Ленин. Эмиграция и Россия
Шрифт:
“Из иностранных газет узнали,- сообщает в Петербург Крупская,- что на Путиловском заводе стачка”. Ее интересует: “Есть ли у комитета там связи?” Ибо о стачке необходимы подробные сведения для газеты “Вперед”. Причем как можно быстрее. “Приложите все усилия,- просит она,- чтобы организовать писание корреспонденции самими рабочими” [153].
Едва ли не в каждой корреспонденции об этих событиях встречал Ленин имя Гапона, совсем недавно неизвестного священника церкви при петербургской пересыльной тюрьме. Теперь он стоял во главе организации “Собрание фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга”. Учреждена была она, как гласил ее устав, якобы “для трезвого и разумного проведения
Что касается “материального отношения”, то внесено было это в устав для придания “собранию” большей значимости. А вот “духовно-нравственное” воздействие действительно осуществлялось. И главным образом на средства правительства. Появилась у рабочих, благодаря этому воздействию, поддерживаемая Гапоном наивная вера в освобождение от гнета без классовой борьбы, с благословения царя. И не знали, конечно, рабочие, что их новоявленный “отец” связан с главой тайного политического сыска.
Под свежим впечатлением только что прошедшего собрания рабочих Семянниковского завода Ленину написали в Женеву из-за Невской заставы. Ему сообщили, что в Питере началось широкое стачечное движение, что каждый день то на одном, то на другом заводе вспыхивает забастовка.
Владимир Ильич узнал из этого письма: “Вышли листки от Петербургского комитета: два - к прядильной фабрике Шау и один - к путиловским рабочим” [154].
Отпечатанные на гектографе и распространявшиеся в Петербурге листовки, о которых сообщили Ленину, призывали прядильщиков:
“...Соединимся же вместе против наших врагов... И в этой борьбе нас поддержат рабочие других фабрик и заводов, потому что у всех рабочих одни и те же враги - хозяева-капиталисты и царь с его жандармами и полицией...
Да здравствует стачка! :
Долой грабителей-капиталистов!
Долой самодержавие!
Да здравствует братский союз всех рабочих!” [155]
А листовка, обращенная к путиловцам,- та самая, о которой написал Ленину питерский рабочий,- звала к борьбе:
“Пора, пора уже сбросить нам с себя непосильный гнету полицейского и чиновничьего произвола! Нам нужна политическая свобода, нам нужна свобода стачек, союзов и собраний; нам необходимы свободные рабочие газеты. Нам необходимо народное самоуправление (демократическая республика)...” [156]
Когда забастовали петербургские заводы, Гапон, чтобы не разоблачить себя в глазах рабочих, вынужден был публично их поддержать. Но уже родился замысел грандиозном авантюры. Претворить ее в жизнь взялся Гапон. Он выступил перед рабочими с призывом:
– К царю - за защитой!
Этот призыв рабочие восприняли как спасение от всех! бед, как выход из тяжелого положения.
Ленин узнал обо всем из письма к нему С. Гусева - секретаря Петербургского комитета партии. Тот сообщал: “Из прилагаемой при сем вырезки Вы увидите, как обстоят дела в Питере. Добавьте, что забастовали Обуховский, Семянниковский, мастерские Варшавской ж. д., как говорят, Патронный завод и Новое адмиралтейство”. Гусев писал о проклятом Гапоне, “который приобрел большую популярность благодаря тому, что ему разрешают свободно устраивать собрания рабочих... и говорить там не только профессионального характера речи, а также и политические” [157]. Он высказывал Владимиру Ильичу свои подозрения о причастности Гапона к охранке. С тревогой сообщал, что тот назначил на воскресенье шествие к Зимнему дворцу для подачи царю петиции...
Большевики пытались удержать рабочих от выступления. В листовке, распространенной в российской столице, они предупреждали: “Такой дешевой ценой, как одна петиция, хотя бы и поданная
В то время, когда печаталась и распространялась по Питеру эта большевистская листовка, Ленин писал в Женеве статью “Петербургская стачка”. Она предназначалась для ближайшего номера газеты “Вперед”. Владимир Ильич отмечал “поразительно быстрый переход движения с чисто экономической почвы на политическую...”. Констатировал “громадную солидарность и энергию десятков и сотен тысяч пролетариата...” [159] Подчеркивал, что “примитивность социалистических воззрений у некоторых руководителей движения, живучесть наивной веры в царя у некоторых элементов рабочего класса не уменьшают, а скорее усиливают значение пробивающегося революционного инстинкта пролетариата” [160].
Эти строки Ленин написал за сутки до 9 (22) января...
Воскресным утром в разных районах Петербурга собрались празднично одетые рабочие. С ними были жены, дети. Они принесли хоругви, царские портреты. На рассвете манифестанты двинулись в путь. Шли медленно - с таким расчетом, чтобы к двум часам всем колоннам собраться на Дворцовой площади.
Не знали рабочие, что за день до этого в столицу были введены войска. Что свыше сорока тысяч солдат и казаков уже заняли подступы к Зимнему дворцу. И едва передние колонны достигли Дворцовой площади, как раздался залп, за ним второй, третий. Расправа началась и в других концах города...
Первые сообщения из Петербурга в “Трибюн де Женев” отрывочны и скупы. Но даже по этим вестям Владимир Ильич оценивает разыгравшиеся события как начало революции в России.
Еще до Кровавого воскресенья Ленин писал о том, что она стоит на пороге буржуазно-демократической революции и что о близости революционного взрыва свидетельствуют, в частности, сложившиеся в стране экономические условия.
В России развивается крупная капиталистическая промышленность, оснащенная современными машинами. По степени концентрации производства она превосходит промышленность многих европейских стран. В России капиталистические отношения проникли и в сельское хозяйство. И все же она продолжает оставаться отсталой аграрной страной, где сохраняются крепостнические пережитки, а помещичье-дворянские латифундии тормозят ее экономический прогресс. Они служат источником полукрепостнической эксплуатации, угнетения крестьянства. Царское же самодержавие, являясь диктатурой крепостников-помещиков, стоит на страже полуфеодальных порядков. Между ростом производительных сил и полукрепостническими производственными отношениями в деревне, между господствующим в стране самодержавием и потребностями общественного развития давно уже, утверждает Ленин, существует непримиримое противоречие. И разрешить его призвана буржуазно-демократическая революция.
Революционный взрыв, предсказывал Владимир Ильич, будет ускорен поражением царизма в русско-японской войне. Эта война, писал он, наглядно вскрыла гнилость самодержавия, показала, что выход из тупика, в который царизм завел страну, может быть найден только ценой его свержения. Всего за восемь дней до расстрела манифестации в Петербурге в связи с падением Порт-Артура Ленин заявил: “Русский народ выиграл от поражения самодержавия. Капитуляция Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма” [161]. Он писал: самодержавие ослаблено, в революцию начинают верить самые неверующие, эта всеобщая вера есть уже начало революции.