Лени Рифеншталь
Шрифт:
Ну а в студиях УФА в Бабельсберге, к юго-западу от Берлина, полным ходом шла работа над другим крупным проектом, который, как надеялся Геббельс, станет немецким эквивалентом вдохновляющей «Миссис Минивер». Этот фильм под названием «Жизнь продолжается», призванный поднять боевой настрой уже совершенно павшего духом населения, снимался с 1943 года в жилом районе Берлина, подвергавшемся авианалетам союзников. Коль скоро перед этой картиной ставились такие высокие задачи, на нее щедро отпускались деньги, в ней были заняты многие из лучших тогдашних кинозвезд. Многие думали, что сам Геббельс приложил руку к написанию сценария. Не жалели ни дефицитного горючего, ни добротной цветной кинопленки, и, как и в случае с цыганами, которых присылали для Рифеншталь из лагеря заключенных, для массовок позаимствовали из лагеря пленных поляков. Работавший над этой картиной Хайнц Яворски был, пожалуй, на самом опасном участке: он снимал воздушные налеты. Съемки продолжались шесть месяцев; отснятый материал еще до прихода союзников надежно запрятали в подземелье,
В то время, как усиливался град бомб, сыпавшийся на города Германии, затворившаяся в заль-цбургских горах Лени трудилась как окаянная. Никто не знал, чего и ожидать в случае проигрыша войны, а каждый день приносил новые страхи и ужасы. Вскоре Советская армия уже обстреливала внешние оборонительные рубежи Берлина, а союзники форсировали «Линию Зигфрида» [76] . Был освобожден Аушвиц, разнесен в щепы Дрезден [77] . Альберт Шпеер предложил матери Лени последнюю возможность уехать из Берлина и перебраться к дочери в Китцбюхель. К марту союзники форсировали Рейн, а в середине апреля Шнеебергер обратился к Лени с мольбой помочь ему избавиться от призыва в ополчение, призванное стоять на смерть за Берлин — туда набирали даже школьников и стариков, а Шнеебергер уже разменял к тому времени шестой десяток. Лени выхлопотала ему небольшую отсрочку под предлогом работы с титрами к «Долине», и тут же за полемику с ранеными солдатами, приехавшими с санитарным поездом, была арестована его жена: она возмутила их вопросом, почему те воюют за Гитлера. И снова Лени подняла все свои связи, умоляла высокое начальство — и вот уже Гизела Шнеебергер, выпущенная из каталажки, снова ступает по берлинским мостовым.
76
«Линия Зигфрида» — система пограничных укреплений, возведенных в 1936—1940 гг. на западной границе Германии, от Клеве до района Базеля
77
Опустошительный налет на саксонскую столицу был совершен в ночь на 13 февраля 1945 г.
В конце апреля Гитлер покончил с собой. Вместе с ним в бункере рейхстага простились с жизнью Ева Браун и вся семья Геббельса. Русские взяли Берлин. Под грохот последних залпов войны Лени последовала за четой Шнеебергеров в Тироль в поисках убежища. Несмотря на самые героические усилия Лени, «Долина» так и осталась незавершенной.
16
ОДНА ПОСРЕДИ ПУСТЫНИ
С момента, когда разнеслась новость о прекращении боевых действий, чета Шнеебергеров постаралась дистанцироваться от Лени. Они удалились той же ночью, покинув Лени в небольшой гостинице в Майрхофене, что в начале долины Циллерталь. На следующий день она отыскала их в семейном пансионе в холмах высоко над деревней; однако Гизела грубо отшила ее.
— С чего ты взяла, что мы станем тебе помогать? — рявкнула она на Лени. — Нацистская паскуда!
Но и Ханс не мог найти для Лени ни одного доброго слова. Он — любимый ею Шнеебергер, который еще недавно в отчаянии молил ее заступиться — и добился желаемого, — теперь не желал смотреть ей в глаза.
Такое предательство со стороны бывших друзей и нескольких из ее самых дорогих коллег (а как еще она могла квалифицировать такое отношение?!) явилось самым горьким моментом ее нового послевоенного положения. Один за другим большинство близких Рифеншталь людей, включая Арнольда Фанка, начнут открещиваться от нее, осуждая за связи со свергнутым режимом, чудовищные преступления которого лишь теперь становились достоянием широкой общественности. До Лени быстро доходило, что обратиться ей не к кому. Время, когда двери открывались перед нею, как по мановению волшебной палочки, навсегда ушло в прошлое. В отчаянии она стала пробивать себе путь сквозь хаотический Тироль, дороги которого были забиты обезоруженными возвращающимися немецкими войсками и оккупационными частями. Теперь самое главное для нее было добраться до Китцбюхеля, где она по-прежнему надеялась найти свою мать.
Эта часть Австрии попала в руки американцев; союзники несколько раз задерживали и допрашивали ее, но никогда не охраняли столь сурово, чтобы нельзя было улизнуть. Постепенно она добралась до дома — и обнаружила, что он реквизирован. Впрочем, расквартированные в нем американцы были с нею вежливы и готовы помогать — они направили ее в расположенное неподалеку бывшее имение Риббентропа, где она воссоединилась не только с матерью, но и со своим благоверным Петером! Американцы еще дважды арестовывали ее, доставив во втором случае сперва в тюрьму в Зальцбурге, затем в штаб 7-й армии для допроса. Там в одном с нею помещении
Те, кто допрашивал Лени, выпытывали у нее, насколько близка она была с Гитлером, одновременно пытаясь выведать, знала ли она что-нибудь о концентрационных лагерях. Ну, конечно, она, как и большинство немцев, слышала об их существовании, но не в полной мере оценивала их бесчеловечность, полагая их чем-то вроде центров интернирования для отбросов общества, а позже — политических заключенных и изменников. А что касается евреев, то, как ей объясняли — да она, похоже, серьезно и не выспрашивала об этом — их там держали из-за угрозы безопасности, каковую они представляли во время войны. И вот она впервые видит пугающие фотографии Бухенвальда и других лагерей, вынуждена лицезреть зловещие снимки сплетенных мертвых тел и похожих на скелеты выживших, все эти горящие непостижимым взглядом глаза мужчин и женщин, более похожих на призраки, чем на людей…
— Ну что, теперь верите? — задает вопрос допрашивающий офицер, но все это было слишком, чтобы принимать так, как есть…
— Это все… это все не поддается пониманию. — Вот все, что она, глубоко потрясенная увиденным, могла прошептать с дрожью в голосе.
— Ничего, поймете, — холодно заявил офицер. Водворенная назад в камеру, Лени, вместе с
фройляйн Вольф, попытались поразмышлять над всеми этими ужасами. «Фюрер просто не мог знать обо всех этих вещах», — упорствовала Йоханна Вольф. Она была его секретарем в течение двадцати пяти лет и никак не могла примириться с тем, что ее милостивый работодатель, который относился ко всем обитателям Бергхофа как к своим домочадцам, и этот демонический изверг, образ которого вставал из этих чудовищных свидетельств — одно и то же лицо. «Должно быть, эти фанатики, что его окружали, скрывали от него свои преступления», — настаивала она.
Лени еще не была готова признать злодеяния Гитлера как с самого начала присущую ему составляющую часть его натуры — иначе ей пришлось бы признать и то, что она сама была введена в заблуждение. Вместо этого она предпочла толковать это как его очевидную шизофрению. Но и при таком положении дел она по-прежнему предпочитала верить, что фюрер был в контакте со своим народом в первые годы своего правления и впитал его чаяния и любовь как позитивный заряд, желая только лучшего для фатерлянда. Только когда его великие планы провалились и победа выскользнула из его цепких рук, он и стал «духовно анемичным и совершенно бесчеловечным».
По мере продолжения допросов Лени поняла: те, кто взял ее в плен, делают свою работу на совесть. Было похоже на то, что они знали о ней больше, чем она знала сама о себе. Правда, обращались с ней сносно и иногда даже приглашали на чашку чаю с комендантом и его офицерами. 3 июня 1945 г. она была «отпущена без особого определения», причем ей было объявлено, что документ о реабилитации будет иметь одинаковую силу во всех оккупационных зонах.
Тем временем Петер нашел работу водителем у одного американского майора, которого они очень скоро признали другом семьи и который вскоре помог Лени вытребовать материалы «Олимпии» у Шнеебергеров. Ей с семейством было разрешено вернуться в ее шале в Китцбюхеле, где она предприняла попытку возобновления работы над «Долиной». Но этот спокойный период внезапно закончился, когда американцы получили приказ уйти из Тироля, передав его под юрисдикцию французов. Рифенш-таль долго размышляла, не перебазироваться ли со всем киноматериалом в новую американскую зону. Как показало дальнейшее развитие событий, это был бы самый верный ход. Но она предпочла остаться — у нее были теплые воспоминания о французах и о том, какую высокую оценку дали они ее двум великим предвоенным документальным фильмам. Французы — художественные натуры, ее друзья; какие же от них могут быть неприятности? Но тем не менее, несмотря на бумаги, выданные ей американцами, она снова подверглась аресту; на сей раз обращение было куда суровее, а допросы жестче. Отдельно подвергся аресту также и Петер. Как и всегда, когда Лени оказывалась в тяжелых обстоятельствах, ее здоровье пошатнулось, снова стали мучить почечные колики. Прошло несколько недель, прежде чем она, больная и надломленная, была отпущена к Петеру, уже находившемуся под домашним арестом в Китцбюхеле. Французский комендант майор Гийонне был удовлетворен тем, что Рифеншталь — всего лишь «увядающая третьеразрядная киноактриса».
Как раз во время ее заточения в Китцбюхеле ее разыскал сценарист из студии «Парамаунт» Бадд Шульберг. В это время он входил в американскую киногруппу, собиравшую киносвидетельства против крупнейших нацистских преступников для использования на Нюрнбергском процессе. На сотрудничество с ним дал согласие друг и личный фотограф Гитлера Генрих Хоффманн, который идентифицировал тысячи фотоснимков, главным образом из собственного архива, указатели которого были потеряны или уничтожены. Чтобы составить такой же архив из кинолент, Шульберг и его коллеги жаждали отыскать данные всех документальных фильмов Рифеншталь, и сперва им хотелось заручиться ее помощью. Конфискованный экземпляр «Триумфа воли» у американцев уже был, но куда делись два менее известных ее «партийных» фильма, оставалось загадкой. Берлинская контрразведка снабдила Шульберга адресом разнесенного бомбами дома Лени Рифеншталь в столице; там он обнаружил неповрежденный сейф, но в нем оказалось лишь грязное белье.