Лениград - 43
Шрифт:
Линейный корабль «Страсбург». Адмирал Дюпен, командующий эскадрой Виши
Чинов захотелось, и славы. Забыл, дурак, что адмирал, в отличие от генерала, не посылает в бой, а ведет. Сидел бы на тихой тыловой должности, незаметной, но дающей все основания надеяться дожить до конца войны, кто бы ни победил. Нет, захотелось наверх — боже, оказывается командовать эскадрой в бою, это совсем не то, что надрывать глотку на собраниях общества «Шарлемань»! Тогда немцы были на Волге — ну кто же знал, что Сталинград окажется для Гитлера тем же, что Москва для Наполеона! Год всего прошел, а русские уже на Висле, и любому ослу ясно, что немцы проигрывают войну! А наш маршал поступил как идиот — вместо того, чтобы прицепиться к победителю, оказаться в обозе у побежденных — в обозе, на который накатываются ордой дикие русские казаки, такое лишь злейшему врагу пожелаешь! Хорошо, если они, как сто с лишним лет назад, просто промаршируют по
И выходит, что лучше всего, если бы во Францию вошли американцы! Если бы завтра янки высадились где-нибудь у Бреста или Гавра — вот только боже упаси тогда оказаться даже похожим на «берсерка» Тиле, которого, без всякого сомнения, при поимке немедленно вздернут на рею как самого последнего пирата! Значит, усердствовать в битве нельзя, да и страшно, в бою всякое может случиться, и лучше быть живым трусом, чем мертвым героем! Показаться, пострелять издали, и убежать, пока не догнали!
Вот только что с кригс-комиссарами делать, которых на каждом корабле по нескольку штук? Смотрят высокомерно и с подозрением, «братством по оружию» тут и не пахнет, всюду суют свой нос, высматривая «измену» — и имеют полномочия вплоть до немедленного расстрела любого, чьи действия сочтут «изменническими». И если сейчас по подозрению в нерешительности и нелояльности тащат в гестапо чистокровных немцев — то что же они сделают с нами?
Значит, приказ будет исполнен. Но и только, ни в коем случае не проявлять неуместной инициативы — делать ровно столько, сколько укажут. И помнить, что самому остаться живым куда важнее, чем нанести кому-то ущерб!
Потому, французская эскадра до времени тихо и мирно шла вслед за американцами, отходящими на запад. Янки тоже не горели желанием вступить в бой, и Дюпен был доволен. Ведь это не измена, а разумная осторожность, не подставляться под шестнадцатидюймовые снаряды, держаться в отдалении? Американцы отходят к конвою, там может быть и нам выпадет случай дать пару залпов — а там и ночь впереди, и полный ход назад, домой. Мы сделали все, что могли — что еще вы хотите от нас?
Этот сумасшедший «берсерк» уже вступил в бой? Что ж, если его там потопят, не жалко — тогда для нас это будет законный повод отходить. Пока же отвечать на его радиограммы — спешим как можем! Ну а что выходит не слишком быстро, так это военная необходимость. Надеюсь, что и американцы поймут и оценят то, что мы в них не стреляем.
Конвой открылся как-то внезапно. Облако дыма на горизонте, эскорт стремится закрыть транспорта. Канонада слышна далеко на юге, судя по радиосообщениям, «Шарнхорст» выходит сейчас на тот, дальний фланг каравана! Преследуя янки, мы так и оставались с их левого борта, позади — и сейчас подходим к конвою параллельным с ними курсом, но восточнее. Доклад — наблюдаем уход на юг американских крейсеров с эсминцами. Янки поняли, что мы не собираемся драться всерьез, и направляются против этих «бешеных гуннов»?
Адмирал был на мостике «Страсбурга». По одной весомой причине: этот корабль был гораздо лучше бронирован, чем «Дюнкерк», считавшийся однотипным. И ход у обоих одинаков: под тридцать узлов, так что удрать успеем всегда! И еще Дюпен благоразумно послал второй линкор вперед — если что случится, так не со мной! Крейсера, «Гарисольер» и «Марсельеза», держались оп флангам, но позади траверза, «Могадор» с двумя эсминцами выкатился вперед, левее строя эскадры — подальше от пушек «Саут Дакоты».
И когда вокруг «Дюнкерка» вдруг встали высокие водяные столбы, первой мыслью Дюпена был даже не страх, а удивление и возмущение. Зачем — ведь мы же, кажется, договорились? Неужели янки не поняли, что мы не хотим с ними воевать? Проклятый дым — из-за него не заметили резкий отворот «Саут Дакоты» влево, и «Дюнкерк», выскочив из-за края дымзавесы, оказался в опасной близости. Он тоже пытался повернуть, но было поздно, 406-мм снаряды с такой дистанции пробивали двадцатидвухсантиметровую броню как картон. Попадание, еще, еще — тут только опомнившийся Дюпен скомандовал, к повороту, тоже влево, на курс 90, зрелище американского линкора, идущего прямо на него, стреляя из носовых башен, было ужасным — хорошо что янки, пристрелявшись по несчастному «Дюнкерку» не стал менять прицел. «Страстбург» уже уходил на восток самым полным, когда горящий «Дюнкерк», далеко уже за кормой, взорвался и опрокинулся. Что ж, если американцы начали воевать сами, они не обидятся, если и мы немного постреляем в ответ?
Конвой шел в трех милях, параллельным курсом, на восток. Строй транспортов был плохо виден из-за дыма, да сколько же его тут, эскортной мелочи наверное с полсотни, и все нещадно дымят! Дюпен приказал открыть огонь, и вроде бы вдали были видны попадания и пожары, но докладов о потопленных не поступало. А идти на юг, имея на фланге быстро накатывающуюся с запада «Саут Дакоту» — ищите других дураков!
«Страстбург» полным ходом убегал на восток, опережая конвой. Вскоре почти прямо по курсу была замечена крупная цель, в которой опознали тяжелый авианосец. Гонка за такой дичью была оправданной — а то кригс-комиссар уже неодобрительно косится, черт его знает, какой доклад напишет по возвращении, вдруг обвинит, отчего не стали сближаться с конвоем? Добыча однако оказалась резвой, ход у «эссексов» был отличным, а на «Интрепиде», увидев за кормой вражеский линкор, механики выжимали из машин все — сократить дистанцию никак не удавалось, хотя несколько снарядов со «Страстбурга» легли накрытием, а один или два вроде бы и попали! Затем справа, у конвоя, на параллельном же курсе был замечен второй авианосец, меньшего размера — ход у него был меньше, и Дюпен приказал перенести огонь на него. После пары залпов эскортный авианосец «Сэнгамон» вспыхнул как свечка (спасти корабль не удалось, затонул через полтора часа — что было очень ощутимой потерей, так как с ним погибло двенадцать «хеллкетов»). А «Интрепид» тем временем удирал, растворялся в наступавших сумерках на северо-востоке — зачем его сопровождение, четыре эсминца, решились на самоубийственную атаку против линкора и двух крейсеров, было непонятно, их расстреляли как на полигоне, один эсминец потоплен, два уходили с пожарами — но одна торпеда все же попала в «Марсельезу», и это было очень серьезно, ход крейсера сразу упал до восемнадцати узлов.
А сзади неотвратимо надвигалась «Саут Дакота», следуя тем же курсом, что и французы. Рисковать ради одного неудачника всеми прочими кораблями, а заодно и собственной головой — да что вы, месье, адмирал Дюпен был благоразумным человеком!
Линкор «Фридрих Великий» («Ришелье»)
Только что здесь был эпицентр сражения! И бой не закончился, нет — но ушел куда-то в сторону. Кранке на «Шарнгорсте» добрался наконец до конвоя — и французики, как соизволили доложить по радио, тоже вышли на него, с другой стороны. Сейчас там начнется такое — тысячи беспомощных унтерменшей в волнах! — вот только его, Тиле, пока адмирала и будущего фюрера, там нет! Неужели проклятый демон и это предусмотрел, сегодня поддержав не его, а кого-то другого?
В голове до сих пор звенело, он все же сильно ударился, когда прямо в рубку попал снаряд. Но в то же время адмирал чувствовал бешеную энергию, наполнявшую его, ощущение себя почти что богом. И очень хотелось кого-нибудь убить — пусть даже кого-то из этих медлительных бестолочей рядом! Любого — кто посмеет встать на его пути!
«Фридрих» еще держался. Конструктивная защита у линкоров типа «Ришелье» была едва ли не лучше, чем у более поздних «Айов» янки. И германский флот всегда славился образцовой борьбой за живучесть — в нижних отсеках матросы аварийного дивизиона по горло в воде ставили упоры, подкрепляя переборки, заливали цементом разошедшиеся швы, тянули шланги, откачивая воду — пожары были уже потушены, машины работали исправно. Пожалуй, был реальный шанс дотянуть до берега — ведь сумел же «Зейдлиц» в ту войну после Ютланда, страшно избитый огнем британских сверхдредноутов, приняв семь тысяч тонн воды, дойти все же до базы? Но это значило, что он, Тиле, уже никогда не сможет быть с демоном на равных. Ведь другого такого случая, войсковой конвой в прицеле, может и не быть!
Туда поспешил новый американский линкор. А «вашингтонец» остался, всего в четырех милях, даже не стреляет, лишь стережет нас. Солнце уже на закате, скоро будут сумерки. Хватит ли еще на последний бросок к конвою — и когда он, Тиле, вберет в себя жизни еще десятков тысяч низших особей, и станет с демоном на равных, что ему какие-то янки?
Так ведь и демон легко не сдастся, не уступит! Пытаться взять его под контроль во время боя — это, пожалуй, перебор! И все же не хватит там «жертвенных барашков» до заветной сотни тысяч! И доклад механика — после всех повреждений, едва можем держать двенадцать узлов, и то под вопросом. И доклад старшего артиллериста — снарядов главного калибра осталось едва по десятку на ствол. Когда «Нью Джерси» вернется, мы уже не сможем с ним драться, несколько залпов, и все!
— Мы возвращаемся — сказал Тиле — идем домой. Курс 120, к Гибралтару.
Был соблазн дать несколько залпов по обнаглевшему «Теннеси». Но нельзя — чтобы не остаться совсем безоружными, если догонит более опасный противник. На северо-западе продолжался бой, «Шарнгорст» стрелял по транспортам, или янки по «Шарнгорсту»? А «Фридрих», неуклюже развернувшись, отползал прочь, скрываясь из виду на темной стороне горизонта.
Доклад — в воде плотики и люди в спасжилетах. Судя по месту, с потопленных эсминцев — «Гнейзенау» погиб гораздо дальше к югу. Демон решил кинуть подачку — их там едва сотня, но все же лучше, чем ничего? Янки тщетно пытались отгрести в сторону, чтобы не попасть под винты, трассы зенитных автоматов рвали в клочья плотики и тела, ну а в завершение кок вывалил за борт котел с помоями, хотя акулы и без того должны были появиться, почуяв кровь в воде, но разве помешает?