Лёлишна из третьего подъезда
Шрифт:
И я не берусь описывать состояние бедного милиционера, когда он узнал, что сегодня в цирк придёт с супругой сам товарищ майор из уголовного розыска. Тут Горшков вспомнил все неудачи своей жизни и особенно то, что его не берут работать в уголовный розыск. В шапито направили — на посмешище!
И Горшков решил не показываться на глаза товарищу майору с супругой.
Чтоб не видел товарищ майор его позора!
В довершение всего Хлоп-Хлоп стащил у Горшкова фуражку.
Поймать мартыша не успели.
А он повесил фуражку под самым куполом, уселся
Горшков яростно засвистел в свисток, но это только развеселило Хлоп-Хлопа. Он послал милиционеру воздушный поцелуй и напялил фуражку на свою голову, которую считал очень умной.
— Не обращайте на него внимания, — посоветовали рабочие, — поиграет и отдаст. Или случайно выронит.
Но милиционер без фуражки — не милиционер, и Горшков крикнул:
— Прекратить безобразие! Отдать мне головной убор!
Мартыш показал ему язык, и Горшков отправился к Эдуарду Ивановичу.
Тот посоветовал:
— Скажите ему: «Ай-я-яй». Ему станет стыдно и…
— Вам должно быть стыдно, гражданин с группой дрессированных львов и мартышкой! — почти крикнул разгневанный Горшков. — Если мартышка не понимает, то вы-то должны понимать, что…
— Скажите ему «ай-я-яй», — спокойно повторил укротитель.
Мысленно ругая цирк, циркачей, всех зверей и всех укротителей, а может быть и проклиная их, Горшков вернулся на манеж и прогремел:
— Ай-я-яй!
Мартыш виновато запищал и бросил фуражку вниз.
«Соображает, — подумал милиционер. — Животное, а сообразило!»
Он отряхнул фуражку, водрузил её на голову и немного успокоился. Однако про себя он отметил, что бдительность надо усилить раза в два с половиной, иначе любая мартышка лишит твой мундир чести.
И только успел он об этом подумать, как сзади грохнул выстрел.
Мгновенно пригнувшись, Горшков резко обернулся, чтобы броситься вперёд…
— Что-то у меня с пистолетом неладное, — сказал Григорий Васильевич, — осечки даёт. Не поможете?
— Помочь можно, — передохнув, ответил Горшков. — Но вы больше без предупреждения выстрелы не производите.
— Это ещё ничего. — Григорий Васильевич усмехнулся. — Во время своего номера я из пушки бабахаю. Смотреть придёте?
— Я здесь не фокусы смотреть поставлен, — ответил Горшков, — а охранять порядок. Одним глазам, конечно, взгляну. Вы учтите, что сегодня на вас смотреть товарищ майор с супругой придут. Не подкачайте.
— Постараемся. Но если ещё и вы смотреть будете, то сил не пожалеем! — И, рассмеявшись, Григорий Васильевич ушёл.
А Горшков вышел на улицу и поморщился: у касс толпился народ.
Представление продолжается
Выступает Сусанна Кольчикова в оригинальном, но нечестном жанре: ненадолго превращается в Лёлишну Охлопкову
Чтобы не волновать дедушку, чтобы он не вспоминал о цирке, Лёлишна решила кому-нибудь отдать пропуск.
Она прибежала к Сусанне, обо всём ей рассказала.
Злая девчонка от радости
— А отпустят тебя? — спросила Лёлишна.
— Меня? Хи-ха-хе! И ещё — хо-хо! Ты спроси: разрешу ли я им не отпустить меня? А что значит: «на два лица»? Можно вдвоём? Можно старое лицо взять? Тогда я прихвачу одну из бабушек. Самую послушную. Младшую. Она сегодня пенсию получила, значит… — Сусанна захихикала, потирая ручки.
Медленно поднималась Лёлишна на свой пятый этаж. Сердце колотилось громко, не потому, что подъём был тяжёлый, а потому, что тяжело было даже подумать, что вместо неё и дедушки в цирк пойдёт Сусанна с младшей бабушкой, самой послушной.
Её чуть не сбил с ног Петька.
— А я тебя искал, — торопливо сообщил он, не ожидая вопроса. — Меня в чулан запирали, решили из дому не выпускать. Никогда. До конца моей жизни. Но я убежал. Ух и попадёт потом! А ты чего?
— Ничего, — ответила Лёлишна. — А ты зря убежал. Опять все будут волноваться. Нельзя же так!
— Конечно, нельзя, — согласился Петька. — Но меня тоже не понимают. Вот ты можешь дома сидеть, когда цирк выступает, а я не могу. Понимаешь, не могу. Не потому, что я плохой, такой, немазаный, сухой, а потому, что не могу! Меня тянет туда. Будто там магнит, а я болванка железная! Смотри! — Он взмахнул руками и умчался вниз по лестнице,
прыгая
через
три
сту
пень
ки.
Лёлишна вернулась домой. Дедушке в это время надо было немного поспать, а он не мог заснуть.
Ему было очень грустно, хотя в руках у него была весёлая книжка.
Но Лёлишна знала, что нужно делать, чтобы дедушка заснул: нужно было спеть колыбельную песенку.
Её Лёлишна придумала сама. Она села перед кроватью, на которой лежал дедушка, и тихонько запела:
А в январе — январь, В феврале — февраль, В марте — тоже март, В апреле — апрель, В мае — тоже май, В июне — июнь, В июле — июль, В августе — август, В сентябре — сентябрь, В октябре — октябрь, В ноябре — ноябрь, В декабре — декабрь…И хотя в слове «август» ударение получалось неправильным, дедушка засыпал.
Оставим их. Пусть отдыхают, пока не настанет пора снова вступить в действие.
А Петька, выскочив из подъезда, увидел Сусанну.
И восхищённо сплюнул.
Злая девчонка была разодета так, что даже туфли на высоких каблуках у неё были!
— Куда это тебя приготовили? — спросил Петька.
— В цирк, — ответила Сусанна. — У меня пропуск на две физиономии.
— Иди своей дорогой, хулиганский мальчишка, — сказала младшая бабушка. — И не приставай. А ты ему не отвечай, Сусанночка.