем или написанных тайнописью, проходила через русских дипломатических представителей в различных европейских странах. Одним из них был окольничий А. А. Матвеев, посол в Голландии, и множество писем шведского резидента прошло через Гаагу. Хилков пользовался услугами русского посла в Копенгагене А. П. Измайлова и посла в Берлине Ю. Ю. Трубецкого.
Отправляя «тайнописные» сообщения, А. Хилков прибегал к услугам курьеров – обычно русских по национальности – для доставки писем по назначению. Из его писем можно судить об опасности таких предприятий. В 1701 г. Хилков пишет, что один русский купец, согласившийся доставить его письма в Копенгаген Измайлову, был пожизненно заключен в тюрьму шведскими властями. В другом письме Хилков сообщает, что нанял человека доставить письма бранденбургскому посланнику, и если его поймают, то «умертвят безгодно [непременно]». Шведские власти пристально следили за сношениями русского резидента с внешним миром: только малая часть донесений Хилкова достигала адресатов, о чем он узнает впоследствии от своего брата Юрия.
В качестве источников для получения информации Хилков использовал прежде всего посланников различных государств, живших в Швеции, и высших шведских сановников, умело распоряжаясь «соболиной казной», выданной ему в Москве. В одном из писем 1700 г. он пишет: «Особно себе друга имею», намекая на бранденбургского посланника графа Фредерика Дону, который являлся племянником шведского канцлера Бенгта Оксеншерны и был весьма полезен Хилкову. Английский и голландский послы «гораздо ласково и учтиво поступают и в каких нуждах случается –всякие ведомости присылают»471, – сообщал в Москву Хилков.
Еще одним источником сведений для Хилкова являлись тайные люди. Согласно его письмам, такие тайные люди находились в Тарту, Риге, Колывани и других городах Лифляндии и прилегающих земель. Хилков, находясь в плену, располагал определенной свободой, что позволяло ему привлекать к сотрудничеству отдельных лиц. Если принять во внимание тот факт, что шведские пленники в Москве (прежде всего, Книпер и генерал Горн), как пишет Хилков, «посылают шпеков для проведывания» в район боевых действий, то, очевидно, что вышеуказанные тайные люди являлись такими же шпионами русского резидента в Швеции472.
В Петровскую эпоху центром, где создавались шифры и откуда они рассылались корреспондентам, был Посольский приказ, а затем – Посольская походная канцелярия473, Посольская канцелярия, Посольская коллегия, а в дальнейшем – Первая экспедиция Коллегии иностранных дел. Вся деятельность по изготовлению шифров проводилась под непосредственным руководством самого императора, канцлера и вице-канцлера. Существовал специальный штат, которому поручалось зашифровывать и расшифровывать переписку474.
В начале XVIII в. из немецкого (werben) или польского (werbowa'c) языков в русский приходит глагол вербовать в значении ‘нанимать на военную службу’475. «Имеют они [шведы] соизволение, дабы всякой капитан на свой корабль [мог] вербовать салдат», – встретилась в «Письмах и бумагах императора Петра Великого» реляция, датированная 1704 годом476. В 1711 г. Б. И. Куракин, находившийся в Лондоне, обращается к «милорду Витворту» – барону Чарльзу Уитворту, назначенному чрезвычайным и полномочным послом королевства Великобритания в России с письмом, в котором выражает обеспокоенность наращиванием шведских войск в Померании за счет найма на военную службу солдат, проводимого по указу короля Карла XII генералом Гелденштерном (Гилденштерном): «К тому ж… в дукатстве [герцогстве] Бременском и Ферденском вновь два регимента [полка] вербуют, также и в княжестве Дуипонт [Deux-Ponts] два регимента вновь навербованы»477.
Переносный смысл глагола вербовать – ‘привлекать, вовлекать’478. Значение ‘привлекать к сотрудничеству с разведкой’ появится намного позже.
В годы Северной войны дипломатические представители Москвы пытались препятствовать найму солдат в шведскую армию на территории Западной Европы. 5 марта 1708 г. Б. И. Куракин писал из Гамбурга ведавшему посольскими делами Г. И. Головкину о реакции бургомистров города на его запрос по данному вопросу: «И вчерашнего дня на предложенные дела ответствовали: о вербован<ь>е королю Швецкому здесь запретить не можно; для того что есть член империи, имеет свои провинции Бременское [по Вестфальскому миру 1648 г. Бремен перешел под власть шведов] и другие, а Лесчинскому [Станислав Лещинский, король польский и великий князь литовский в 1704–1709 гг.] здес вербован<ь>я салдат не было и топерь нет, и в том хотят преостерехать и не допускат того»479. Напечатанное разрядкой в подлиннике было написано шифром, что привело к искажению слова вербовка при расшифровке, не исказив при этом смысла сообщения.
Изучая в мирное время иностранные государства во всех отношениях, стремясь вникнуть возможно полнее в реалии жизни этих государств, их интересы и замыслы, нельзя не изучать самым внимательным и систематическим образом прессу. «Если даже из прессы и не получаются исчерпывающие документальные [курсив автора] данные, то она всегда дает намеки и признаки, заставляющие соответственно направлять другие органы разведки для более детального изучения вопросов, обративших наше внимание»480, – утверждал один из руководителей русской разведки в годы Первой мировой войны генерал-майор П. Ф. Рябиков.
Одним из информационных потоков, поступавших в Москву в XVII в., были иностранные газеты, для обозначения которых стали использовать специальное слово куранты, заимствованное из названий голландских газет481. По утверждению Макса Фасмера, одно из значений курант – ‘газета’ «заимствовано через немецкий. Couranten ‘ходячие вести, известия’, или через немецкий Kurant, или прямо из французского courant ‘бегущий’»482.
Иностранные газеты играли значительную роль в обеспечении российского правительства сведениями о политической ситуации в Европе. Они компенсировали отсутствие в европейских государствах постоянных русских дипломатических представительств. Впервые сведения о доставке иностранной прессы встречаются в сочинении Исаака Массы, голландского купца из Гарлема. И. Масса приехал в Россию в 1601 г. для изучения торгового дела. Его сочинение о России охватывает события русской истории до 1610 г. Книга посвящалась принцу Морицу Оранскому483. Русские купцы также могли привозить иностранную прессу из заграничных поездок. Еще одним каналом, по которому иностранные газеты попадали в Посольский приказ, были дипломатические представители зарубежных держав484.